Читать книгу Белокурый. Права наследства - Илона Якимова - Страница 3

Шотландия, Дамфрис, сентябрь 1556

В бреду казалось, что потолок расходится над ним, но небес он не видел. Или же – что пол проламывается, и он летит вместе в постелью вниз, летит… но ни то, ни другое видение не пугало его, скорей, беспокоили, и он начинал метаться в сбитых простынях, звать напрасно:

– Йан! Чтоб тебя черти взяли, Йан, где ты, упрямый старик?!

Но никто не отвечал. Чья-то рука промокала пот на лбу, но то была рука не старика, а старухи. Он отталкивал руку, требовал воды, жадно пил, после чего выпитое вместе с желчью извергалось обратно… потом, наконец, впал в тяжелое забытье.

Городской цирюльник, уставший за день, кликнул мальчика, велел держать таз, и в грязную посудину от укола ланцета потекла – хоть седьмая вода, а королевская – кровь, густая, почти черная. Цирюльник повернулся к старухе:

– Матушка Марджери, не знаю, откуда ты взяла этого приезжего, но протянет он недолго.

– Как так недолго? – всполошилась хозяйка таверны. – Еще окочурится здесь, чего доброго, так мне потом и хоронить его за свой счет? Да еще приставы душу вытрясут, отчего-то помер? Нет, мил человек – как хочешь, так и лечи, чтоб хоть ненадолго ожил, я бы его отсюды спровадила… пусть подыхает где-нить в другом месте.

Но тот покачал головой, а старуха тем временем шарила взглядом по дублету больного, валявшемуся у кровати – покрой добрый, и ткань богатая, хотя и сшит без роскошеств. Надо бы осмотреть подкладку – может, чего перепадет…

Но намерения ее были прерваны внезапно – дверь комнатушки распахнулась с треском, и ввалилась ватага людей, старухе аж показалось с испугу, не меньше десятка, хотя и было-то их всего пятеро. Из-под темных плащей цвета-эмблемы не разобрать, и это ее встревожило еще сильней. Предводительствовал вошедшими человек небольшого роста, изящного сложения, но жилистый, и с глазами карими, светлыми, холодными, точно вечная осень. Бросив беглый взгляд на постель, он шагнул к старухе, и маленькая рука его сомкнулась на ее горле, как лапа неясыти на полевке:

– Чем ты его кормила, старая карга? Что он пил? – спросил он негромко. – Отвечай живо – задушу.

Матушка Марджери, посинев лицом, слабо пыталась оторвать от себя железную длань. Наконец, мужчина позволил ей вздохнуть – только чтобы ответила – и та заголосила:

– Ничего, милорд, как Бог свят, ничего! Ничего не успела предложить его милости – как вошел, так на пороге упал замертво, не успел откушать, ни отпить, а теперь вон – и водицу не может удержать… из последних денег своих цирюльника вызвала, чтоб только уберечь его милость!

Маленький человек посмотрел на нее внимательно, отпустил старухино горло, бросил ее, лежащую на полу, стонать и хныкать. Цирюльник, наблюдавший всю сцену весьма спокойно, тут же склонился над матушкой Марджери. В дверях стеной стояли рослые молодцы – молча, без движения, вроде бы без угрозы, но выход был закрыт. Кареглазый присел у постели больного, склонился, с тревогой изучая его черты, потом позвал – неожиданно тихо, почти нежно:

– Патрик… Патрик, ты меня слышишь?

Но не ответил, не видел уже, видел что-то свое…

Свет и ветер в лицо – все, что он так неистово любил.