Читать книгу Суждено выжить - Илья Александрович Земцов - Страница 11

Шел четвертый месяц войны. Ежедневно она уносила десятки тысяч человеческих жизней. В этой войне штык с клинком уже были бессильны. Воевала техника. Решающая роль принадлежала танкам, самолетам, самоходным орудиям, автоброневикам, автомашинам и так далее.

В первые дни войны даже немецкие мотоциклы наводили ужас на наших необстрелянных солдат. Немецкая армия была оснащена техникой лучше, чем наша. С первого дня войны они были хозяевами неба и земли. Однако наши люди быстро нашли способы уничтожения фашистских танков и самолетов. Ценой своей жизни наши парни бутылками с горючей смесью уничтожали танки, самоходки и автомашины.

Сентябрь 1941 года был холодным. Белесые осенние кучевые облака быстро бежали по небу. По-осеннему яркое солнце выглядывало из-под облаков и опять скрывалось, образуя на поверхности земли бегущие светлые тени. Листья с деревьев падали, покрывая почву мягким разноцветным покрывалом. Деревья становились почти голыми, удерживали на себе только защищенные от ветра листья, которые при порывах ветра или из-за неосторожно севшей птицы отрывались, медленно планировали в воздушном течении и осторожно ложились на своих собратьев. Белка, свободно гулявшая летом, не обращавшая внимания на окружающую среду, теперь пряталась, прижимаясь к стволу дерева, сучкам и сливаясь с ними в один цвет.

Мы шли болотами и чащобами, стараясь держаться дальше от населенных пунктов. Преследовали нас сойки, раскрашенные во все цвета радуги. Своими криками они призывали к бдительности все лесное население.

Часто вместе с сойками участвовали сороки, которые держались далеко впереди нас, своей трескотней показывали направление нашего движения. Отделаться от этих докучливых птиц можно было только выстрелом.

Не только ночи, но и дни стояли холодные. На поверхности воды намерзал тонкий прозрачный лед.

В темные осенние ночи по чуть заметным лесным дорожкам, не обозначенным на карте, идти было невозможно. Поэтому шли днем. Костры разжигать ночью было опасно, поэтому для сна использовали муравейники, подгребая к ним опавшие листья и покрывая еловым лапником. Получалась мягкая, но холодная постель. Несмотря на легкие осенние утренние морозы, в лесу встречались одиночки и группы в три-четыре человека, одетые в замызганные серые шинели, в пилотках, натянутых на уши, а иногда одетые в гражданские костюмы. Некоторые из них были вооружены винтовками, большинство – безоружные. Многие, по их словам, бежали из плена. Все они были обросшие, грязные. Среди них были провокаторы, подосланные немцами. Люди пробирались домой в оккупированную деревню или село. Немногие стремились выйти к своим и снова воевать.

На одном из привалов радист Кропотин Коля принял радиограмму: «Прекратить бесполезные поиски. Займитесь разведкой. Установить движение войск к фронту. Номера дивизий, численность, род войск. Держите связь с партизанами. Организуйте диверсионные группы».

Полностью текст радиограммы Дементьев всем не объявил. Он сказал, что штаб требует заниматься разведкой.

Обычно Дементьев уходил от нас на сутки или двое, но не более. Как правило, один. На этот раз он сказал, что одному идти стало опасно, в попутчики выбрал меня. Подкрепившись горячей картошкой и половинкой сухаря весом в 50 грамм, во второй половине дня мы тронулись в путь. Старшим группы был оставлен Пеликанов, остались они, как выразился Дементьев, в недоступном для врага месте. Поэтому за их безопасность нечего было беспокоиться.

Мы шли сначала лесом без всякой дороги и даже тропы. Затем вышли на еле заметную заросшую квартальную просеку, которую пересекала небольшая конная дорога. На нее мы и свернули. Через полтора часа вышли в поле. На опушке леса спрятались в густые заросли ели. Вдали виднелась небольшая деревня.

Дементьев внимательно, в течение получаса, смотрел в сторону деревни, затем глубоко закурил и затянулся. Дым изо рта выпустил в рукав и полушепотом проговорил: «Пошли! В деревне немцы».

Мы снова углубились в лес. Шли по незнакомым тропинкам, еле заметным дорогам, а иногда прямо лесом. Ориентироваться было почти не по чему. Но Дементьев шел уверенно, прямо.

С наступлением темноты вышли к одиноко стоящему посреди леса дому. Признаков жизни в нем не было. Подойдя к дверям, Дементьев тихо постучал. Заскрипела дверь избы, затем без всякого предварительного опроса открыли сени. Дементьев дал мне знак стоять на месте, а сам скрылся в темноте сеней. Мне показалась странной немая игра, спросить о которой я не осмелился. Через 3-5 минут он появился и рукой показал мне следовать за ним. В 40-50 метрах от дома были видны очертания бани. Мы вошли в нее, следом за нами явился и хозяин. Он, хорошо замаскировав окно, зажег свечку. В бане было тепло, имелась горячая вода. Я охотно вымылся, но Дементьев отказался. Хозяин был среднего возраста, несколько сутулый, курносый, с резко выраженными скулами и низким закрытым волосами лбом. Он принес хлеба, горшок картошки и кусок вареного мяса. Сидел и наблюдал, пока мы ели, не проронив ни слова.

Когда с харчами было покончено, хозяин забрал горшок и ушел. Мне было не по себе. Я думал, что есть какая-то тайна, которую от меня скрывают. Когда он ушел, я спросил Дементьева, что за игра в молчанку. Он мне ответил: «Ложись, спи, сейчас некогда, по пути расскажу».

Мне показалось, что только я уснул, как тут же был разбужен. Как приятно было спать в теплой бане, притом чисто вымытым. Сборы солдата коротки. Мы вышли из бани. Ночь была темная. На безоблачном небе ярко светили звезды. Всем телом чувствовалась прохлада. Холодный влажный воздух проникал во все поры летней солдатской одежды. Мы шли молча, медленно, сначала по дороге, затем прямо по полю рядом с каким-то селом, снова вошли в лес.

Лесом мы шли напрямую без дороги. На юго-востоке начала отделяться светлая полоска неба. Она постепенно увеличивалась, и появились первые отблески матовой красной зари. Дементьев остановился и тихо сказал: «Мы уже у цели».

Выбрав место поудобнее, мы залегли в 5 метрах друг от друга. Место было действительно удобное, нашему взору за крутым, но не очень глубоким оврагом открывался участок дороги длиной в 200-250 метров. Дно, откосы и края оврага заросли мелкой елью, являлись хорошим препятствием для врага в случае нашего обнаружения. Я мысленно позавидовал Дементьеву, его смекалке разведчика. По шоссе шли редкие автомашины, открытые и закрытые брезентом.

В девятом часу утра начала свое движение испанская воинская часть, по-видимому, входившая в состав Голубой дивизии. Шли конные обозы. Шли колонны солдат. Навстречу им с лопатами и кирками, еле передвигая ноги, грязные, обросшие, изнуренные, в прожженных шинелях, большинство в ботинках без обмоток, шли под конвоем русские военнопленные.

Испанские добровольцы, некоторые со злобой, некоторые равнодушно, а некоторые с сожалением смотрели на людей, обреченных на смерть. Их вели конвоиры с собаками, вероятно, на работу.

Испанцам была уже чувствительна русская зима, хотя стояла глубокая осень. Октябрьские легкие заморозки напоминали, что скоро начнется настоящая зима. Легкая изящная форма, приспособленная для южного климата, с фашистскими знаками отличия, свободно фильтровала чистый холодный русский воздух. Тело, привыкшее к жаре, при ощущении холода становилось бугристым, как гусиная кожа. Они надеялись на легкую победу, большие трофеи в России и ласки русских женщин. Войну представляли уже почти оконченной и ехали добивать разбитую, по словам немцев, русскую армию коммунистов, скрывающуюся в лесах. Об этом шумела испанская и немецкая печать. Войска их больше походили на цыганские таборы. Солдаты в обозах были одеты в смешанную форму, русского мужика и испанскую военную. У многих на одной ноге был валенок, на другой – кирзовый сапог. Холод заставлял отбирать у населения полушубки, тулупы, зипуны, зимнее пальто, некоторые щеголяли в женской одежде. На головах русские шапки-ушанки, женские платки и шали. Ехали они весело, с гитарами и аккордеонами, распевая не только свои, но и русские песни. Немцы на них смотрели свысока и говорили о них с иронией.

Господин Франко посылал им хороших помощников. В населенных пунктах испанские солдаты, как саранча, опустошали всех жителей. Забирали все съедобное, теплую одежду и обувь. Уводили коров, свиней и овец, резали на месте и хозяину оставляли одни рожки да ножки. Увидев курицу, для солдата Франко не составляло труда отстать от своей части до полной победы над несушкой.

Вшивая испанская дивизия занимала оборону по оккупированному побережью озера Ильмень, от устья Волхова до устья реки Шелонь. Город Новгород наполнился непрошеными гостями. До сознания темпераментных южных людей дошло только тогда, когда они начали строить линию обороны и услышали артиллерийскую канонаду, доносившуюся с Волховского фронта, что русская армия не скрывается в лесах, а мощно обороняется.

Нам без движения лежать было холодно, руки и ноги немели, но шевелиться было нельзя, так как по шоссе беспрерывным потоком двигалась испанская вшивая дивизия. Обозы чередовались с артиллерией на конной тяге и пешими пехотинцами. Одно неосторожное движение могло быть замечено, и пришлось бы быстро убегать. От нечего делать в голову лезли разные мысли. Зубы периодами выстукивали чечетку.

Я думал: большинство этих веселых молодых испанских парней обретет вечный покой на новгородской земле. Нет, господа фашисты, преждевременна ваша радость и легкая победа. Если кому из вас повезет, и судьба возвратит в Испанию, до самой смерти вы будете с дрожью в теле вспоминать о России и ее людях. Для нашей армии и русского народа зима хотя и тяжела, но привычна. Мороз и снег будут главными помощниками не вам, а нам. Придет декабрь, и его сменит январь, для нашей армии они будут тяжелые, а для вас – еще тяжелее.

Иногда шоссе пустело, можно было разминать руки и ноги в положении лежа. Надоело лежать и Дементьеву. В половине дня он подал сигнал ползти по-пластунски в лес. Я прополз метров двести, затем встал. Шоссе не было видно. Мы двинулись в обратный путь. Как быстро мы ни шли, согреться я не мог. Не доходя более километра до кордона, где мы ночевали в бане, в лесу нас встретил хозяин и вручил нам набитые продуктами четыре вещевых мешка. Приспособив по два мешка, как навьюченные лошади, мы снова двинулись в путь. Сначала груз казался не очень тяжелым. После прохождения 1 километра он стал тяжелым. Тело холода уже не ощущало, стало жарко, сначала пот появился на голове, через некоторое время рубашка стала липнуть к мокрой спине.

К ребятам мы возвратились в 10 часов вечера. От стояния на посту я был освобожден и спал ночь спокойно, среди теплых тел товарищей. Всю ночь холодный порывистый ветер шумел в кронах деревьев, стучался с силой в нашу хижину, сделанную из плащ-палаток, стараясь ее опрокинуть. Свинцовые тучи, плотно окутав небо, двигались с большой скоростью, временами извергая на землю потоки воды и снежной крупы. Чуть забрезжил рассвет, мы снова двинулись в путь. Целый день шли лесом, к вечеру было выбрано место ночлега.

Более двух месяцев мы скитались по лесу, боясь заходить в деревни, по хмурым лицам ребят было видно, что эти бесплодные прогулки всем надоели. Говорили между собой в отсутствие Дементьева, что шляемся без дела и пользы. С каждым днем от него ждали какой-то определенности, но он молчал. По его виду можно было судить, что в дальнейшем ничего хорошего нас не ждет. Молчание и покорность перешли в ропот. Он снова не ночевал с нами. Отдохнув четыре-пять часов, ночью отправился, забрав с собой радиста Кропотина, Пестова и Завьялова. Нам сказал, что на сей раз уходит на три, а может на четыре дня.

Соорудив из плащ-палаток шалаш, замаскировали его еловыми сучками. Вырыли землянку для приготовления пищи. Мы отдыхали и спали. Дни шли медленно. Прошло четыре дня. Дементьев не появлялся. Ночью от нас ушли Шевчук и Евтушенко, забрали с собой все наши продукты. Нам оставили свои автоматы и боеприпасы. Мы остались втроем. Голодные лежали целый день, и, хуже всего, ни у кого не было табака. Прошла еще ночь. Мы напрягали свой слух до предела. Ждали подхода Дементьева как спасителя от голода, но он не появлялся. Решено было идти и искать что-нибудь съедобное.

Вышли на проселочную дорогу. Встретили старика, который рассказал, что в 4 километрах отсюда его деревня. В деревню девять дней назад пришли 15 немцев во главе с унтер-офицером. Забрали хлеб, картофель и скот. У одной женщины они обнаружили пятерых красноармейцев. Сразу вывели их и на глазах у всего честного народа расстреляли. Женщину за скрытие комиссаров повесили. Двое были тяжелораненые. Трое ребят мечтали вывести из тыла врага своих товарищей. За спасение друзей сами получили смерть. Кто они были, старик не знал, так как их вывели стрелять в одном белье. Он сказал, что все немцы поселились в доме расстрелянной. Охраняет дом один немецкий часовой, и по деревне ходит патруль из русских полицаев. Старик нарисовал нам план деревни, указал все дома и постройки – с окнами, крышами и трубами. Он даже дал нам короткий совет, где лучше схватить патруль. Сказал, что на самом конце деревни стоит старый дом, в котором никто не живет более 10 лет. Окна его забиты досками. Деревянная кровля наполовину сгнила. Патруль, проходя 3-4 метра мимо этого дома, поворачивает обратно. Ходит по одной стороне улицы, так как она более сухая.

Старик возмущался произволом немцев. В русской деревне они чувствовали себя как в родном доме, не только забирали продукты, но и рылись в сундуках. Все тряпки, которые нравились, забирали. Некоторые пытались протестовать против такого произвола. Но после принятия двух десятков розг безропотно мирились с немецкими порядками.

Мы строго предупредили старика, чтобы он молчал о том, что видел нас. О своих пустых желудках мы не сказали ни слова. Нашли большую рябину, на которой было очень много ягод – лакомства дроздов. Мы их набрали полные карманы. Пеликанов остался у рябины подождать пернатых гостей. Наевшись ягод, мы со Слудовым отправились к нашей палатке. Дементьева еще не было, и нам было очень опасно оставаться на этом месте, потому что Евтушенко и Шевчук могли попасть к немцам и при допросе выдать нас.

К вечеру явился Пеликанов с пятью убитыми дроздами. Мы их сварили и чуть подкрепили свои желудки. Но голод еще с большой силой давал себя чувствовать.

Немцев, по предложению Пеликанова, мы решили проучить. Силенок у нас было мало, но ночка темная должна была нам помочь. В 2 часа ночи мы, как хищники, подошли к деревне. На нас троих было 12 гранат, три бутылки с горючей жидкостью, по запасной кассете на автомат. Спрятались все за полуразрушенным домом, стоящим на краю деревни. От дома пахло старостью и ветхостью. В мирное время стоять около него было бы жутко. Но сейчас нервы у всех были напряжены до предела. Все ждали патруля. Минуты казались вечностью. Слышен был стук собственного сердца. Казалось, что стучит оно как молот, и его слышит не только патруль, но и спящие люди.

Патруль с большого расстояния дал о себе знать. Он шел по деревне, насвистывая какую-то мелодию, подражая немцам. Его шаги были слышны за 200 метров. Мы с Слудовым плотно прижались к стене дома, а Пеликанов притаился за углом, вытянув свое гибкое тело, как рысь, готовая к прыжку. Медленно ступая тяжелыми сапогами, патруль подходил к дому. Вот он поравнялся с углом, за которым стоял Пеликанов. Пеликанов мелькнул тенью. Левой рукой зажав рот патруля, правой нанес удар ножом. Мы, стоящие рядом, не слышали ни звука. Тело патруля обмякло и медленно стало как бы садиться на землю. Пеликанов помог ему лечь. Мы, соблюдая интервал в 10 метров, пошли искать дом с немцами. Я шел первый. Рассказ и чертеж старика были оригинальны и правильны. Издали мы определили дом, где спали немцы. Охраны не было, подошли вплотную.

Я заглянул в окно. В это время на мгновение вспыхнула зажигалка и осветила всю избу. От стены до стены, через всю избу были сделаны нары. Маленький домишко превратился в военную казарму. На нарах в разных позах спали немцы. У самой двери на нарах сидел часовой, зажав между ногами винтовку, в момент вспышки зажигалки прикуривал сигарету.

Во все три окна в одно мгновение мы бросили по три противотанковых гранаты. В ночной тишине раздался страшной силы взрыв. Сидевшего у двери часового взрывной волной выкинуло в сени. Потолок в избе обвалился. В довершение мы бросили три бутылки с горючей смесью. Яркое пламя озарило всю улицу. Живые немцы горели под обрушившимся потолком. Слышны были стоны и слабые крики. Контуженный часовой выполз на улицу, волоча за собой винтовку. Слудов с Пеликановым хотели бросить его в горящий дом. «Не надо. Оставьте его, пусть ползет дальше», – крикнул я. Отнял у фрица винтовку и бросил в огонь. Немец переполз на четвереньках улицу и скрылся за домом.

Деревня словно вымерла. На улицу никто не показывался. Ни шороха, ни скрипа дверей. На этом наша операция "Месть", как ее окрестил Слудов, закончилась.

Быстро достигли нашего места базирования, где нас ждал Дементьев. С ним был только один Завьялов. На наш вопрос, где Кропотин и Пестов, он сказал, что об этом потом. Строго спросил: «А где были вы?» Пеликанов рассказал ему об уничтожении немцев. Он обвинил нас в неразумном поступке: «Немцы этого не простят местному населению, и из-за вас могут погибнуть ни в чем не повинные старики, дети и женщины. С этой операцией не надо было спешить. Брать немцев надо было живыми, в чем предоставлялась полная возможность, а затем их судить и вешать, как они вешают наших, чтобы знали они, что за каждого убитого раненого старика, ребенка, женщину есть народные мстители. Одного из них отпустить, пусть идет и расскажет своим, что видел».

Дементьев тихим монотонным голосом еще долго говорил о наших ролях и задачах в тылу врага. Я его прервал: «Не пора ли нам, дорогие товарищи, убегать отсюда. На обсуждение наших поступков у нас хватит времени. Шевчук и Евтушенко украли у нас все продукты. Мы трое суток ничего не ели». Дементьев вытащил из-под ели вещевой мешок с продуктами, где их было немного: три банки консервов, 2-3 килограмма сухарей и концентраты пшенной каши и горохового супа. «Это все?» – спросили мы в один голос. Он ответил: «Да, пока все». Поделил содержимое мешка на нас троих. «А сейчас пошли, на привале пообедаем».

На юго-востоке сквозь сплошную облачность появился белесый поясок, он начал распространяться выше по куполообразному потолку облачного неба, а затем рассвело совсем. Вид у Дементьева был усталым, щеки обросли чуть посеребренной черной щетиной и запали. Резко выдались вперед скулы, глаза округлились. «Что с вами?» – невольно вырвалось у меня, когда он велел мне подойти и шагать рядом с ним. Видно было, что идти ему было очень трудно, поэтому я предложил сделать привал и сварить завтрак из концентратов горохового супа. Выбрали лесную лощину в виде небольшого оврага, развели в выкопанной яме под густой старой елью костер. В котелках варили кто гороховый суп, кто кашу. Тогда только Дементьев нам объявил, что Пестов Ваня погиб, а Кропотин отведен со своей рацией в более безопасное место – таскать за собой рацию было тяжело и небезопасно.

Дементьев снял шапку, мы последовали его примеру и сняли пилотки. Он сказал полушепотом: «Вечная память храброму советскому воину Ване Пестову, погиб как герой. А случилось это так!» Он кивнул головой Завьялову.

Завьялов стал рассказывать: «Кропотина с рацией мы оставили одного на лесном кордоне». Дементьев посмотрел на меня и вставил: «Там, где мы были». Завьялов продолжил: «Дементьев сказал нам, что надо зайти в одну деревню, где нет немцев, и загрузиться продуктами. Староста там свой человек. После ночлега в лесу около восьми часов утра пришли в деревню и вошли в дом к старосте. Местное население нас, по-видимому, приняло за полицаев. Дементьев поздоровался как старый знакомый, называя его по имени и отчеству. Сказал, что нужны продукты. Староста послал своего сынишку в сени, первый раз он принес нам, что смог донести, и отдал нам. Мальчишка ушел за продуктами второй раз и исчез.

Ваня Пестов, наблюдательный и любознательный, вышел в сени и, видя, что мальчишка вышел в огород и кинулся бежать задами деревни, понял, что это измена. Пестов вбежал в избу, крикнул: «Бежим, измена!» Мы выбежали в огород, пробежали не более 500 метров. В деревне залаяли собаки, было видно, что по улице движутся немцы и полицаи с собаками на поводу. Они выбежали в поле и устремились за нами, крича на ходу: «Русь, сдавайся. Сталин капут». Над нами засвистели пули. До опушки леса было еще около километра. Мы бросились в овраг, заросший с обеих сторон кустарником и ведущий прямо в лес.

Дно оврага было ровное, чистое, шириной от 5 до 20 метров. Мы пробежали около километра, но лай собак от нас не отставал, держался на одном расстоянии. Каратели бежали за нами следом, на ходу короткими очередями стреляли из автоматов. Силы были неравные, принимать бой было большим риском. Бежать быстро не могли, так как за день прошли уже более 20 километров. Мы сделали бросок еще метров на 500 по дну оврага. Быстро забрались на склон, двинулись навстречу врагу. Выбрав узкое дно оврага не более 2 метров и удобные для стояния места в густом молодом ельнике, приготовили противотанковые гранаты. Другого выхода у нас не было. Взявшие след собаки от нас не отстали бы. Надо было принимать бой. Лучше погибнуть в неравном бою, чем быть повешенным веревкой за шею на первом толстом сучке. Мы находились на 20 метров выше дна оврага. Места подобрали удобные. Дементьев сказал: «Гранаты кидать по моему сигналу. Я в голову колонны, ты – в середину, а Пестов – в конец». Немцы, ничего не подозревая, шли скученно, держа наготове оружие, изредка стреляя короткими очередями, с силой удерживая собак, рвущихся по нашему следу вперед.

Когда голова колонны поравнялась с Дементьевым, он поднял гранату. Мы разом кинули противотанковые гранаты вниз на немцев. Они, не долетая до земли, разорвались над их головами. Следом было брошено еще по одной гранате Ф-1. Ошеломленные внезапностью люди вместо того, чтобы бежать вперед или назад по дну оврага, скучились, как стадо баранов, у многих потянулись кверху руки. Их было 36. Они все от взрыва гранат легли на землю. Много было убитых и раненых. Длинными очередями застрочили наши автоматы по скучившимся, лежавшим немцам и полицаям.

Уцелевшие люди и собаки бросились назад. Пестов кинул еще одну гранату в убегавших и медленно повалился на дно оврага. Уцелевшие немцы и русские полицаи убежали. Мы быстро опустились на дно оврага. Подошли к Ване Пестову, он был мертв. Пуля вошла в правый висок и вышла на левую сторону головы, чуть выше уха. Пятнадцать человек лежало убитых, из них один полицай. Погибли две немецкие овчарки».

Завьялов в качестве доказательства высыпал из вещевого мешка три парабеллума, 21 автоматную кассету и около 40 пачек немецких сигарет «Прима», документы одного офицера и двух полицаев.

«Ваню Пестова мы отнесли примерно на километр от места гибели, пока не схоронили, а замаскировали листьями и сучками, так как в овраге снова послышалась автоматная стрельба. Опомнившиеся немцы шли уже обоими берегами и дном оврага, но медленно и с большой опаской. Нам дали возможность уйти от преследования».

Пока Завьялов говорил, мы съели свой скудный завтрак и не наелись, а только раздразнили желудки, есть хотелось еще больше. «Пошли, товарищи», – с хрипотой в голосе проговорил Дементьев. Все поднялись и пошли. «Нас осталось пятеро из двенадцати. Что нас ожидает сегодня-завтра, неизвестно. Смерть не страшна. Страшен холод и голод. Всего страшнее ранение и болезнь. Это страшнее смерти».

Шли мы целых два дня. Поверхность земли замерзла, хорошо приподнимая человека над грязью. Лужи покрылись нетолстым слоем льда. Лед над ними поднялся, создавая из теплого воздуха пространство, которое тормозило промерзание грязи.

Остановку сделали в давно заброшенной лесорубами или углежогами зимнице. Очистили ее от мусора, перестлали нары, отремонтировали во многих местах проржавевшую железную печку. На нары настлали толстый слой мягкого душистого елового лапника. Ночь спали лучше, чем в раю. Утром последний раз позавтракали, собрав остатки продуктов. «Сейчас, граждане, запевайте, – шутил Пеликанов, – а зубы вешайте на гвоздь или кладите на полку». Дементьев успокаивал нас: «Не падайте духом, продукты завтра к вечеру будут». Он вычистил автомат и пистолет, зарядил кассеты. Попрощавшись, снова исчез в лесу, как иголка в стогу сена.