Читать книгу Темница - Илья Беляев - Страница 4

Пока я углублялся в не самые приятные для себя воспоминания, кто-то стучал в мою дверь. Я совсем задумался и услышал, видимо, только последние несколько стуков: довольно сильных, громких и нетерпеливых, как будто стучат уже не первый десяток раз. Я подбежал к двери, открыл и увидел лишь спину девушки, спускающейся по деревянной лестнице.

– Здравствуйте! – окликнул я.

И ко мне повернулось самое прелестное создание из всех, что когда-либо видел. Будто все те прелестный потоки, что я видел ранее в городе, слились в одну нежную фигуру, топчущую жухлые черемуховые листья, прилипшие на ступени. Она смотрела на меня снизу вверх, и оттого ее восхитительные глаза казались такими большими, такими светлыми и чистыми, что мне стало стыдно за то, что я вообще подал то объявление, ведь я и подумать не мог, что оно привлечет в мою берлогу такую красавицу. С этого ракурса, она смотрелась маленькой невинной девочкой, но все же ей удалось произвести на меня огромное неизгладимое впечатление. У нее были узкие хрупкие плечи, завернутые в казавшееся таким несуразным и грубым драповое пальто. Но не потому, что пальто было ужасным – на любой другой девушке оно казалось бы весьма симпатичным, дополняющим образ, – но красота именно ее глаз, легкий румянец щек, отблеск каштановых волос делали любую одежду на ней тусклой и блеклой. Она была бриллиантом, не нуждающимся в обрамлении.

Первый вопрос, возникший у меня в голове: «Точно ли она ко мне и не ошиблась ли адресом?»

Тонкие линии ее губ ожили. Когда она оголила свои превосходно белые зубки, что-то произнесла, я понял, что мог бы слушать этот чарующий голос до конца жизни. Внешняя привлекательность сливалась с этим голосом в один образ, заставлявший сердце биться с такой невероятной скоростью, что, казалось, оно не бьется вовсе.

Обычно, когда я смотрел на девушек, мне представлялась моя благоверная женушка. Мне становилось совестно, что когда-то, очень-очень давно, еще по юношеству, я и на нее смотрел пылающим от страсти взглядом. Но со временем весь запал угас, тот огонек, что горел в моих глазах, оказался просто отражением ее любви ко мне. Юношеские гормоны затмили когда-то мой разум. Я думал, что вещи, которые мы делаем с ней вместе, они приходят нам на ум одновременно, как у всех влюбленных, у которых два сердца бьются в унисон, отключая при этом обе головы. Идея в голове у меня, а она ее уже осуществляла. Одно мое слово – мы уже мчались вместе, не замечая окружающих. Но нет: мы просто делали то, что хотелось мне, а она беспрекословно подчинялась. Объясняла собственной любовью свою неспособность думать. С возрастом все становилось лишь очевиднее. Все мои прихоти они поощряла, свои потребности ставила на второй план. Хоть это мне и не нравилось, но я понимал, что пользуюсь этим. Я привык. Скоро эта мысль засела в голове и не давала мне покоя. Однажды, с непритворным ужасом, я посмотрел на нее и увидел в ней мать: она бегала со мной как с ребенком, мне казалось это унизительным, подавляющим мое мужское начало. Хотя понимал, что «разбаловавшись» я сам становлюсь ребенком. Насколько бы сложно мне не было это признавать – не замечать этого стало просто невозможным. Эгоист внутри меня твердил: «в первую очередь ты – мужчина, а мужчина – хищник, самец, а не маменькин сынок». Мы прожили с ней вместе четырнадцать лет. Наш брак с ней – это результат соития наседания опекунов и юношеских гормонов. Нам было всего по двадцать, когда кольца уже блестели на наших пальцах. Но со смертью тети и дядя я решил, что пора сбросить все, что так долго меня отягощало. Мое предложение развестись она перенесла стоически – наверное, просто не верила в это. Скрывала от меня свои слезы до тех пор, пока в ее паспорте не появился штамп о расторжении брака.

Полгода после развода я не испытывал никакой тяги к противоположному полу. Страх воздерживал меня. Страх, что так же будет с любой другой девушкой: я схожу с ней несколько раз на свидание, она познакомит меня со своими родителями, переедет ко мне, мы съездим куда-нибудь отдохнуть – и это будет кульминацией наших отношений, после которой страсть станет угасать и настанут обычные житейские проблемы. И рано или поздно даже такую стабильность я сам и нарушу, причиняя боль любимому когда-то человеку.

Но почему-то мне показалось в тот момент, что это не относится к тому ангелу, что стоял сейчас передо мной на этом крыльце, сыром от дождя и облепленном слизняками. Мне даже стало стыдно, что я не подмел его, а ей сейчас приходится на нем стоять. Но ведь я не мог знать, что сегодня мне воздастся за мои страдания, и судьба подарит мне музу, смысл жизни. Что если хоть она и не будет со мной, то хотя бы я сделаю этот бриллиант еще совершеннее, и он засверкает еще ярче, ведь если она пришла действительно ко мне, значит, она хочет учиться музыке, значит, я могу подарить своими уроками частичку себя, частичку своих умений. Меня до конца жизни будет греть мысль о том, что где-то в мире есть нечто совершенное, что когда-то нуждалось во мне. Она лучшее, что со мной…

– Простите, – вернула она меня на землю, заставив мои уши гореть от волнения.

Пьяные от грез глаза продолжали смотреть на нее, рот распластался по всему лицу, изображая подобие улыбки.

– Вы меня слушали вообще?

– Да, но повторите, пожалуйста, – произнес я все с тем же идиотским выражением лица.

Она вздохнула, выдыхая носом, от чего ее маленькие ноздри раздувались, выражая недовольство.

– Я по объявлению. Хотела позвонить, но мне все равно надо было сегодня ехать мимо вашего дома, поэтому я решила лично забежать. Вы, я так понимаю, Алексей?

В голову ударила мысль: «Мимо моего дома? Что она могла делать на окраине?»

– Да, это я, – отчеканил я, словно обращался ко мне не ангел, а ротный.

Кто-то сидящий в машине посигналил ей. Явно, кто-то очень недовольный, что она так задерживается. Она махнула человеку в машине рукой.

– Я сейчас спешу, давайте назначим дату первого занятия, и уже на нем решим, когда и во сколько я буду посещать ваши уроки. Согласны? – она начала что-то искать в своей сумочке, активно вороша внутренности рукой в перчатке.

– Меня это устраивает более чем. Я сейчас не работаю, поэтому свободен круглые сутки. Называйте время и день, когда вам удобно, – каждое слово, выпускаемое мною, я цедил, чтобы моя речь была грамотной и четкой, боясь совершить ошибку, словно я на экзамене по русскому языку.

– Мне удобно послезавтра, в девять часов утра.

– Хорошо, но только мое имя вы узнали, но как зовут вас?

– Виктория, можно просто Вика, – произнесла она, записывая в блокнот что-то. Знаете, как делают всегда занятые девушки: записывают всю мало-мальски важную информацию, чтобы не забыть.

– Очень красивое имя. Ну что же, до встречи, Вика.

– До послезавтра, – кивнула она мне, уже спускаясь с лестницы, не оборачиваясь. Такая девушка могла себе позволить вести себя чуточку вальяжно.

Я еще постоял на крыльце. Увидел, как она села в машину. Она открыла дверь, я услышал, как мужской голос ей что-то сказал. Она засмеялась и захлопнула дверцу автомобиля. Машина скрылась за поворотом. Постояв на крыльце еще какое-то время, я вернулся в дом. Войдя обратно в гостиную к камину, продолжив рассматривать старые фотографии в рамках, до меня дошла одна мысль, которая после того вечера долго не давала мне покоя: «Как она могла приехать по объявлению, если еженедельная газета выходит по четвергам, а подал я его только сегодня – утром пятницы?»