Читать книгу Путеводитель по театру и его задворкам - Илья Долгихъ - Страница 3

Оклемавшись немного, я начал снова искать работу. Кое-что на примете у меня уже было. Еще будучи в Питере, я узнал, что набирают массовку в один известный театр, для участия в масштабной постановке нового спектакля. Я записался по телефону и, как приехал в Москву, явился в назначенный день по нужному адресу. Репетиция была назначена на раннее утро. Невыспавшиеся, полуживые люди весьма сомнительного вида уже образовали небольшую очередь у черного входа. Светило солнце, но осень уже была в разгаре, и холодный ветер продувал до костей. Люди стояли, облокотившись о железный забор, о стены, курили, щурились от ярких солнечных лучей, обменивались короткими репликами, пытались шутить. Было очень тихо, все ждали.

Наконец, нас начали запускать. Лестница вела вниз к железной двери, в которую дружелюбный охранник с ухмылкой серийного убийцы запускал строго по три человека. Внизу было темно и тесно. За дверью сразу же начиналась другая лестница, но уже ведущая вверх, на первом пролете лестничного марша стоял стол, за которым сидел один из руководителей массовки и под молчаливым надзором двоих охранников, внешне очень походивших на своего уличного коллегу, проверял паспорта и сумки пришедших. У меня отняли бутылку марочного портвейна, которая совершенно случайно оказалось у меня с собой в раннее утро в середине осени. Потом, при выходе, мне ее вернули, чему я был несказанно рад. После проверки нам предстояло подняться пешком на пятый этаж. На каждом этаже стоял один охранник: одинаково суровые, они молча провожали нас взглядами, полными презрения к нам и чувства собственной значимости. Дойдя до нужного нам этажа и минуя небольшой коридор, мы попали в огромное помещение с высокими потолками, увешанными большими лампами, которые тут же мне напомнили прожектора в концентрационных лагерях, такие часто можно увидеть в военных фильмах. На входной двери в этот зал висела табличка с надписью – ДЖЦ.

В середине цеха стояли ряды стульев, разделенные одним большим проходом. По периметру располагались вешалки с формой двух противоборствующих сторон. Подобрав форму более или менее по размеру, то есть так, чтобы штаны не сильно задирались на намертво пришитых подтяжках, головные уборы не спадали с головы на глаза, а ботинки слишком сильно не натирали ноги, мы принялись ждать. Оглядывая участников, я не переставал удивляться, насколько пестрым был состав этих людей. Их внешний вид, манеры поведения и в целом ситуация заставляли задуматься о тех людях, которые участвуют в подобных мероприятиях. Зрелище было не из веселых. Даже если не брать в расчет студентов театральных ВУЗов, которых насильно сгоняли сюда участвовать в постановках, остальные участники были крайне неприятными персонажами. Рядом с ними расположились несколько человек явно нацистского толка, престарелые такие фашисты, все в камуфляже, с молотами Тора на груди и с соответствующими татуировками на дряблой обвислой коже. Тут же, на соседнем ряду, уже конкретные дедули, весьма бодренькие и жизнерадостные, все время фотографировались и пытались завязать знакомство со всеми подряд. Были и откровенные психи, они попадаются везде, и в метро никогда не ошибешься, если наречешь одного или двух этим почетным званием, пока добираешься утром до работы, но здесь концентрация психов на квадратный метр просто зашкаливала. Не обошлось и без сексуальных меньшинств, которые, хоть и в меньшинстве, но тоже заняли свои места в рядах солдат. Какое-то время, продержав нас в этих не очень удобных нарядах и сомнительной компании, бригадиры начали отправлять на сцену людей небольшими группами. Спускались мы пешком с пятого этажа на первый. Спуск этот усложнялся еще и тем, что при выходе из цеха к нашему, с позволения сказать, костюму добавлялся еще и некоторый реквизит, утяжелявший костюм и создававший еще больше проблем при передвижении, чем сам костюм.

Признаться честно, стоя там, я чувствовал себя нелепо и унизительно, это оскорбляло мое самолюбие и искреннюю любовь к театру, как к священнодействию, и только сильная нужда и отчаяние после моего сокрушительного бегства из Питера заставили меня на это пойти.

Прождав еще минут двадцать, уже внизу, под весьма недружелюбные крики бригадиров вся эта человеческая масса поползла на сцену. Распределившись кое-как в коробке декорации, мы снова были вынуждены ждать. Нас расставили по своим местам и наспех объяснили, что сейчас будет происходить. Голос из зала дал последние распоряжения, и репетиция началась. Нет смысла описывать долгие изнурительные репетиции, а затем и несколько спектаклей, скажу лишь о том, насколько странно и даже оскорбительно чувствовать себя маленьким человеком в этом огромном механизме. И хорошо, если это люди, которые попали сюда случайно, или по нужде, или из любопытства, но если взять тех, кто занимается подобным промыслом всю жизнь, так и оставшись лишь очередным винтиком в машине. Следует иметь изрядную долю мужества, чтобы выбрать подобную участь добровольно. Я не смог бы так жить.

Быстро прошло время муштры, и по окончании нам выплатили очень скромный гонорар, и я снова оказался на улице, без работы, но с большими запросами. Я хорошо помню тот вечер, уже холодный и промозглый, когда я с ничтожно маленькой суммой денег в кармане стоял на Тверском бульваре и не знал, куда мне деть себя. Идя по бульвару, пряча замерзшие руки глубже в карманы, я думал обо всем, что привело меня к этой минуте, вспоминал бездарно потраченные годы, учебу в ненужных мне институтах, общение с людьми, которые не принесли в мою жизнь ничего, кроме разочарования, упущенные возможности, школу, друзей, оставшихся далеко позади. Я не мог найти ни одной точки опоры, ни одной зацепки, которая дала бы мне возможность сделать следующий шаг. Да и к чему было его делать в этом приготовившемся к затяжной зиме городе? Я ощущал только одиночество, поглощающее и гнетущее, но не фальшивое, а истинное чувство, которым оно являлось; пожалуй, это одиночество и было той точкой опоры и тем отправным пунктом в темноту сводчатой арки, соединяющей прошлое с будущим. Но понять это мне было дано много позже.