Читать книгу Из разных лет - Илья Ицков - Страница 29

Из разных лет
Главы из поэмы «Шнайдер»
История семьи моего друга

Оглавление

Иерусалим. Стена

Здесь был когда-то храм.

Сейчас – стена.

Всё, что осталось, – Богова примета.

Дороги, годы, скорбь, печаль, война,

И тысячи вопросов без ответа.

Здесь мальчик, что давно уж стал седым,

И мать его, и дети, даже внуки;

И Торы восклицанье, и алтын,

Положенный за горестные муки!


Здесь был Давид – правитель и святой;

И храм его – как перст, легенды множит.

Сегодня до стены достать рукой,

Но от неё к себе пробраться сложно,

К себе прийти; я меряю шаги.

Вот мой сосед Талмуд пред Богом правит;

За простынёй Коран сосед оставит

На близости протянутой руки.

Всё рядом, всё так близко у людей,

Но почему война – времён примета?..


Я посреди непрошеных дождей

В Иерусалиме подгоняю лето.

И было горячо, как никогда,

И солнце в небе яростно до боли;

Стена, века сверяя и года,

О чём-то говорить могла с тобою.

С одним тобой, другие все не в счёт, —


У каждого была своя дорога;

У каждого своя река течёт.

У каждого – рожденье и уход,

И путь от Бога, и судьба от Бога.


Ивенец. Файвель

В этой деревне, где польско-еврейская речь,

Что-то могло от беды уберечь,

Что-то могло от судьбы уберечь.

В этой деревне, где польско-еврейская речь,

Двор, где панове, костёл, суета, —

Мазолтов рядом с исходом креста.

Сколько любовей до света свечей,

Сколько историй до света ночей,

Сколько стучащих, кричащих сердец…

В жизнь провожает меня Ивенец.

Возле войны, или в этой войне,

Что-то спасало, и верилось мне.

Вечной пехоте, идущей на дот,

В землю ложится в мгновение взвод,

И повторялись беды маяки —

Красная кровь возле чёрной реки.

Кровь почернела от этих потерь.

То, что я выжил, – не важно теперь.

Жить с этим трудно, трудно кроить.

Только сильнее хотелось любить.


«Его звали Файвель…»

Его звали Файвель,

Был портной от бога.

Он кроил пространство,

Где бродили мы.


Уходили люди

С Божьего порога

В скроенную правду

Скроенной весны.

Скроенной надежды,

Вечной, как признанье.

Скроенной одежды,

Скроенной судьбы.

Он носил с собою

Просто обаянье,

И его за это полюбили мы.


Его звали Файвель.

«Капелле», и только.

В переводе – «выпить

И чуть-чуть заснуть».

А когда ушёл он,

Всем вдруг стало больно;

Выдохнуть не трудно, —

Тяжело вдохнуть.


Мир ещё кроится,

Шьётся и бравурит.

Жизнь кипит, как прежде,

Нету ей конца.

Дети под рюмаху

Круто балагурят,

И живуча память

В байках праотца.

Его звали Файвель.

Дом был полон света;

Швейная машинка,

Строгий взгляд жены.

А ещё по жизни, видно, был поэтом

И кроит сегодня памятные сны.


Иерусалим. Стена. Вечер

Стена, к тебе я снова прихожу.

Я стал чуть старше, не совсем мудрее.

Ищу свой храм – обычная затея,

И каждый раз часы перевожу.

Дотронусь. Стрелки память теребят,

Напоминая, что проходит время,

И главы завершаются в поэме,

И к осени желтеет старый сад.


А за стеной ко мне спешит мой дед,

Пропавший в Польше без вести когда-то,

И мой знакомый бабушкин сосед,

Закончивший войну простым солдатом.

Дотронусь – не откликнется Давид.

Прислушаюсь: негромкая молитва.

Она тебе поможет и простит,

И выведет живым из поля битвы.


И Файвель не торопится домой, —

Он остается за большой стеной.

Он кофту отдал сыну своему,

Своё тепло он завещал ему.

За горизонтом близится весна,

И отпускает медленно стена.


Из разных лет

Подняться наверх