Читать книгу Собрание сочинений. Том 1. Поэзия - Илья Кормильцев - Страница 64

Пришли времена

Вторгаются ангелы с чашами, полными горечи,

в окно моей спальни и будят меня

влажным хлопаньем крыльев: пришли времена,

держась за руки, от похмелья прозрачные – Боже! –

пришли времена, те времена, что прошли…

И пальцы возложены на окончания молний –

застежки старой кожи разошлись –

устав кусать грудь белой клеопатры,

сатиновой, набитой пухом и пером,

я приползу линять под умершим окном.

Под Окном Дома

Здесь, под Окном Дома, куда я вечно возвращаюсь,

ослабляя крепления дыбы, на которой подвесил

я память,

протерев формалином блестящие крючья…

Под этим Окном, прорубленным в коже того,

кто из тайн пирамиды слагает,

очень давно танцевал я Пьеро

в маскарадном наряде болвана…

Очень давно я верил, что любовь – выключатель

магнитофона с искрящейся от пьянств музыкой

пробуждений…

Сюда, под Окно Дома, куда я вечно возвращаюсь,

я приношу новый виток спирали, новый венок

для сераля тех красавиц,

что золото перековали на монету –

металл вечно юных волос.

Корабль за невольницами

Ночные улицы – простор для карнавала

гулящих ветров в балахонах из газет…

По улицам друзья идут к большому Кораблю

конца своих скитаний, на котором

привязаны, как привидения, и стонут,

и мечутся как паруса для сонных Эльдорадо –

непобедимая страданьями Армада –

сонмы Чистых Белых Простыней.

Ах, легкие полны предвосхищеньем

грядущих вздохов, трапез на траве,

и берег путешествия звенит

как колокольчики пленения

на ногах невольниц,

с волненьем выбегающих на берег

навстречу Кораблю.

Danza de fores

Мы вас любили, в вас себя любя,

Вы – соучастники открытия себя.

В руках, казалось, брякали Ключи

к любому сердцу от любой двери.

Мы – феи ваших приключений наяву.

Рычали пятна, желтые, как ягуары,

а попугаи переулков повторяли

слова любви на сонном берегу,

пока к нему не подошел Корабль

и вы с него на берег не сошли.

У вас в руках лежала Музыка, которой

так не хватало солнцу джунглей и страстей.

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Пятнадцать золотых колец на срезе бедер,

пятнадцать светлых годовых колец.

Танцуй, моя сестра, танцуй!

И грудь твоя, как носик твой, курноса,

и ты еще не задаешь вопроса,

но ты уже ответы знаешь все.

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Лупите, черномазые, по бонгам!

Сосудик вьется вверх по щиколотке тонкой,

он алым в лоне расцветет цветком.

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Низ живота курчавится дремуче,

кора лодыжек в бархатных обручьях.

Я – глина, будь для пор моих водой!

Налейся, как в сосуд, в мой глаз пустой,

заполни пустошь меж закатом и восходом,

будь голой непосредственной природой,

танцуй, моя сестра, танцуй!

Love labour’s lost

– Где же вы?

Вечно непосредственные, нашей юной жажды

утолители.

Где же вы?

Юного безумия добрые целители?

Где же вы?

– Там же, где и были –

в Гренландии и пыли –

Скептически губы застыли,

мы начисто нынче былое забыли.

Стояли на пороге, да не знали дороги.

Думали вечно свечами гореть

у изголовий юных безумцев,

но нынче мы ищем иное.

– Что же вы?

Те, кто так любовь ценили, ради одних ее усилий.

Что же вы?

Те, кто все терять готовы, но не обрести оковы.

Что же вы?

– Терпеть мы вечно не могли.

Не претерпеть того, что нам готовит плеть.

Мы вечно не могли хотеть, хотеть…

Теперь любовь не цель для нас, а средство!

Зачем манить обратно в детство нас?

Желанья ваши были святы, но – плачевно! –

лежал под пологом хромой и умный бес,

и он желал совсем иначе, что ж – поплачем –

но все и впредь останется как есть…

Машина ищет хозяина

Здесь, под окном, где я вечно стоял,

принося обломки спирали,

Сквозь боярышник, скрывший места наших

тайных курений,

вечно рыщет дорога, и по ней вечно рыщет Машина.

Вечно рыщет и ищет Хозяина вечно.

Без шофера, сама по себе, утыкается бампером

влажным

и случайно сшибает в ночи зазевавшихся пьяниц.

Вечно рыщет машина во тьме.

Пусть вся музыка хищных вечерних гуляний утихла,

все же рыщет машина, и знак номерной

так же полон ее оживляющих букв.

И лишь только один питекантроп, вечно один

питекантроп,

ловит машину под утро и загоняет в гараж.

Morrison’s Song

Я плачу о мачо…

Ему не понять, что бродяга иначе,

чем он, достигает блаженства, вниманья

восторженных женщин с цветами желанья.

Я плачу о бывшем и настоящем…

О бывшем, в цветах

Настоящим не ставшем.

Змея с президентскою дочкой жила,

Нерон где-то бегал, окутавшись шкурой,

но грех человечества не был натурой,

хотя грех всегда – отражение зла.

Я плачу о том,

кто все это напишет,

о том, как в потемках

устало он дышит.

Я сын адмирала,

тень блудного сына,

но та субмарина,

в которой мы плыли…

…он в ней не повинен.

Наивное – глупо?

И свято!

Кофе на небесах

Ангелы вторглись, чтобы весть возвестить

Горлом своим всем детям заснувшим.

Боже! – пришли времена – мы их ждали

за чашкою кофе

со всеми друзьями на небесах.

Ангелы въехали в мою форточку на мотоциклах,

с радостным воплем, на крыльях неся

хлопья первого снега – Боже! – мы снова

подымаемся, пав,

со всеми друзьями на небесах.

ix. Baila, mi hermana (pasada segunda)

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Тело женщины, бейся и вейся,

На объятия снова надейся.

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Мы еще повторим нашу жадность

К немедленным переменам.

Мы еще повторим, повторим –

Непременно!

Танцуй, моя сестра, танцуй!

Это все отступленья: давши раз представленье,

Мы немного устали…

Повторяем сначала!

Ведь не зря ангелы влетали в мою форточку

Танцуй, моя сестра, танцуй!