Читать книгу Эсер - Илья Морозов - Страница 5

Под конец века больше одиннадцати миллионов сельских жителей перебрались в город. Произошло это за неполных два десятилетия. В большинстве своём это были молодые люди, мужики. Они побросали свои так и невыкупленные земли, косые хаты, жён, детей, божьи образа. Перекололи скотину. Это было подобно новому Великому переселению народов. Люди искали в городе еды и работы, но не находили там ни первого, ни второго. Столица закипала, как котелок с которого не сняли крышку. Этот кипяток должен был разлиться по брусчатке.

Крошечным камушком в той огромной лавине переселенцев был и Буян.

Дожив до четверти века, Буян полностью оправдывал своё имя. Он вымахал до двух метров без полпяди, и раздался до косой сажени в плечах. Лицо его обросло густой чёрной бородой, такой же черный был и волос на голове, который он почти никогда не стриг. Маленькие, как болотная черника, глаза стреляли из-под тяжёлого низкого лба.

Отца не стало, когда Буяну только-только исполнилось двадцать, и он остался совсем один. Семья Кулаковых не была плодовитой: все его братья и сёстры умерли во младенчестве. Всем погост да грай ворон. Сам Буян не женился. Конечно, водил девок на сеновал, но до свадьбы не дошло. И как не надрывал живота Буян, сохранить хозяйство ему не удалось. Сперва продал коня, потом корову.

И вот однажды ночью, в мае он собрал остатки сбережений, краюху хлеба в котомку за плечо, посидел на отцовской кровати, поджёг усадьбу Николай Николаевича и ушёл, куда глаза глядят. Хотел и свою хату поджечь, но пожалел. Авось, кому пригодится ещё.

До ближайшей железнодорожной станции в Канске (почти семьдесят вёрст) дошёл пешком за одну ночь и за один день. Там тайком в угольном вагоне до Красноярска. Оттуда уже по новой транссибирской магистрали так же грузовыми эшелонами мимо Томска до Новониколаевского, потом Омск. Дышал под пологом приторным запахом каменного угля. И в один момент Буян будто даже почувствовал родство с этим углём: такой же чёрный, такой же неживой, но с обжигающим жаром где-то глубоко внутри. Надолго эти камни и эта пыль стали для него постелью, он разлёгся на них и пустил себя по рельсовому течению – вези паровоз, куда привезёшь.

Нигде он не мог остановиться, будто гнала его прочь родная земля, будто дышали в спину мертвецы. Будто проклинали в спину попы и барьё. Где бы он ни был, ему всё хотелось уйти дальше. За Омском Тюмень, потом Екатеринбург, Пермь, Хлынов, Ярославль. А оттуда и до Санкт-Петербурга доплюнуть можно.

Петербург принял Буяна к августу так же, как всех: холодно, сыро с подчёркнутым равнодушием. Даже с безразличием. Городу было всё равно на какого-то там Буяна, он его и не заметил. Разве пёс будет разглядывать каждую новую блоху, что принимается его грызть?

В то время в городе было непросто с жильём. На первых порах Буян на оставшиеся скромные деньги сумел арендовать койку в коридоре одного из домов в Вяземской лавре. Это одна из самых страшных трущоб города, населенная сплошь ворами и нищетой. Дорогие кареты сюда не заезжали, а городовые не захаживали. Когда деньги закончились, хозяйка по договорённости переселила его на койку в подвале того же дома, где вместе с ним проживали ещё в разное время от десяти и больше семей. Там было сыро и душно без окон. Кусали клопы. Селить людей в подвалах было нельзя по закону, но все это делали. Хозяйка разглядела в Буяне недюжинную рабочую силу, и он за эту койку колол дрова и носил ей воду. С соседями не общался, да и вообще приходил туда только переночевать. Маленькие дети плакали, спалось Буяну плохо и мало.

Самое популярное место обитания петербургских бедняков – это Сенная площадь. К Сенной площади выходила дорога, по которой купцы ехали в Санкт-Петербург, здесь они останавливались и торговали. Торговали всем подряд прямо с телег, с возов. Со временем тут образовался самый дешёвый рынок, на котором крестьяне могли продавать хлеб, яйца, сметану, не оплатив за право торговли.

Сюда же приходили и всевозможные разнорабочие. Кусочком мела они писали на подошве сапога цифру «1» или «2» и садились прямо на неровную брусчатку, вытянув ноги. Цифра означала сумму, которую они просили за рабочий день. Тогда к ним подходил какой-нибудь купец или старик-крестьянин и нанимал их разгрузить товар или что-то куда-то отнести.

Ни купцы, ни бедняки не славятся честным словом, а тут же были ещё и воры, поэтому на площади постоянно случались драки и мордобои. Сам Буян до краж не опускался, но однажды крепко поколотил толстого торгаша, который думал уплатить ему меньше обговоренного.

– Бери, что дают и ступай с миром, пока я уряднику не доложил об тебе, – торговец кинул на землю полрубля и отвернулся, собираясь уйти.

Разбив тому нос, разгорячившись, Буян сунул руку ему в карман и вытащил всё что было.

– Я сам себе и урядник, и городовой, – сказал он напоследок.

Перебрав монеты, Буян насчитал три рубля, но возвращать сдачу не стал, а поспешил оттуда прочь. С тех пор на Сенной площади его обманывать больше не хотели.

Там же Буян познакомился с Нестором – то ли бывшим крестьянином, то ли бывшим казаком из-под Ростова. Толком объяснить не мог или не хотел. Скорее всего, что просто беглый тать. Пообщавшись немного, они поняли, что в их судьбах много общего. Да и у кого они были разные, судьбы-то? Всё тот же голод, те же пьяные помещики, розги да батоги. Изодранный тулуп со вшами. Та же общая на всех кричащая несправедливость. Но, что самое главное, они оба видели только один выход из всего этого.

– Погоди, погоди, Буян, – часто говаривал Нестор. – Придёт время, мы посрываем с них все эполеты.