Читать книгу Родительские дневники - Илья Носырев - Страница 5

Мама: Родители болеют, чтобы отдохнуть. Мне скажут: говори за себя! Говорю: я болею, чтобы отдохнуть. То есть когда я понимаю, что жизнь в доме не остановится от того, что я полдня проваляюсь на диване с книжкой, а я вот-вот начну орать на всех уже совсем по любому поводу, я позволяю себе сказать фразу: «Я плохо себя чувствую, мне надо полежать». Оправдаюсь сразу: я делаю это крайне редко и никогда не применяю болезнь как форму наказания или сведения счетов.

Болезнь вообще, на мой взгляд, часто является для взрослых способом избежать чего-либо нежелательного. Я знаю людей, которые заболевают, когда слишком устают – это их форма приведения себя в порядок. Поболел два дня – и опять огурец-молодец!

А у одной моей близкой родственницы болезнь давно превратилась в форму шантажа окружающих: когда кто-то делает что-то не так, как ей нужно, в ее жизни сразу появляются «скорая», сердечный приступ, далее – по всем известному списку. К минусам ее стратегии надо отнести тот факт, что когда она действительно заболела и попала в больницу, никто в это не поверил и два дня к ней никто не приходил. А в остальном шантаж болезнью работает безотказно. Со взрослыми. С детьми – не проходит. Подтверждение тому видела неоднократно на своих детях. Когда эта моя родственница приезжает к нам и начинаются бесконечные ее «Я не слышу! Говори громче!», дети просто через какое-то время разворачиваются и перестают ее замечать, потому что им становится неинтересно. Они хотят отклика, взаимодействия, прямой и быстрой реакции. Они хотят играть. Все время. Каждую минуту. Играть разнообразно, весело, активно. Поэтому они все время ищут товарища для игр. Тот, кто все время болен или занят, им не товарищ и быстро выпадает из их жизненного круга.

Болеть для взрослого – это легко. А общаться с детьми – тяжело. Я это очень хорошо понимаю. Мне тоже легче включить своим детям мультик, чем сесть порисовать с ними. И я чаще включаю мультик, чем читаю им книжку. И все время ругаю себя за это. За то, что боюсь, что моя жизнь закончится, если я целиком и полностью посвящу себя детям. За то, что все время хочу уйти куда-то: на работу, в кафе с подругой, в кино с Илюшей, в магазин, но – не с ними. За то, что мне ужасно хочется иногда заболеть. Ужасно. И чтобы меня все жалели и ничего от меня не требовали. Я вот так же хотела попасть под машину, когда шла в музыкальную школу – чтобы все сокрушались надо мной и не заставляли бы заниматься. Сейчас мне до остервенения хочется иногда стать на 10 кг меньше, надеть длинное, в пол, платье, туфли на каблуках, накрасить ногти и сесть в кафе – с подругой, кофе и сигаретами – часа на три, чтобы поговорить ни о чем. Или одеться попроще, сделать кофе покрепче и засесть на ночь в редакции писать статью, которую потом выберут лучшим материалом номера. И не думать в этот момент, что, пока я тут растрачиваю свою жизнь, мои дети с чужой им, нанятой за деньги теткой делают непонятно что и растут похожими на няню, а не на меня.

По себе знаю: болеть – это способ полегче прожить свою жизнь, не вкладываясь в нее на сто процентов и все время оправдывая свою душевную лень и равнодушие плохим самочувствием. У меня так. Поэтому я и решила однажды, что я здорова как лошадь. И знаете что? Я на самом деле стала меньше болеть, особенно когда появились дети. Потому что если я сейчас, когда они совсем маленькие, буду мучиться головными болями, – что со мной будет к их 16–17 годам? Ведь привычка болеть, как и любая другая привычка, со временем только прогрессирует! А я хочу прийти на их выпускной самой красивой, стройной и веселой мамой, с которой они захотят познакомить своих друзей, а не истрепанной грымзой с непрокрашенными волосами и несчастным выражением лица, которой они будут стыдиться.

Папа:

Моя слабость – простудные заболевания… Двусмысленная такая фраза: может показаться, что мне нравится болеть. В действительности болеть я ненавижу – чувствуешь свое тело подлым предателем. У меня хороший иммунитет ко всем болезням – кроме респираторных. Для них я с детства легкая мишень: как только накапливается усталость, так я сразу заболеваю ОРВИ. И это при том, что я регулярно занимаюсь спортом, играю в баскетбол, хожу в тренажерный зал. Да вдобавок еще и на природе живу.

До того, как у меня появились дети, я маски не носил, как бы тяжело ни болел. Теперь надеваю даже на работу – видимо, появилось чувство социальной ответственности. Интересно, что человек в медицинской маске заставляет людей шарахаться, в то время как болеющий гриппом, с красными глазами и дышащий жаром, но не носящий никаких масок коллега вызывает искреннее желание пообщаться, похлопать по плечу, посочувствовать – словом, стать объектом заражения. Логика абсурда.

Лида, увидев меня в маске:

– Пап, ты чего такое надел? (всматривается, задумчиво) Глазки и ушки вижу, а рОта не вижу…

Когда я болею, мне главное – отлежаться в берлоге, чтоб никто не трогал и не нагружал заданиями. Но это нелегко.

Лежу на кровати, на спине. Под слоем плотной ткани дышать тяжело. Подползает Маша, неожиданно:

– Я тебе сейчас искусственное дыхание буду делать!!!

Выяснилось, что это фраза из мультика про Незнайку на Луне.

– Маша, ты чего кашляешь?

– Надо, – сурово отвечает Машутик.

Пока Катя со своей мамой везут Машу к доктору, рассказываю Лиде про микробов. Ей ужасно интересно:

– В Машу попал твой микъобик и она заболела?

– Да.

– А микъобики, они какие бывают?

– Всякие: синие, зеленые, красные.

– А Маше какой микъобик попал?

– Думаю, что синий.

– А я думаю, что къасный, – возражает Лида и задумывается. Перед ее мысленным взором явно проплывают вереницы микробов, которыми, как она неожиданно узнала, буквально наполнен этот мир.

Почему-то все – Катя, ее мама, няня – свято верят в то, что если один ребенок заболел, то непременно заболеет и другой. Мои предложения хотя бы кормить детей разными ложками из разных мисок с кашей встречаются скептическим хмыканьем.

К нам в гости приезжает Максим Владимирович – политолог, журналист. У него есть удивительный дар: несмотря на серьезность своих профессиональных занятий, он умеет (а главное, любит!) ловить мух руками. Когда он у нас на даче, не нужно вешать никаких липких лент. В глазах детей он теперь герой: ведь он спасает нас от микробов, которых мухи несут на своих крыльях, как авиабомбы. Ловля Максимом Владимировичем мух превращается в любимый сюжет сказки, которую я рассказываю им на ночь. Еженощно сюжет обрастает новыми подробностями в духе гонконгских боевиков: сперва Максим Владимирыч побеждает трех мух-хулиганов, напавших на него, когда он с авоськами идет из магазина. Затем мухи жалуются Бабушке Пчеле, которая приходит к нему на работу в редакцию и устраивает погром. Потом, когда все остальные антагонисты побеждены, появляется супербосс – Навозный Жук. Прелесть этих сказок в том, что каждый раунд боя можно показывать на пальцах, пока дети лежат по бокам от меня: например, сомкнутые мизинец, большой и безымянный – это мордочка Бабушки Пчелы, два других пальца – ее усики. Нечто вроде японского театра теней. Дети засыпают как раз к приходу Навозного Жука, убаюканные нудной повторяемостью сражений с насекомыми.

И снова подхватил какую-то неприятную штуку вроде гриппа. Дома лежит маленький Борька, а девчонки рисуют за столом.

Отлеживаюсь в другом доме, чтобы никого не заразить, но тоска по семье такая, что периодически надеваю маску и маячу под окном.

– Пап, ты чего на улице? – грустно спрашивает Лида. – Ночь уже, луна пролетает, а ты все на улице… Иди домой!

Выздоравливаю. Прихожу к детям в спальню и гляжу, как они прыгают по кровати. Лида носится с железной коробочкой из-под чая в руках. Во время очередного прыжка оступается и наносит мне сокрушительный удар по черепу. О, мой грипп, ты показался мне в эту минуту цветочками! Отругана мамой, успела поплакать и вновь успокоиться. Снова бегает радостная по полу, но видно, что чувство вины за обиженного папу периодически ее покалывает. Поворачивается ко мне, лежащему на кровати, и говорит:

– Ну ничего, папа: ты поспи, утро вечера мудреней.

Говорится это строго былинным голосом, как в сказке.