Читать книгу Твоя капля крови - Ина Голдин - Страница 7
Часть первая
Цесарский советник
Глава 5
ОглавлениеПесня Юлии пробудила в нем смутное беспокойство. Cтефан поглядел в небо, выйдя на крыльцо, но оно было нежно-голубым и грозы не обещало. А предчувствие ее все равно копилось где-то в сердце.
Марийкиным флигелем называли добротное двухэтажное строение, по имени обитавшей в нем когда-то экономки-долгожительницы. С крыльца его не было видно, так хорошо флигель прятали толстые стволы и буйно разросшиеся ветви платанов. Отец хоть и не стал выгонять Стацинского, но и находиться с ним под одной крышей не захотел.
У высокого, чуть покосившегося крыльца генерал Вуйнович распекал слугу, приставленного ходить за раненым. Слуге, судя по лицу, казалось, что он при Креславле, под огнем: вот-вот упадет в траву и прикроет голову руками.
– Да не знаю я, пан генерал, – донесся до Стефана его жалобный голос. – Я ж только пообедать отошел, а он спал… Вернулся – нет, как краснолюды унесли…
– В таком возрасте краснолюды уже не уносят, – сказал Белта, приблизившись. – Думаю, пан Стацинский просто не захотел далее пользоваться нашим гостеприимством…
Слуга в его присутствии немного осмелел.
– А меня, пан генерал, не за тем ведь ставили, чтоб я за ним следил, как за пленником. Может, их милости вздумалось воздухом подышать, прогуляться…
– Прогуляться? – переспросил Вуйнович, которому самому воздуха явно не хватало. Он вздохнул судорожно, широко разинув рот. – По-твоему, в таком состоянии гуляют?
Обернулся к Стефану, барабаня пальцами по пуговицам мундира.
– Я не знаю, что произошло, – сказал он хмуро. – Утром мне не казалось, что он собирается уезжать. Ты, разумеется, посчитаешь его трусом…
– Нет, – честно сказал Стефан. – И вы бы не посчитали, если бы видели его сегодня утром.
Вуйнович был прав в одном – с таким ранением можно сесть в седло, можно даже доехать… до ближайшей деревни. Если только юнец не принадлежит к той же породе, что и сам Стефан.
– Я попрошу отца, чтоб послал кого-нибудь посмотреть. Будет прискорбно, если он свалится с коня или попадет в болото…
– Спасибо.
Когда Стефан уже собрался искать отца, думая про себя, что вряд ли скоро увидит Стацинского, генерал сказал ему в спину:
– Не знаю, почему мне кажется, что ты лучше моего знаешь, куда он мог уехать.
– Да что вы, я понятия не имею…
Куда – он и в самом деле не знал. А вот почему – догадывался.
Стацинского не нашли. Хозяин таверны по дороге сказал слуге, что видел чрезвычайно бледного господина, который подкрепился сливовицей и умчался по дороге на Швянт. Стефан доложил об этом Вуйновичу, тот махнул рукой и еще раз извинился. И ел его глазами остаток дня, будто Белта сам устроил мальчишке побег. В старости люди часто бывают подозрительны и беспокойны без повода.
У Стефана же было достаточно поводов для беспокойства, и отъезд Стацинского был среди них не первым. Жаль, что нельзя расспросить о медальоне и о той могиле. Ну что ж, в следующий раз. Без следующего раза не обойдется.
Марек, как всегда и бывало в их ссорах, подошел к нему первым. Положил руку на плечо.
– Прости, брат. Я опять тебе наговорил. Не хочу, чтоб мы так расстались.
Стефан увел его наверх, усадил в заскрипевшее кресло.
– Марек, послушай меня. Ты же сам понимаешь, что восставать имеет смысл только в случае войны? Иначе не инсуррекция это будет, а избиение младенцев.
– Я знаю, – напряженно сказал Марек, глядя на брата снизу вверх. – Я тебе об этом и говорил.
– Хорошо. Допустим, вы повезете сюда оружие. На границе вас перехватят, не сомневайся. Усилить стражу в несколько раз они уже успели. Тех, кого поймают, казнят. А теперь представь себе, что будет, когда весть об этом донесется до столицы… или хотя бы до Университета. Особенно если ты будешь среди тех, кого схватят. Сын князя Белты, с соколом на гербе.
Марек жестом остановил его:
– Под княжеской фамилией я уже умирал, второй раз не собираюсь. Я не такой подлец, чтоб подставлять под удар отца… и особенно тебя. Вот мои бумаги, и вот мое теперешнее имя.
Он порылся за пазухой и извлек сложенный вчетверо дорожный пропуск на имя Фортунато Пирло, доброго горожанина Луриччи, нарочного дома «Черроне и сыновья».
– Настоящий? – Стефан поднял брови.
– Разумеется. Это здесь пан Ольховский может очертить меня кругом… а бумагу лучше иметь не выколдованную.
Дожили. Сын князя Белта мотается по дорогам под именем чезарского торговца.
– Речь сейчас не об этом. Как вы собираетесь везти оружие?
И снова это закрытое лицо. Стефан и сам понимал, что некоторых вещей ему лучше не знать, но сейчас молчание брата его задело. Он отошел к потухшему камину. Духи, высеченные на чугунной плитке, безуспешно пытались разжечь огонь.
– Если вы сейчас попадетесь, с нами расправятся раньше, чем мы успеем подняться.
– А если завтра чезарцы задружатся с твоим цесарем – нас прихлопнут как мух!
Прихлопнуть в самом деле могли. Чезарцы не настолько щепетильны, чтоб при изменившемся ветре беречь чужой груз, тем более если груз этот – повод для войны. Стефан вздохнул:
– Хорошо. Что бы там у вас ни хранилось – это надо вывезти из Чезарии. Но ни в коем случае не ввозить в Бялу Гуру.
Марек нахмурил брови так сильно, что морщина посреди лба стала похожа на шрам.
– Я и сам это знаю. Но во Флорию мы это не повезем, там довольно нашего добра. Может быть – в Чеговину, туда сейчас отовсюду свозят оружие, лишнюю партию могут и не заметить.
– А они потом вспомнят, что это было наше оружие?
Хоть бы он одумался… Да ведь даже если одумается – разве мало причин, по которым Бяла Гура может вспыхнуть и прогореть вхолостую, не дожидаясь поддержки? Если, не дай бог, добрый цесарь захочет набрать здесь добрых солдат для своей Державы… Конечно, Лотарь неглуп и не считает белогорцев настолько благонадежными. И у него есть саравы, которые с удовольствием пойдут бить чеговинцев и без жалования…
– Отец сказал, что даст деньги на корабли, – вдруг сказал Марек.
Стефан засмеялся. Старый Белта ни в чем не мог отказать младшему сыну. Просит коника – значит, будет коник; захотел солдатиков – будет полк разноцветных гусар с блестящими саблями.
А сын вот вырос. Солдатики нужны настоящие.
– Стефан… Ты думаешь, у нас есть такие деньги?
Хороший вопрос. Конечно, Белта – одна из первых семей Бялой Гуры, князья с первой скамьи Совета, и даже после конфискации, когда отобрали палац в Швянте, у них кое-что осталось. Теперь отец живет скромно – куда скромней, чем они привыкли, не отличишь от средней руки помещика. Оттого ли, что беден, – или оттого, что копит деньги на другое?
– Я знаю об этом не больше твоего, – вздохнул Стефан. – Я ведь еще реже переписывался с отцом, да и не стал бы он о таком сообщать в Остланд…
– Я спросил его прямо. А он, как обычно, завел разговор о княгине Магде.
Стефан возвел глаза к небу. О княгине Магде они с братом наслушались еще в детстве. Согласно одной из легенд, когда у княжества не хватало денег на оборону, благодетельная княгиня продала собственные украшения, чтобы помочь армии. Значит, и отец собирается этим заняться – продавать фамильные драгоценности… Стефану вспомнились отчего-то поджатые губы и неодобрительный взгляд тетки Цецилии.
– Я не знаю, что он делает. – Марек помрачнел. – Нам нужны эти корабли, но я не хочу, чтоб он вот так разбазаривал твое наследство.
– Какое наследство?
– Семейное. Даже если отец и захочет что-то оставить мне, не слишком удобно завещать деньги мертвецу…
– Не удобнее, чем бастарду, – заметил Стефан.
Марек приподнялся в кресле.
– Не смей. Не смей вот этого, слышишь?
– Ты же сам знаешь…
– Не знаю и знать не хочу. – Брат покраснел от злости.
Стефан даже растерялся.
– Ну хорошо, Матерь с тобой, не кипятись… Но уж о моем наследстве беспокоиться не надо. Мне неплохо платят на цесарской службе…
– А когда тебя уволят с этой службы и лишат привилегий? – Голос у брата стал жестким.
– Что ж, я не думаю, что на Ссыльных хуторах буду сильно нуждаться. Говорят, там ведут довольно простую жизнь…
Марек уронил голову на руки.
– С тобой невозможно говорить серьезно, Стефко!
– Ну не о деньгах же, – сказал Белта. Он шагнул к Мареку, на секунду прижал его голову к животу, погладил по макушке, отпустил. Собрался было уйти, но брат сказал резко:
– Постой. Теперь я тебя спрошу. Что со Стацинским?
– А что с ним? – Стефан изобразил равнодушие, хоть и знал, что брат на это не купится. – Ему стало стыдно, и он удрал. Я надеюсь, что стыдится он оскорбления, а не того, что проиграл дуэль, но с этими юнцами никогда не знаешь…
– Он едва не убил тебя, – устало сказал Марек. – Я еще не видел, чтоб кто-то дрался с тобой – так.
– Но ведь не убил, – медленно проговорил Стефан и сел наконец сам – на диванный валик.
Что, больно, князь? Готов поспорить, что да…
Он будто и не желал смерти Стефана. Просто хотел проверить догадку…
Кто-то въехал во двор, из-за окна донесся стук копыт и чуть спустя – звучный голос пана Ольховского, призывающий конюшего.
На лестнице Стефан столкнулся с Юлией. Она сменила прическу после поездки в церковь, уложила тяжелую косу вокруг головы и стала похожа на старинную мраморную статую: такая же стать – и такая же хрупкость. Стефан подумал, что душа у него, наверное, никогда не перестанет замирать, при виде ее – останавливаться, с ходу налетев на ее красоту, на эти огромные серые глаза.
– Вы бы отдохнули, Стефан, – сказала она с легкой досадой. – Что за суета… Вот так раненые пошли, один попросту сбежал, и другому не сидится…
– Я отдохнул во время мессы, – признался Стефан. – Надеюсь, добрый отец не счел это за неуважение.
– Я молилась за вас, – сказала Юлия, и он будто вернулся на десять лет назад. – У нас, женщин, незавидная участь. Вы делаете глупости, подвергаете себя опасности – а нам остается лишь молиться.
Стефан не мог смотреть ей в глаза и уставился на перила лестницы; на ее руку с тонкими пальцами и покрасневшими, будто от холода, костяшками. На ее обручальное кольцо…
«Зачем ты просил прощения сегодня? Какой в этом смысл?»
– Не беспокойтесь за меня, Юлия. Все уже зажило.
Он лгал. Душа саднила всякий раз, как он видел ее, и еще больше – когда не мог ее видеть. И теперь стало только хуже, потому что он знал: ни времени, ни разлуке этого не стереть.
– Ну да. Разумеется.
Стефан наконец посмотрел ей в глаза – там не было ничего, кроме сочувствия к его боли. Это одновременно принесло облегчение и разозлило, потому что он надеялся увидеть там, в самой глубине, что ей тоже больно.
Матерь добрая. Насколько все же скверным бывает человек…
Стефан поклонился ей суше, чем следовало, и Юлия прошла дальше по ступенькам, молчаливая и покорная, будто призрак.
Будто провидение подгадало – когда Стефан спустился в гостиную, пан Ольховский был там один. Судя по доносившимся из-за окна голосам, гостей увели в сад, хотя ранней весной смотреть там было нечего. Вешниц уныло сидел в кресле, куда едва вмещался, барабанил себя хлыстом по сапогам и Стефановой компании обрадовался. По меньшей мере поначалу.
Белта начал издалека:
– Пан Ольховский, вы ведь проверяли меня на глаз, когда я приехал?
– Я всех проверял. Не бойся, нет на тебе ни глаза, ни следа…
– Лишний раз бы не помешало. Я боюсь. Вам это игрушки, а, не дай бог, власти прознают, что тут за беседы ведут… У Самборских за меньшее дом сожгли.
– Игрушки, значит, – хмыкнул вешниц.
Стефан промолчал.
– А насчет бесед… Ты только обижаться не изволь, панич. Это ты семь лет назад был первый повстанец на деревне. А сейчас… Сейчас ты правая рука цесаря, чуть не первая должность в Остланде. Кто ж в присутствии остландского министра будет запрещенные речи говорить?
Наверное, и следовало обидеться, но Стефан молил Матушку, чтоб это было правдой, чтоб само его присутствие могло оградить их от лишних подозрений.
К тому же это дает надежду, что их больше и у отца собрались далеко не все. А только те, кто доверяет… действительному цесарскому советнику.
– Но если нет следа, то как они меня нашли? – спросил он больше у себя, чем у вешница.
– О ком ты, панич?
Пан Ольховский время от времени поглядывал на часы. Верно, приближалось время ужина. Гости возвращались из сада; по лестнице рассыпались веселые, возбужденные голоса.
– Я вот что еще хотел спросить, – заторопился Стефан, видя, как вешниц оживился. – Тогда, давно, после приступа, помните, вы читали мне книгу? Я искал ее сегодня и не нашел. Неужели она осталась в палаце?
– И что тебе опять в этих книгах, – вздохнул пан Ольховский. – Что, не все еще узнал?
– Я хочу знать, кто я такой. Что я такое.
– Все вокруг знают, кто ты.
– Должно быть, я один не знаю.
– Ты Стефан Белта, сын Юзефа Белты, и ни ты, ни твой отец, слава Матери, герб не осрамили. Вот и все, что людям надо знать… и все, о чем тебе нужно помнить.
– Меня сегодня хотели убить, – он выпрямился, – а я с трудом понял – за что.
– Этот малец?
– Малец, – кивнул Стефан. – Пан Ольховский, знаете вы такую эмблему – меч на фоне закатного солнца? Или рассветного… кто его знает.
Вешниц помрачнел.
– Где ты его видел?
– На шее… у «мальца».
Пан Ольховский прошелся по гостиной, зачем-то пошуровал и без того хорошо горящие дрова в камине. Опустился грузно в кресло у противоположного конца стола.
– Это лучше у святых отцов поспрашивать. Не по моей это части. Но такие вот медальоны… Их от вурдалаков носят. Чтобы знать, когда таковой поблизости, и защититься.
– А что это за знак?
Пан Ольховский снова помедлил. Покачал головой:
– Не знаю. Говорю ж, у церковников надо узнавать. Их какой-нибудь орден.
Он явно лгал, и Стефану стало неприятно, потому что с ним вешниц был неискренен в первый раз.
– Я уже не ребенок. И солнце это я помню. Я не так много понял в той книжке, но иллюстрации там были хорошие.
Задвигались с механическим скрежетом – будто кто отпирал дверь – дивные позолоченные птицы на старинных часах. Долгим значительным боем они отбили восемь. И сразу за ними раздался гонг, на секунду повиснув в гостиной эхом.
– Вот и ужин, – с нажимом сказал пан Ольховский.
Стефан сделал вид, что не услышал:
– Жаль, что я помню оттуда только отрывки. Почему отец отобрал ее тогда? Да и еще и на вас рассердился, что дали мне почитать…
– Отец твой взял с меня слово, – сказал вешниц, поднимаясь, – ни с тобой, ни с кем еще об этом не говорить. А я своего слова не преступаю… А‐а, к псам! – рассердился он вдруг и со злости хлопнул ладонью по спинке стула. Стул упал, загремев. Пан Ольховский, кряхтя, поднял его, шуганул сунувшегося в дверь испуганного слугу, сказал: – Медальон этот носят слуги ордена Святого Анджея. Помнишь, кто такой?
– Тот, который был отшельником и говорил с птицами? – рискнул Стефан.
– Тот, кто защитил Добрую Мать от волков, – укоризненно сказал вешниц. – Ты бы, панич, прежде той книжки добрые книги почитал…
– Так что это за орден?
– Кто говорит, что он есть, – голос колдуна зазвучал таинственно – будто снова рассказывал страшную сказку десятилетнему Стефеку, – а кто, что его нет. Орден этот в церковных книгах не записан и нигде не числится. Но говорят, что люди святого Анджея по всему миру борются с нечистью…
Нечисть. Это прозвучало обыденно и жестоко.
– С какой именно? – спросил Стефан.
– Со всякой, но более всего – с оборотнями и вурдалаками.
Дверь гостиной распахнулась, в проеме стоял отец и хмурился – будто в точности слышал их разговор.
– Вы двое, ужинать не собираетесь?
За едой на сей раз наступило затишье. О восстании почти не говорили. Вуйнович сидел мрачный, едва ковыряя еду вилкой, и на участливые вопросы Юлии отнекивался с неуклюжей галантностью. О поединке тоже не сказали ни слова, хотя в другое время это дало бы нескончаемый повод для разговоров. Отец до неприличного тихо беседовал со Вдовой. До Стефана несколько раз донеслось слово «порт». Яворская, должно быть, тоже помнила о святой Магде. Говорили, что Вдова живет на родительское наследство – от воеводы ей ничего не осталось. Отец ее был когда-то человеком богатым, но говорили, что она много расходует на содержание сирот, оставшихся после восстания, – и салона, где собирались люди не самых продержавных настроений. Яворскую давно следовало бы занести в ту же добрую книгу, что и святую Магду…
Стефан устроился рядом со Станом Кордой.
– Можно поговорить с тобой как со стряпчим?
Тот хмыкнул.
– Сегодня меня уже второй Белта об этом спрашивает.
– Отец?
Корда кивнул, с увлечением разделывая жареного кролика.
– Как у нас дела? – прямо спросил Стефан.
Корда взглянул искоса.
– Не так плохо, как может показаться. Но я предупредил князя, что неразумно будет пытаться проплатить мировую революцию.
– Так я и думал…
– Полагаю, его светлость заговорит с тобой об этом сам. А нет – тогда и я не смогу многого тебе сказать. Я не вправе обсуждать завещание без разрешения князя.
– Завещание? – Стефан невольно бросил взгляд на отца. Тот выглядел вполне здоровым… но все-таки зря они выдумали историю с болезнью, не хватало еще накликать…
Корда попытался его успокоить:
– Если я правильно понимаю, князь желает сейчас распорядиться большими деньгами. Для этого он и приводит дела в порядок…
– Боюсь, если отец нацелился на мировую революцию, завещать ему будет нечего…
Корда вздохнул, почесал переносицу.
– Между нами, денежный вопрос представляется мне важнее того, где будут высаживаться легионы.
Стан был прав, хотя тот же Вуйнович поморщится от мысли, что иногда ради свободы приходится побираться. Но серьезные разговоры этим вечером так и не заладились. После ужина отец снова попросил Юлию сыграть, и дом будто переместился в прошлое – безмятежное, колышущееся, как тюлевая занавеска на ветру. И старый Белта глядел на Юлию будто из-за этой занавески, взглядом мечтательным и слепым, как если бы на ее месте он видел другую. Но Катажина не умела играть на клавесине, она и близко к нему не подходила.
Юлия не пела больше грустных баллад, одну за одной она отстукивала на клавишах веселые мелодии и сама раскраснелась и развеселилась. Танцев не устроили только потому, что дам не хватало, и даже Вдове вальсировать было несподручно – в мужском-то платье…
Марек в общей суете ускользнул наверх – собираться в дорогу. Когда Стефан поднялся в его комнату, слуга развешивал отчищенный и отглаженный дорожный костюм. Самый простой, из плотной ткани, которая выдержит любое путешествие, – но со щегольским жилетом под курткой и кружевным платком, чтоб повязать на шею. В такой одежде Марека легко будет спутать с любым курьером из чезарского торгового дома. Весь багаж брата уместился в двух седельных сумках.
Новая, совсем неизвестная жизнь была, как видно, брату по вкусу. Если Стефан даже во времена бурной дружбы с цесарем свое положение в Остланде воспринимал только как временное и все равно неосознанно ждал окончания ссылки – Марек в свое изгнание нырнул с головой; для старого дома и отца с братом там оставалось не так уж много места. Стефан думал теперь с досадой, что они не успели как следует ни о чем поговорить, чтоб хоть как-то заполнить странную пустоту, которая теперь их разделяла. Он стоял в дверном проеме и наблюдал за братом – как тот, увлеченно насвистывая и мешая слугам, проверяет, всё ли те положили в сумки. Ему вспомнилась их дурацкая детская игра, когда открывали наугад любую книжку и вслепую отмечали пальцами строчку, спрашивая: «Что у меня есть? Что у меня будет?» Вот и Марек сейчас как та книга: открой наугад, спроси: «Что у тебя есть?» – и ответ покажется таким же нелепым и таинственным.
Брат отослал слугу наполнить на завтра фляжки. Стефан вступил в комнату, уже сейчас кажущуюся опустевшей, хотя Марек почти не взял вещей из дома.
– Я не повезу его сюда, – сказал брат. – Постараюсь договориться, чтобы отправили к чеговинской границе…
– Знаешь, – проговорил Стефан, – иногда мне жаль, что нельзя остановить время. Если бы оно могло замереть сейчас, пока мы дома и ты не уехал… Впрочем, тебе это вмиг бы наскучило.
– Да и ты бы вряд ли продержался дольше моего. Тебе бы скоро постыло сидеть и поедать глазами Юлию…
Стефан передернул плечами.
– Я правильно понимаю, Стефко, что в Остланде у тебя никого нет?
– Нет, – ответил он резко. У него там и в самом деле никого не было – кроме нескольких девиц из известного дома на Малой набережной, которых он навещал строго по определенным дням. Стефан не мог допустить, чтобы кто-то понес дальше его проклятие. – А у тебя, ты говорил, есть?
Марек улыбнулся, потянулся к висящей на стуле куртке и вытащил из кармана портретик. С миниатюры улыбалась пышная темноволосая красотка. Она выглядела доброй и настолько легкомысленной, что Стефан про себя пожалел брата.
– Ее зовут Сесиль, – сказал Марек, все еще улыбаясь, но теперь уже с грустью. – Она была очень добра ко мне, когда я только приехал в Люмьеру… Но знаешь, если меня убьют, она без труда найдет себе другого… Это Флория. Там даже девушки куда свободнее наших.
– Тебе там нравится, верно?
Марек пожал плечами и убрал портретик на место.
– Я вернусь, Стефан, – сказал он – четко и громко, так что его голос неожиданно наполнил комнату. – Но в этот раз я вернусь не один.
Когда они спустились вниз, клавесин уже был закрыт, а в гостиной остались только отец и Вдова, которые играли в карты. Юлия тоже ушла спать: голова разболелась от музыки.
– Помогайте, – потребовал отец. – Пани воеводова решила устроить мне второй Креславль…
– Ваш отец клевещет на бедную женщину, – заявила Вдова, вынув изо рта трубку и сосредоточенно вглядываясь в карты. – Это мне тут нужна помощь рыцаря…
Рыцарем ее на вечер стал Стефан, рассудив, что Мареку не захочется даже в шутку быть против отца. Старый Белта проиграл. Расселись, начали новую игру. Вдова Яворского перед тем, как взять карту, сжимала губы и прикрывала глаза; Стефан догадывался, с кем она совещается. Возможно, воевода ей отвечал – карта шла необычайно. Вдова толкала Стефана локтем в бок, а старый князь ругался в усы, называл Марека непутевым сыном и жаловался на женское коварство.
Шкатулка лежала на столе в его комнате. Стефан не сразу ее заметил, потому что не полностью свыкся с обстановкой. А заметив, узнал сразу – лакированный ящик из темного дерева, в каких отец хранил переписку. Видимо, пан Ольховский решил окончательно нарушить слово. Больше некому – отец позвал бы Стефана в кабинет, а другие… не осмелились бы трогать шкатулку. И лучше не думать, как именно вешниц извлек ее из-под замка.
Стефан провел пальцами по гладкой крышке с семейным гербом. Стоило вернуть ящичек на место и не опускаться до чтения чужих писем. Но… вешниц семьи Белта ничего не делал зря. Даже если с первого взгляда это казалось совершеннейшей глупостью и вздором. У Стефана до сих пор стоял перед глазами его танец – и ошалевшие лица повстанцев. Окружившие их державники тоже опешили на минуту, когда от кучки измотанных бойцов отделился толстый немолодой человек. Грузно и неловко отпечатывая шаги на размокшей глине, он изобразил какой-то странный гопак. Причмокивал губами, прищелкивал пальцами. По рядам остландцев пошли смешки, кто-то из своих натянул арбалет, пожалев спятившего старика. А потом под его ногами дрогнула земля, лес пошел кругом, слился в единое пятно, небо с землей на миг поменялись местами. Когда мир перестал крутиться и складки неба опали, оказалось, что лес вокруг совсем другой, а остландские солдаты куда-то исчезли. Пан Ольховский перенес их на несколько десятков миль, прямо к ставке Войты. Генерал тогда собственноручно приколол вешницу «сокола» на грудь…
В конце концов, если вернуть письма сейчас, отец все равно разозлится на пана Ольховского. Так пусть хоть будет за что…
Стефан сперва подумал, что найдет там письма к Беате – от… братьев и сестер по крови. Потом вспомнил, как Войцеховский взмыл в небо стайкой летучих мышей. Пожалуй, вздумай они поговорить с ней – пришли бы лично…
И все-таки он ненамного ошибся. Первое письмо было от Войцеховского.
Светлый князь, – писал он, сопроводив это обращение десятком поклонов и фиоритур, которые давно уж вышли из моды, – я знаю, что Вы не обрадуетесь, получив это письмо, и тем не менее моим долгом было написать его. Я догадываюсь, что Беата хранила свое истинное происхождение от Вас в тайне, и посему события, предшествующие ее гибели, как и сама эта трагедия, должны были стать для Вас истинным потрясением. Я нижайше прошу Вашу Светлость простить меня, понимая, что этим письмом касаюсь незажившей раны. Если я позволил себе эту бестактность, то исключительно из тревоги о сыне Беаты, который также является Вашим сыном и наследником. В жилах мальчика течет кровь Беаты, он унаследовал то, что мы называем Даром, а люди именуют проклятием, и потому его жизнь теперь под угрозой. Среди людей принято считать нас воплощением зла, и будет объяснимо, хотя и прискорбно, если Вы захотите избавиться от ребенка. Собственно, цель моего послания – просить Вас в том случае, в коем Вы не захотите оставить мальчика у себя, передать его нам, родичам Беаты, чтобы мы заботились о нем так, как и надлежит заботиться о родной крови. Я верю в Ваше милосердие, которое не позволит Вам выдать ребенка ордену истребителей.
Однако я надеюсь, что Вы не покинете своего сына и наследника. Я же, в свою очередь, обещаю всегда быть верным другом Вашей Светлости и мальчику и охранять его по мере моих сил от любой опасности.
В память о давней дружбе рода Белта и рода Михала,
остаюсь вашим преданным слугой и союзником,
Ласло Войцеховский, принц крови.
Стефан опустил письмо обратно в шкатулку и машинально взялся за следующее. Послание датировалось на семь лет позже первого; в нем Войцеховский объяснял, что следует делать, буде у ребенка начнется приступ.
Первые симптомы припадка – бледность, слабость, шум в ушах, резкая и сильная жажда. Часты и обмороки. Чтобы привести ребенка в чувство, следует напоить его несколькими каплями свежей крови. Однако не давайте ему больше, поскольку он воспитывался как человек и не имеет к крови привычки; излишек может стать для него смертельным.
Еще несколько – в них «принц крови» интересовался делами Стефана. Очевидно, что старый Белта отвечал на письма – может быть, сухо и скудно, но не прерывая переписки и задавая вопросы, на которые Войцеховский отвечал подробно и с удовольствием.
Последнее письмо в пачке пришло, судя по дате, в самом конце восстания – когда сам Стефан еще рыскал по Флории в поисках оружия.
…Без сомнения, мои письма скоро будут казаться Вам подобными воронам, что приносят лишь черные вести. Тем более мне жаль, что приходится писать это в такое тяжелое для Вас и княжества время. Но моим пером движет тревога за Стефана. Я боюсь, что наши усилия скрыть мальчика от анджеевцев не увенчались успехом. Орден знает о его происхождении; Вы, должно быть, уже получили письмо с просьбой рассказать им о ребенке. Поскольку теперь я знаю Вас, то могу догадаться, каким будет Ваш ответ. В нашу пользу играет лишь то, что анджеевцы не убивают, не убедившись предварительно, что имеют дело с нашей кровью. Это позволяет нам выиграть время. Я позволил себе поразмыслить о возможном убежище для Стефана. Оставаться во Флории для него было бы рискованно, у Ордена там многочисленные связи.
Есть, однако, другая земля, куда путь анджеевцам закрыт, ибо там не признают иного бога, кроме цесаря, и все ордена запрещены. Вам это покажется странным, но Ваш сын будет в наибольшей безопасности в Остланде. Никого не охраняют с таким рвением, как остландцы своих пленников. К сожалению, для нас также чрезвычайно трудно попасть за Стену. Однако мне повезло иметь родственника достаточно близко от трона; если Ваша светлость даст согласие, мы могли бы внушить цесарине мысль, что Ваш сын будет полезен ей как заложник…
Стефан еще раз взглянул на дату. Зачем-то очень аккуратно сложил письмо и долго расправлял пальцем загнувшийся уголок. Потом развернул и перечитал снова.
Значит, то послание не стало для отца неожиданностью – так же, как и сама воля остландской цесарины…
За окном замолкли птицы, и Стефан очнулся в мертвой тишине. Дом молчал, старые его внутренности не скрипели и не вздыхали; только где-то на галерее безутешно рыдала пани Агнешка.