Читать книгу Школа в кольце (Сборник рассказов и повестей о войне) - Инесса Адольфовна Шевцова - Страница 5

Они опять двинулись по мостовой, и, пройдя по Лиговке, вышли на Невский. Вот и дом любимого учителя. Среди друзей один только Мишка пока не проникся его предметом – в силу мелкости возраста этого урока у него не было. Удивительное дело, урок он вел не самый вроде бы нужный и важный, все-таки черчение – не математика и не русский, но таких интересных уроков, как у Николая Матвеевича было еще поискать. Ребята чертили и планы дворцов, и самых знаменитых домов мира, и просто необычных зданий, а потом он им столько всего рассказывал про каждое! Не было, пожалуй, ученика, которому не нравилось бы черчение. Хотя в этом году занятия в школе начались только в ноябре, но и за это время Николай Матвеевич не пропустил ни одного урока, а ведь идти ему приходилось в лютый мороз, ой, как далеко, да и немолод он уже был… Все равно приходил! Почему же его не было в последние дни? Никому не хотелось думать о самом страшном, ребята предпочли вообще не говорить на эту тему, пока не придут и сами все не узнают. В темном подъезде дома, где жил Николай Матвеевич, было холодно. Окна с выбитыми стеклами заколочены фанерой, заложены мешками с песком и всяким тряпьем, лестница, залитая потоками воды из лопнувшего еще в первые холода, водопровода и носимых в квартиры ведер, обледенела и превратилась в каток. Когда все попытки ребят по ней взобраться не возымели успеха, Олег-старший выскочил во двор и вскоре вернулся, держа в руках обрезок железной арматуры. Он начал колоть лед на нижних ступенях, однако силы у него быстро закончились и тогда кусок железа подхватил Вовка. На втором этаже переходящий «вымпел» в виде железки перекочевал в руки Данчика, потом Севки и даже Мишки, который громко сопя носом, с огромным старанием колотил лед на площадке третьего этажа. Так все по очереди они продолбили хоть и узкую, но вполне пригодную для ходьбы дорожку прямо к квартире Николая Матвеевича. Трудно пришлось только на первом и втором пролетах, дальше дело пошло легче – уже мало кто забирался на третий этаж – выжившие предпочитали занять комнаты пониже, чтобы не тратить понапрасну силы на подъем, потому-то льда на последнем пролете было гораздо меньше. Когда ребята, тяжело дыша, добрались до двери, Мишка, бледный, как полотно, практически свалился на руки друзьям.

– Ты чего, мелкий? Плохо? Болит где? Ты не молчи, – ребята принялись тормошить Мишку, пытаясь понять, что с ним случилось. Но он молчал, полулежа на руках у Севки с Данькой.

– У него, наверное, голодный обморок, – догадался Олег, – у моего младшего такое было.

– И что делать надо?

– Я сейчас схожу за снегом, потрем его немного, а когда в себя придет – лепешку дадим.

– Мы же Николаю Матвеевичу еде принесли, – строго сказал Вовка.

– Ну и что? Все равно надо хотя бы половину одной Мишке выделить, он молодец – и лепешку свою отдал, и пацана погибшего тащил, и лед колол, и вообще с нами пошел, хотя никогда на уроках черчения не был, не дорос еще до них… Короче, я вниз, за снегом.

Пока Олег ходил на улицу, ребята поочередно поддерживали младшего, что бы тот не свалился на ледяной пол.

– Я до войны изюм не любил, из булок выковыривал, представляете?! – неожиданно проговорил Данька, глядя в стену, – эх, сейчас бы этого изюмчика… Я бы, наверное, целый килограмм зараз съел, или даже два… Когда война пройдет, я первым делом пойду в магазин за изюмом, вот мать удивится!

– А я белый хлеб не ел, только французскую булку, во, дурак-то был, – протянул Севка, – ну, ничего, когда-нибудь наемся и булками, и хлебом!

А Вовка, пожав плечами, сказал:

– А я все люблю, даже лук варенный в супе, хотя его мало кто любит. Но больше всего картошку жаренную уважаю, со шкварками, поджаристую, корочка хрустит, шкварки солененькие, а если еще ломоть хлеба черного, свежего, душистого к ней… Вот закончится война, первым делом попрошу мамку нажарить и сам хлеб порежу во какими кусищами… – тут он развел ладони в сторону, показывая размер «кусищ» и зажмурился от удовольствия.

Вернувшийся в этот момент Олег, с удивлением посмотрев на мечтательное лицо друга, спросил:

– Вы про что тут без меня разговаривали?

– Про еду, – открыв глаза, но не меняя мечтательного выражения, произнес Вовка, остальные согласно закивали головами.

– А чего про нее говорить?

– Ну, кто что любил или не любил до войны…

– Я яблоки не любил есть – долго больно жевать. Кусок откушу и брошу в буфет подальше, чтоб бабушка не ругалась – она всегда пыталась нас витаминами накормить. Как же мне теперь эти яблоки пригодились!

– И как?

– Да так. Мы с младшим теперь эти засохшие огрызки достаем и жуем, как сухофрукты – вкуснотища! И еще мама с бабушкой тоже едят. Бабушка, как узнала про наш «склад», даже ругаться не стала…

– Повезло, – протянул Севка, – слушай, а ты что после войны первым делом съешь?

– Уху… – тут же ответил Олег.

– Уху? – недоуменно переглянулись остальные.

– У меня отчим страсть как рыбалку любит, он просто отменный рыбак. Мы с ним иногда на выходные с ночевкой ездили. Костер, сверчки поют, волна тихонько плещет, рыба в реке играет, луна все вокруг делает таинственным. А уха из окуня, да только что пойманного, да на костре сваренного… Нееее. Я ничего еще лучше в своей жизни не едал…

Друзья с интересом посмотрели на Олега. Они и не догадывались, что он такой мастер рассказывать, а уж как им после этой живо описанной истории ухи с дымком захотелось и не передать! Первым «вернулся» на землю сам виновник. Пока снег не растаял в руках, Олег, стряхнув с себя «ушиное» наваждение, начал растирать им Мишкино лицо, и слегка похлопывать друга по щекам. Наконец Мишка сделал судорожный вздох и, открыв мутные глаза, начал понемногу приходить в себя. Постепенно взгляд его стал осмысленным и он уже смог сам стоять на ногах, правда, пока ребята окончательно не отпускали его, боясь, что от слабости он опять начнет падать. Олег достал из кармана завернутые в бумагу лепешки и протянул одну из них Мишке. Тот недоумевающее посмотрел на друга.

– Ешь! А то свалишься, не хватало еще тебя на руках такщить, – нарочито грубовато сказал Олег, чтобы пресечь все попытки возражения. Мишка, не в силах отвести взгляд от лепешки, решительно зажмурил глаза и отрицательно замотал головой.

– Ешь! Кому сказано! Не спорь со старшими!

– А можно, я половину съем, а половину вы? – открыв один глаз, предложил Мишка.

– Половину на всех? Только понюхать? Давай уже целую лопай! – Олег отвернулся от соблазнительно пахнущего кулька с лепешками.

– А, мне кажется, правда, можно вторую половину на нас четверых разделить, – предложил Данька, – получится на каждого одна восьмая часть, но это ж лучше, чем ноль, – он был хорошим математиком и любил точность.

– Подчиняюсь большинству, – сурово сказал Олег, пытаясь скрыть радость, – есть после долгого и трудного похода хотелось нестерпимо. Лепешка была поделена на не совсем ровные половины – Мишка все же настоял, что бы его часть была поменьше, а другую поделили на четыре части. Причем, Данька, как математик и круглый отличник по черчению делил с филигранной точностью, пытаясь сделать так, чтобы даже крошек у всех было поровну. Когда лепешка мгновенно «исчезла» в недрах молодых организмов, Вовка постучал в дверь – звонки уже давно не работали – но никто не отозвался. Тогда он решительно толкнул входную дверь, которая оказалась открытой и распахнулась сама. Ребята вошли в темный коридор.

– Николай Матвеевич, вы где? – позвал Вовка. Все прислушались, но ответа не было. Они пошли по длинному коридору коммуналки, стуча в двери всех комнат и поочередно их распахивая. В глубине третьей по счету они увидели сидящего за столом человека. Обрадованные ребята бросились к столу, но, подойдя ближе, поняли, что сидящий за столом – мертв… Они потрясено замолчали.

– Это не Николай Матвеевич, – первым заговорил Олег-старший.

– Нет… Это какой-то незнакомый дяденька, – шмыгнул носом Мишка. – Все равно жалко. Он на нашего соседа похож, на дядю Слава скрипача, который после Сашка помер. Может, он хороший был? Вот наш сосед хороший… был…

– Подожди, не до воспоминаний сейчас. Что будем делать? – спросил Данька, глядя на друзей.

Все сосредоточенно молчали.

– Может, его, как того парнишку? В подвал? – предложил Сева.

– Не дотащим мы его, – возразил после паузы Вовка, – мы пацана впятером еле дотащили… А тут взрослый… Не можем мы всем помочь… да и не надо… я так считаю.

– Оставим, как есть?

– Не знаю… Давайте, наверное, для начала закроем дверь в комнату… чтобы Николай Матвеевич не увидел, что его сосед…Что его больше нет…

– Кому видеть-то? Мы же учителя еще не нашли, – подал голос Мишка.

– Ну и что? Найдем! – твердо сказал Вовка и продолжил, – а потом сообщим, чтоб за покойником приехали. Как Мишкина мама сделала. Адрес назовем. Мне кажется, это все, что мы можем сделать для человека…

– Бывшего человека… – поправил Даня.

– Нет! Он хоть и мертвый, но все равно человек! Наш, советский человек, умерший от голода и холода, но не сдавшийся врагу…

Все помолчали, сняв шапки, потом Вовка, поглядев поочередно на каждого, уточнил:

– Мой вариант такой, ваши?

– Я согласен, – серьезно ответил Олег, – это выход.

Остальные просто молча кивнули головами. Они тихонько вышли из комнаты, прикрыв за собой дверь, и снова оказались в полутемном коридоре.

– Мы точно все комнаты проверили? – спросил Вовка, после того, как они прошли в глубь квартиры и остановились в конце коридора.

– Все, – ребята переглянулись в недоумении, они не могли ошибиться квартирой, поскольку не раз гостили у любимого учителя. Правда, это было в другой – мирной и счастливой жизни. Но они точно были уверены – это его дом, его квартира. Просто сейчас она мало напоминало жилье, скорее свалку мусора, или поле боя – выбитые стекла, открытые двери, комнаты, давно не ощущавшие тепло человеческой жизни. И где то в ее недрах находился человек, которому они, возможно, еще могут помочь, но где его искать – было непонятно…

– Неа, не все – подал голос Мишка, – я еще одну дверь видел, за кухней. Она как стенка.

– В смысле?

– Ну, картинки на ней, как на стенке…

– Какие картинки? – переспросил Вовка.

– Ну, такие, какие бывают на стенках!

– Он про обои говорит, – догадался Севка.

– Ну, да! Обои, точно! Там вроде, как стенка, только это не стенка, там ручка есть, я точно видел!

– Давайте туда, – Вовка быстрым шагом направился в сторону, в которую указывал Мишка. Там на самом деле оказалась дверь, и когда ребята в нее постучали, изнутри послышался еле слышный голос любимого учителя.

– Заходите, не заперто…

Открыв дверь, ватага двинулась вглубь комнаты, к узкому дивану, стоящему у закрытого матрацем окна, на котором виднелся силуэт человека, накрытого кучей тряпок.

– Николай Матвеевич!

– Ребята? Вова… Сева… Данила… Олег, – он с удивлением рассматривал стоящих перед ним мальчишек, не веря своим глазам и отчасти считая их голодными галлюцинациями. Оправившись от шока, вызванного неожиданным и необъяснимым появлением, учитель засыпал их вопросами:

– Милые мои… Ребятки, да как же? Вы тут?..Почему?..

В ответ они заговорили все разом, перебивая друг друга:

– Вы в школу не приходили…

– Четыре дня!

– Раньше такого никогда не было.

– Мы решили прийти, узнать…

– Помочь!

– Ребятки, милые… – голос немолодого учителя предательски дрогнул, – простите меня, сил нет… вот и не смог прийти… Но я полежу еще немного и встану, я постараюсь прийти… милые вы мои…

– Вы когда ели последний раз, Николай Матвеич? – строго спросил Вовка.

– Не помню… ребятки, милые, да вы не беспокойтесь… у меня карточки есть, я, как встану, их отоварю, поем… я…

– Николай Матвеич. Мы сейчас все сделаем, – сказал Олег-старший и тут же деловито начал раздавать поручения, – Вовка и Севка давайте за водой, Мишка, бери веник, он у двери стоит, Даня растопи буржуйку, я пойду карточки отоварю, я магазин рядом видел. Если меня долго не будет, подходите в очередь меня сменить.

Все тут же развели бурную активность. Мишка взял веник и начал пылить по комнате, пока ребята не принесли воду и слегка не брызнули на пол. В комнате стало хоть и не совсем чисто, но все-таки опрятно. А уж когда загудела маленькая буржуйка, и комната начала наполняться долгожданным теплом, всем стало теплее и на душе. Вскоре вернулся Олег.

– Надо же, сегодня очередь не такая большая была. Вот! Все принес!

– Ребятки, давайте пить чай! Кипятка у нас теперь много, спасибо вам! У меня кое-что есть, можно в кружки налить – сладко будет.

Николай Матвеевич, тяжело поднялся с дивана, пошарил на подоконнике и взял в руки стакан, наполненный чем-то странным, непонятно-серым.

– Это я на рынке выменял на костюм свой выходной, – и, отвечая на немой вопрос в глазах гостей, пояснил, – когда Бадаевские склады горели, там сахара много расплавилось и в землю ушло, теперь эту сладкую «земельку» продают. Представляете, на рынке на нее своя, так сказать, такса имеется – та земелька, что сверху была – не глубже метра – по 100 рублей, остальная – по 50. Мне повезло – верхнюю купить удалось.

Говоря все это, Николай Матвеевич, наливал поочередно серую массу в кружки с кипятком. И на самом деле «чай» получился сладким. Учитель решил разделить на всех ребят ту пайку хлеба, которую принес Олег-старший, отоваривший карточки. Но мальчишки тут же дружно замотали головами.

– Да вы что, Николай Матвеевич, мы ж только что обедали в школе!

– Честное слово, только-только поели и сразу к вам.

– Да! Мы вообще объелись, вот, даже лепешки остались, мы их вам принесли – вот!

– Нет, нет, лепешки не возьму, – замахал руками учитель.

– Возьмите, пожалуйста! Мы вас очень просим!

– Вам надо поесть! Вам силы нужны! У нас ведь завтра с вами уроки. Вас все ждут!

– Ребятки, милые, я не знаю, как вас благодарить, я… – голос учителя дрогнул, и он быстро закончил, – один я есть не буду – давайте ваши лепешки разделим, положим на тарелку к хлебушку, и все будем угощаться! – говоря все это, Николай Матвеевич дрожащими руками выкладывал еду на стол.

После обеда, если можно, конечно, так назвать слегка подслащенный серый кипяток с лепешками из лебеды и хлебом из опилок, все расселись на диван. Николай Матвеевич достал с полки огромную, красивую книгу и стал рассказывать ребятам о Лувре, о шедеврах, которые хранятся в этом музее сейчас, и о той жизни, что когда-то текла в его стенах, о короле Людовике – Солнце и о том, что прически придворных дам были настоящими архитектурными композициями, доходившими до метровой высоты. Мальчишки так и покатились со смеху, представив тонкую, хрупкую Иру, перетянутую ремнем от противогазной сумки, с кораблем на голове! Сколько же знал любимый учитель и как интересно рассказывал! Потом он взял в руки карандаш и на обрывке газеты стал рисовать план будущего дворца пионеров, который обязательно построят после войны в их районе. Время в комнате с горячей печкой пролетело незаметно.

Когда ребята засобирались домой, на улице почти стемнело. Они ушли, а Николай Матвеевич, опустившись на диван, размышлял – откуда в них столько доброты? Он читал исследования ученых, что когда человек получает двести грамм хлеба в день, его личность меняется ни лучшим образом, при ста граммах – просто до неузнаваемости… А эти дети получали сто двадцать пять грамм тяжелого, сырого, опилочного «хлеба» и остались людьми… Он сам в детстве пережил страшный голод, прекрасно помнит, что в то время ни о чем кроме еды думать не можешь. Ребята, пришедшие его навестить и принесшие части своих пайков – невыносимо голодные дети, как же они умудрились сохранить в себе человечность?..