Читать книгу Как гончар Хани решил жениться - Инга Львовна Кондратьева - Страница 2

Пошёл Хани следующим днём прямо к дому своей избранницы, встал напротив ворот и стал ждать. Самому войти в чужой дом без приглашения никак нельзя, а сватов засылать – так они ж все ему условие выставили! А как привести девушку к ним на смотрины, если с ней толком и не разговаривал-то ни разу?

И вот ворота наконец отворились, и вышел из них со своей свитой купец Хафиз⁴. И бросился к нему гончар, и испросил разрешения говорить, и милостиво получил его.

– Ослепила меня красотой своей дочь твоя, о славный Хафиз! Разреши мне отвести её к трём мудрецам нашего города, тогда один из них согласится быть мне отцом названым и по обычаю предков войдёт в твой дом с просьбой отдать её за меня, если на то будет его и твоя воля.

– Здравствуй, здравствуй, гончар! Негоже такие важные дела на ходу обсуждать! Не хочешь в дом пройти – поговорим в саду.

Расположившись в обвитой цветущими вьюнками беседке, внимательно и долго вглядывался Хафиз в будущего зятя и наконец спросил:

– Да где ж встретились вы с моей дочерью, много ли слов ты ей говорил, много ли слов ты от неё слышал? Держал ли до сего дня ты её за руку, которой так желаешь?

– Никогда не касался я прежде дочери твоей! – с уважительным поклоном отвечал юноша. – А голос её слышал, только когда она на выбранный товар указывала. На базаре я её видел, не один раз брала она у меня посуду. Позволь мне поговорить с ней о нашем будущем – ни о чём другом я вот уже который день и думать-то не могу, хотя даже имени её пока не знаю…

– Как так?! – воскликнул изумлённый отец. – Так про какую же из моих дочерей мы сейчас говорим, ведь они всегда вместе – одна без другой на базар не ходит!

Теперь настала очередь Хани замереть в немом удивлении. С трудом подбирая разбегающиеся куда-то слова, он изо всех сил пытался сохранить достоинство в дозволенной ему уважаемым человеком беседе.

– Не понимаю, как же так? – бормотал он. – Я же спрашивал… Тогда… В первый раз, когда увидел я красоту её и стоял поражённый, глядя ей вслед, люди сказали мне: «Это дочь достославного Хафиза!» А кроме неё, я никого вокруг и не заметил…

– Кажется, я начинаю догадываться, – улыбнулся в усы горделивый отец. – Но скажи мне, юноша, а в каком наряде была тогда моя дочь?

– В ослепительном, о Хафиз! – ответил гончар. – Все краски хурмы и граната переплетались в затейливых узорах невесомых тканей её одежд! Богато расшитый золотыми нитями и блистающими рубинами алый кушак подпоясывал её тонкую талию. Звенящие браслеты загодя предупреждали всех о её появлении и ещё долго затихали перезвоном, когда её уже не было рядом…

– Да. Это она! – воскликнул Хафиз. – Когда четырнадцатый день рождения пришёл к моей дочери, решил я сделать подарок не только ей, но и себе. Захотел я запечатлеть этот миг, когда дочь из ребёнка превращается во взрослую девушку, сохранить его для себя навсегда, чтобы легче было отпустить потом её саму. Накупил я у заморских купцов самых дорогих красок всех цветов и оттенков и заказал её портрет лучшему мастеру. Так, знаешь, половина красок осталась нетронутыми – кобальт, лазурь и индиго пригодились позже, для портрета младшей. А вот кармин, сурик и киноварь пришлось докупать. Кстати, о покупках! Вспомни, расплачивалась ли моя дочь сама за выбранный у тебя товар?

– Нет, никогда, – заверил купца гончар. – Она только выбирала да указывала слугам, что и куда грузить.

– Всё точно! Это моя старшая – Шамсия⁵. Она хорошая дочь, но давать деньги ей в руки при походах на базар я давно не рискую – всё потратит на сладости и побрякушки, – уже откровенно сиял радостью явно обожающий свою старшую дочь отец. – Ну, тогда, может, вспомнишь, кто оплачивал покупки и отсчитывал тебе монеты – той руки ты уж точно касался! – вовсю улыбался Хафиз.

– Женщина, – как сквозь сон припоминал Хани. – Скорее молодая девушка… Тонкая рука с прозрачной кожей, на ней перстень с синим камнем. Одета во что-то голубое… или бирюзовое… Нет, не вспомнить. Она какая-то неуловимая… Как воздух.

– И надёжная, как скала… Ты хорошо сказал: незаметная, как воздух. И привычная, как дыхание… У неё на руке кольцо её матери. Только один день были они вместе на земле… Моя дорогая жена родила Шахрият⁶, когда солнце ещё не взошло, и угасла на закате этого дня вместе с его последними лучами. И я, вопреки обычаю, решил, что её перстень будет принадлежать нашей младшей дочери, слишком мало у той осталось от матери – один только день. А у старшей было три года материнской нежности. Слишком привязаны были они друг к другу, слишком многое потеряла в один миг Шамсия. Я боялся тогда за неё больше, чем за малышку, которая просто не понимала, чего лишилась. С того дня я хотел восполнить ей утрату и все силы отдавал, чтобы удвоить родительскую ласку и заботу. Не спускал Шамсию с рук, везде брал её с собой, не упускал из виду ни на минуту. Всё позволял, всё доставал, чего только ни пожелает – любые наряды, любые заморские диковины! А Шахрият сначала была слишком мала – няньки да служанки растили её. А потом так сложилось, что уединение стало её прибежищем и отрадой. И хоть она тоже не имела ни в чём отказа, но желания её были совсем иными – сначала любимицы-собаки, позже резвые рысаки и всегда – новые книги и лучшие учителя. И сейчас она мне не только любимая дочь, но и верный помощник.

Эти отцовские слова прозвучали с затаённой гордостью, и уголки глаз Хафиза сверкнули подозрительно влажными лучами.

– Я сейчас позову обеих моих дочерей в сад. Ты останешься в беседке, будешь их видеть и слышать наш разговор. Но обещай мне, что не подойдёшь ближе, пока я не дам тебе знак, и не проронишь ни одного слова, пока с ними говорю я.

– Обещаю, о мудрый Хафиз. Но зачем ты зовёшь обеих, если мы уже поняли, что речь идёт про твою старшую дочь?

– Ты пришёл ко мне. Ты сказал: «Мне нравится твоя дочь. Я встретил её на базаре». Ты не назвал имени. Посему быть так – я буду говорить с каждой.