Читать книгу Как гончар Хани решил жениться - Инга Львовна Кондратьева - Страница 3

Казалось, что птицы громче запели свои песни, а усыпанный цветами сад раскрыл ещё больше бутонов, соревнуясь со свежестью и красотой появившихся в нём девушек. Это на зов своего отца явились обе дочери Хафиза. Жадно вглядывался Хани в свою желанную, но и сестру её с интересом рассматривал, немного смущаясь тем, что раньше вообще ту не замечал. Черты лица обеих были схожи, и сейчас, хихикая и бросая короткие любопытные взгляды в беседку, наклоняясь друг к другу и о чём-то перешёптываясь, издалека были они различимы только цветом одежд. Не мог наглядеться на живописную пару и умилённый Хафиз. Но вот отцовский долг возобладал наконец над отцовской гордостью, и он начал свою речь.

– Смейтесь, заливайтесь, пташки мои вольные! Радуйте отца своим щебетом, весельем и безмятежностью. Вовек не прерывал бы я этих волшебных моментов, только благодарил бы судьбу да наблюдал издали… Но разговор у нас с вами будет сейчас хоть и не печальный, но серьёзный, потому что сулит он нам возможное расставание и немалые перемены в жизни для всех нас.

– Ты снова собрался в дальний путь, батюшка? – спросила старшая сестра с лёгким удивлением. – Ведь только три луны сменилось, как вернулся ты с богатым караваном. Неужели товары твои иссякли, и ты вновь покинешь нас на долгие дни и недели?

– Нет, сестра, – с тревогой подала голос и младшая дочь купца. – Хоть и длительны эти поездки и томительны ожидания, но они привычны для нас всех. Отец говорит о каких-то более важных изменениях. И о более серьёзной разлуке. Ведь так, папа?

– Когда ваша бедная мать, Шахрият, поняла, что силы её на исходе, взяла она меня за руку и дала такой наказ: «Тяжело тебе будет, любимый муж мой, одному, без меня, растить наших девочек, принимать решения об их будущем, направлять и опекать их… Но настанет день, когда тяжесть эта станет невыносимой – день, когда тебе придется отпустить их из-под отцовского крыла. Для того и говорю я эти слова нынче, чтобы и моя воля помогла тебе принять тогда верное решение. Когда девочки войдут в возраст невест – не выбирай долго, оттягивая миг расставания. С лёгкостью отдай нашу дочь первому, кто назовет её избранной, а наш род достойным. Не смотри – богатый этот человек или бедный, зрелый или молодой, сосед или чужеземец. На одно только смотри – чтобы имя его было незапятнанным, а помыслы чистыми и искренними». И вот, кажется, день этот приближается. Так что это кому-то из вас скоро собираться в дорогу. Но я не деспот, и без вашего желания ни одну не отпущу в чужой дом. Поэтому и говорю с вами честно и открыто. Знаете ли вы гончара из Нижнего Города по имени Хани и что можете сказать о нём?

– Так вот же он, сидит в нашей беседке и, как всегда, молчит, папа! – засмеялась Шамсия. – За кем же из нас пришел этот неразговорчивый гончар? Он уже посватался?

– Как не стыдно тебе, дочь моя, так нескромно и неуважительно насмехаться над гостем, который пришел ко мне с просьбой? Это я велел ему до поры не прерывать нашу семейную беседу. Он почтительней тебя и не посмел бы сам просить кого-то из вас в жёны. Это сделают за него достойные люди, а его просьба и заключается в том, чтобы я разрешил смотрины. Я даю на это моё согласие и хочу, чтобы вы обе сопровождали и поддерживали друг друга в гостях, где впервые меня не будет с вами рядом. В первый день вы навестите Великого Визиря Инсара в Верхнем Городе. На следующий день ваш путь будет лежать в Средний Город к Великому Магу Кадиру. А на третий день вы побываете у Великого Учителя Нижнего Города – Дервиша Хакима⁷. По прошествии этих трёх дней я соберу всех у себя в доме и по очереди выслушаю мнения мудрецов. Если один из них возьмёт на себя почётную роль посажёного отца для Хани, то будет произнесено имя и спрошен ответ. Так тому и быть! Но ты так и не ответила на мой вопрос, Шамсия. Что можешь ты рассказать о гончаре?

– О! Неужто правда, что сам Визирь у нашего гончара в близких приятелях ходит?! – начала было опять подшучивать старшая сестра, но, увидев холодный блеск в глазах отца, она присмирела и перестала испытывать его терпение. – У гончара мы часто покупаем посуду, папа. Я могу сказать, что у него одна из лучших лавок на базаре и уж точно самый лучший товар в гончарном ряду. Ещё он очень весело зазывает покупателей: рассказывает про свои горшки разные истории, как про настоящих людей, поёт песенки, шутит с соседними торговками… Я часто прошу слуг остановить наших ослов за углом соседней чайханы, и мы подолгу стоим и слушаем, как он балагурит, потому что, когда мы сами подходим к нему, он почему-то теряет дар речи и сразу замолкает.

Гончар, сидя в своей беседке, густо покрылся краской и хотел провалиться сквозь землю. Но он дал слово не вмешиваться в разговор и терпел дальше.

– А ты можешь что-нибудь добавить к рассказу сестры, Шахрият? – нежно спросил Хафиз.

– Мне кажется, что, кроме песен и веселья, Хани известны и страдания, отец.

– Почему ты так думаешь, дочь моя?

– Мы с сестрой в самом младенчестве лишились одной только матери, и знаем, какая это незаживающая рана. Но у нас всегда были твои любовь, тепло и защита, а он рано потерял обоих родителей сразу.

– Да, это так, дочь моя.

– Я думаю также, отец, что знавал он и минуты боли. Расплачиваясь на базаре за товар, заметила я шрам на тыльной стороне его руки. А когда однажды монеты просыпались на землю и мы наклонились подобрать их, увидела я ещё, что и обе его ноги до колена в следах от ожогов, похожих на брызги молока на загорелой коже.

Гончар с удивлением всматривался в девушку, которая напомнила ему то, что сам он, казалось, уже давно позабыл. В тот день, когда он только обучался обжигать горшки самостоятельно, из-за неплотно прикрытой заслонки печи внезапно просыпались прямо ему под ноги горящие угли. С тех пор на отметины от них никогда не ложится солнце. Ещё припомнил он, как первый раз нагрузил полным-полно товара для поездки на базар, а старое колесо не выдержало, подломилось, и с перекошенной повозки посыпались на него, раскалываясь друг об друга, миски и кувшины, а одним черепком пробило ему сверху кисть руки. И как прибежал он в сад к Учителю Хакиму, оставляя за собой на песке кровавую дорожку из капель, и как тот рыболовными крючками скрепил рану и оставил у себя жить на целый месяц, потому что сам Хани плохо управлялся одной рукой…

– Теперь можешь подойти к нам, Хани, – приветственно протянул руку к беседке купец. – Я хочу на эти три дня вручить тебе заботу о самом главном сокровище моей жизни – о моих дорогих дочерях. Я выполняю твою просьбу, жди их завтра в полдень у ворот Верхнего Города и сопроводи к властителю Инсару. А к закату доставь их обратно. А вас, дети мои, я прошу вести себя достойно и унять своё необузданное любопытство! Сколь угодно можете вы говорить о прошлом, для того и даётся вам это время, чтобы лучше узнать друг друга… Но запрещаю спрашивать о будущем и задавать Хани неудобные вопросы, на которые он не имеет права ответить до окончания этих трёх дней.

– Благодарю тебя, досточтимый Хафиз, – смотря прямо в глаза отцу своей будущей невесты, с искренним чувством отвечал гончар, – за твоё великое ко мне доверие и за то ещё, что всерьёз отнёсся к моим словам. Благодарю также и твоих дочерей. Они обе, хоть и по-разному, удивили меня своими речами и наблюдательностью. Я обещаю, что никто не посмеет не то что обидеть, но даже косо посмотреть в их сторону, пока они доверены моим заботам. И постараюсь, чтобы время, проведённое вне родного дома, стало для них отдыхом, а не испытанием, а люди, встреченные в эти дни, были к ним благосклонны и добры. Я сейчас же отправляюсь к Великому Визирю, чтобы договориться о завтрашнем визите.