Читать книгу «Идите и проповедуйте!» - Инга Мицова - Страница 9

Никодим вышел из Красных ворот и медленно спустился по лестнице. Из внутреннего двора Храма неслось пение левитов, ещё шла служба. Постукивая посохом о мозаичный пол, он направился к притвору Соломона. Подняв голову и отведя рукой покрывало, Никодим бросил быстрый взгляд на Царский портик и на мгновение задержался у двери, ведущей в Малый зал. Обеими руками опершись на высокий посох, так что рукав его верхнего одеяния задрался и обнажил охватывающие руку до локтя теффелины, Никодим задумался.

– Я уже не помню, как Он это сказал, но я помню, – шептал он, всё так же вздёргивая плечи и не замечая молодого книжника, который, почтительно распахнув дверь, ожидал, когда мудрец-хаким войдёт в Зал заседаний Синедриона. – Я помню, что именно этот смысл был в Его словах. Почему я сегодня так ясно это вспоминаю?

Никодим наконец заметил молодого человека, который всё ещё придерживал рукой тяжёлую дверь, со степенным достоинством выпрямился, наклоном головы поблагодарил и не спеша пошёл вдоль притвора Соломона, направляясь к западным воротам.

– Да, Он был Пророк, и я Его любил. Я Его любил, – повторил Никодим, осторожно ступая и стараясь не поскользнуться на мраморном полу. И тут он увидел Петра. Позднее Никодим часто спрашивал себя: откуда у него сразу возникла полная уверенность, что это один из учеников Равви Иисуса из Галилеи?

– Пойдём отсюда, – заглядывая старыми проницательными глазами в чёрные напряжённые глаза Петра, проговорил тихо Никодим. – Пойдём, – повторил он, стараясь придать ласковость взгляду. Он даже сделал жест, будто намеревался взять Петра под локоть.

Пётр растерялся. Он видел перед собой богато одетого старейшего члена Синедриона, который наверняка принимал его за другого. А может, и того хуже – был доверенным лицом Первосвященника и хотел его арестовать.

– Пойдём, я расскажу, как окончил свою жизнь предатель.

Пётр качнулся.

– Иуда? – хрипло выговорил он. – Ты знаешь, с кем говоришь? Со мной мои товарищи.

И тут Никодим заметил ещё трёх учеников Равви.

Они прошли под сводчатыми стенами башни Иоанна, вышли на мост Ксиста, прошли площадь и медленно двинулись вверх по улице. Пётр шёл как в тумане, уже издали отмечая среди домов дворец Кайафы, с большими окнами, забранными решётками. Да, где-то здесь он грыз землю зубами, стеная и плача. Пётр остановился и вытер пот. Опять мелькнула мысль, что Никодим заодно с Первосвященником, но сейчас это почему-то не казалось важным. Пётр продолжал оглядывать забор, отыскивая место, где тогда, страшась лунного света, он зарывался лицом в траву от отчаяния и боли. Фома, толкнув Петра, тихо спросил:

– А не ведёт ли он нас на расправу?

Пётр промолчал.

У дома Никодима несколько прохожих остановились, изумлённые невероятным зрелищем: хаким-мудрец, держа калитку и с почтением приклонив голову, так что белые кисти таллифа почти касались земли, впускал в свой дом простых галилейских рыбаков. И казалось прохожим, что, пока Никодим держал калитку, теффелины на лбу переливались радугой, а от самого Никодима, а может, от его белоснежного одеяния, исходило сияние.

В доме было прохладно, сумрачно, тихо и очень чисто. Ученики следовали за хозяином, оглядывая богатое убранство дома, более всего поражаясь цветным – синим и лиловым – стёклам в одном из окон. Когда, совершив омовение, они все возлежали за столом, продолжая молча с напряжением всматриваться в лицо Никодима, тот наконец заговорил:

– Вы не знаете меня. Но я был верным учеником Равви Иисуса.

«Теперь у Него будет много учеников», – прочёл Никодим во взглядах, обращённых на него.

– У меня есть доказательства, – сказал, покашливая, Никодим, спокойно продолжая разглядывать их лица. – Ваши женщины, две или три, присутствовали при погребении, и, если только горе тогда не помутило их рассудок, они признают меня. Я хоронил вашего Равви вместе с Иосифом из Аримафеи.

– Да будешь ты благословен! – вскричал Пётр, вмиг отбрасывая опасения и протягивая руки к Никодиму. – Да будешь ты благословен! – повторил он, не обращая внимания на знаки, подаваемые ему Фомой.

– Я… Да, это я, – повторил Никодим, и голубые глаза его ожили, – я привёз благовония, которыми мы умастили Его тело. Я благодарен Господу. Не знаю, за что Он меня так любит… – Тут Никодим остановился, поднёс руку к горлу и несколько раз погладил сверху вниз, – но я был удостоен такой чести – помочь похоронить Его по чину, – с трудом выговорил он.

– Благослови тебя Господь, равви, – произнесли ученики хором.

– Я Его завернул в пелены, и я считал раны вместе с Иосифом. Насчитали около пятидесяти.

Иоанн хотел спросить Петра, не знает ли тот, что сталось с теми пеленами, но в это время Никодим опять заговорил:

– Но вот что я хотел бы узнать. Прошла молва, что Равви воскрес или исчез – его гробница была пуста. И что Его видели потом многие. Видели ли вы Его, и если видели, то когда?

– Вчера! На горе Елеонской! Вчера! А до этого много раз! – закричали ученики. – На третий день после распятия Он явился нам!

Пётр, низко склонив голову, тихо проговорил:

– Но вчера… вчера… нам показалось, что Он с нами прощался….

Никодим задумчиво оглядывал лица учеников.

– На Елеонской горе? На Елеонской?

– Почему тебя это удивляет? – спросил Пётр.

– Елеонская гора, – медленно повторил в третий раз Никодим. – «И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, которая перед лицом Иерусалима к востоку… День этот будет единственный, ведомый только Господу: ни день, ни ночь, лишь в вечернее время явится свет…» Это пророк Захария, – пояснил Никодим. – Так почему, почему вы думаете, что Он явился в последний раз?

– Не знаю, – всё ещё не поднимая головы, произнёс Пётр. – Не знаю, – повторил он, – так показалось.

– Он наказал нам не отлучаться из Иерусалима и ждать на днях нового крещения… Святым Духом, – смущённо проговорил Иоанн, вперив свой взгляд в Никодима и стараясь прочесть, говорит ли это что-нибудь ему.

Никодим вздрогнул. Три года тому назад Иисус говорил ему именно об этом!

– Святого Духа? – переспросил Никодим. – Боже, Боже! – говорил он, горестно раскачиваясь. – Всевышний!

Старый мудрец-хаким в волнении смотрел на учеников.

– Не могли бы вы вспомнить дословно, что сказал… – Никодим осёкся, он не знал, как именовать Иисуса, – что сказал Он?

Матфей, который вчера, спускаясь с горы, твердил эти слова, чтобы потом безошибочно записать, сейчас уверенно произнёс:

– Чтобы не покидали Иерусалим, потому что будет крестить Духом Святым…

– Кто будет крестить? – Никодим еле сдерживал волнение. – Кто? Он опять явится народу?

– А ещё ранее Он говорил об Утешителе – Духе Святом, Которого пришлёт Отец, – неожиданно смутился Матфей, – мне кажется, ещё до распятия.

Тут Матфей окончательно замолчал, потому что ему показалось, что никакого распятия и не было.

– Ну, ну, дальше, – торопил Никодим, продолжая всматриваться в Матфея жадными глазами…

– Прощаясь с нами, сказал, что если не уйдёт, то Отец Его Небесный не пошлёт нам Утешителя, а если покинет нас, то Отец пришлёт Утешителя Духа Святого… – И, говоря это, Матфей понял, что произносит слова Иисуса, сказанные Им не вчера, а накануне Пасхи.

– О смерти Он что-нибудь говорил? – тихо спросил Никодим.

– Да, Он сказал, что кто уверует в Него, будет спасён.

Сейчас Матфей был уверен, что это Иисус сказал вчера.

Вечернее солнце осветило комнату косым лучом, и на душе у возлежащих неожиданно стало ясно и спокойно.

– Вот что, дети мои, давайте займёмся угощением и побеседуем подробнее, – оживился старец. Он встал из-за стола, любовно обнял за плечи Матфея, затем хлопнул в ладоши, и слуга поставил на стол фрукты, лепёшки, орехи и свежеиспечённую рыбу.

– Галилейская, – сказал, улыбаясь, Никодим, указывая на рыбу.

Они преломили хлеб и, может, впервые после смерти Равви почувствовали, что так будут делать всегда в Его воспоминание. Никодим, пригубив чашу с вином, пустил её по кругу.

– Да! – вдруг вскрикнул Матфей. – Вчера Равви сказал, чтобы мы крестили во имя Отца и Сына и Святого Духа, – выговорил он. – Да! И во имя Святого Духа и во имя Сына!

Уже под вечер, когда на дворе стало темнеть и служанка внесла в комнату светильники, Никодим рассказал им о конце предателя Иуды.

– Конец его был страшен. Его поступок загадочен. Возможно, Иуда не рассчитывал, что дело дойдёт до казни, и был уверен, что Равви спасёт Себя Сам… и тем увеличит веру в Него и ускорит наступ ление Царства Божия. Но возможно, что был очень зол на Равви, и тогда приходится признать, что Равви выбрал недостойного ученика. Что вряд ли возможно, – добавил Никодим, раздумывая.

Четверо слушали затаив дыхание. Они не знали о кончине Иуды.

– Он немногим пережил Господа, – говорил Никодим, на этот раз называя Иисуса Господом. – Нет, – качал он головой, – ненамного. На следующий день Иуда из Кариота повесился на дереве, но дерево сломалось, и он рассёк своё тело, и из него выпали внутренности. Так говорят в городе, сам это не видел. Ещё говорят, он купил кусок земли, сейчас его называют Хакелдамах – участок крови, – где и повесился… Купил, – задумчиво проговорил Никодим, – чтобы повеситься. Да. Вот так говорят.

Дверь из внутренних покоев отворилась, и мальчик лет десяти, очень красивый, черноволосый и курчавый, подошёл к Никодиму.

– Вениамин, – сказал Никодим, привлекая внука к себе и бережно проводя рукой по его волосам, и тут же отсылая внука обратно, – я скоро приду.

Вы все сейчас в Иерусалиме? – вновь обратился он к ученикам.

– Все, кроме Иуды. К нам ещё пристал брат Равви… Господа, – поправился Иоанн, – ходит теперь с нами. Господь и ему явился.

– Ему тоже? – тихо переспросил Никодим. Задумчиво взял маслину и принялся старательно разжёвывать её. Казалось, он всецело поглощён какой-то думой. – Вы где остановились? – вдруг спросил Никодим.

Пётр начал объяснять, где дом, но Никодим прервал его.

– Знаю, – сказал коротко он.

Он не сказал, что именно там три года тому назад разговаривал с Учителем, когда, презрев гнев Ханана, он, Никодим, старейший член Синедриона, явился к неизвестному Равви из Назарета с вопросами.

* * *

Ночью, без головного убора, в белом просторном хитоне и накинутом на плечи шерстяном платке, Никодим сидел у открытого окна и старательно связывал воедино всё, что удалось узнать от учеников. Пальмовые ветви, касаясь окна, тихо шелестели. Половина луны висела в небе, широкий венец окружал её, и Никодим думал, что прошло совсем немного времени со дня распятия – всего лишь два новолуния.

– На горе Елеонской, – шептал Никодим. – Всё сходится… Как говорится у пророка Захарии? «Вот наступает день Господень… и станут ноги Его в тот день на горе Елеонской…» Когда я сидел той ночью у жаровни, мог спросить Тебя о Духе Святом, – шептал он, вглядываясь в сияние, – но тогда меня более всего мучил вопрос о бессмертии. Вчера ученикам Своим Ты сказал: «Кто уверует – тот будет жить вечно». Жить вечно, – повторил Никодим, наконец отводя взгляд от луны. Он не чувствовал облегчения… – Равви, – прости, что я так Тебя называю. Ты обещал ученикам крестить их Духом Святым. Но в Священном Писании ведь не говорится об этом? Ранее здесь в Храме Ты называл Себя Сыном Бога Авраама, Исаака и Иакова, говорил, что Сын и Отец – одно, а теперь сказал ученикам, если они, конечно, что-то не перепутали, что Отец пришлёт Духа Святого. Что же это означает? Что? Что? Отец – не единственный?

От страха, что он произнёс нечто святотатственное, Никодим упал на колени и долго молился.

И вдруг услышал – задыхающийся от волнения голос произнёс:

– Истинно, истинно, – говорю тебе, если кто не родится от воды и Духа… не может войти в Царствие Божие. Рождённое от плоти есть плоть, а рождённое от Духа есть Дух…

Никодим хотел что-то сказать, но губы его отказывались шевелиться.

Чтобы успокоиться, Никодим взял свиток Торы, открыл его и стал читать. Слова расплывались перед глазами, трясущимися руками он зажёг ещё один светильник, сам не зная зачем, подошёл к окну, вдохнул холодок ночи, задержал взгляд на луне и наконец прочёл:

– «Вначале сотворил Элогим небо и землю…» Элогим? Ведь это Боги, не один Бог?

Провернул свиток дрожащими руками, остановился на словах: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему…»

– Опять! – как в горячке вскрикнул Никодим. – Не Моему! Нашему!

Он снова прокрутил свиток, казалось, кто-то невидимый управляет им. Глаза остановились на следующем тексте: «И сказал Бог: вот Адам стал, как один из Нас, зная добро и зло».

– «Один из Нас?!» – вскричал Никодим.

Что-то великое и страшное, не в подъём ни душе, ни уму, вставало перед Никодимом.

– Господи, что же это такое? Что за загадки? Что за таинства? – Никодим быстро прокручивал свиток Торы. – Да, я знаю и могу не читать. Авраам встречает Трёх – поклоняется Единому. Вот Авраам стоит у своего дома, вот проходят три Путника, вот Авраам спешит к Ним, кланяется и обращается к Ним: «Адонаи!» Их трое, а Авраам называет их – «Господь»! Тут тайна! Великая тайна! Трое слились в Единый Лик!

Никодим дрожал всем телом, в голове мутилось, он повалился на пол, думая, что смерть сейчас наступит и что это совсем не страшно, потому что Господь, кажется, явил ему, недостойному Никодиму, тайну, не известную никому.

– Трое! – шептал, безумно оглядываясь, Никодим. – Трое! А Авраам называет их – «Господь»! А если, если… – он не смел додумать до конца, – Отец… Сын, Которого я знал… Всевышний! Может ли это быть? Дух Святой… и всё это Один-Единственный Господь! Я осмеливаюсь сказать Тебе, – шептал Никодим, видя перед Собой лик Иисуса и полагая, что сейчас умрёт, – что я не был верным Твоим слугой. Я всю жизнь старался исполнить свой долг, ведь ты Сам любишь, чтобы все было хорошо, но я не признал Тебя!

И тут Никодим вдруг увидел себя в Мамрийской дубраве. Старый и важный, сидел он под огромным дубом, что доставлял ему тень и навевал сон, жена готовила еду, и запах костра был приятен. На небе не было ни облачка, но солнце вовсе не жгло и не испепеляло. Троих он приметил ещё издали.

«Идут легко, как-то очень легко, – думал он, следя за Путниками. – А ведь до ближайшего поселения не близко. Путники, – повторял про себя Никодим, – Путники, – повторял он, неизвестно чему радуясь. – Путники».

Он встал и направился навстречу.

– Вот жена как раз готовит молодого козлёнка, – сказал он.

Лик Иисуса встал перед ним, и Никодим вдруг увидел, что нет троих, а стоит один Иисус.

– Как же? – спрашивал Никодим, радуясь до того, что у него дрожали руки. – Вас ведь было Трое?

– Да, трое. Это Мы – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой. Я и Отец – Одно. Я же говорил ещё в Храме.

– Слышал, слышал, – улыбался Никодим. – Знаю, Ты и Отец одно.

Лик Иисуса склонился над ним и дохнул.

– А это – Дух Святой, – произнёс Он. – Помнишь? Дух дышит где хочет? Помнишь? Ты ещё спрашивал в доме Марка-Иоанна?

– Давно это было, давно, – улыбался Никодим. – А Ты разве не умер? Я ведь Тебя хоронил.

Никодим говорил и сам ужасался своим словам.

А Трое Путников уже сидели на подушках, вокруг циновки, и жена подавала жареного козлёнка, маслины и лепёшки, и они ели и запивали еду из медных чаш отваром из слив и изюма.

Когда Никодим пришёл в себя, наступало утро, звёзды гасли, золотистый рассвет вместе с запахом роз вливался в окно.

Он встал, поднял валявшийся на полу свиток Торы, расправил его, долго задумчиво держал в руках.

Откровение, посетившее его ночью, сейчас, ранним утром, казалось ещё более страшным.

– Было ли? Возможно ли? – шептал Никодим. – Не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю, – твердил он как заклинание, всем своим видом показывая, что он сомневается, не верит, на всякий случай отгораживая себя от гнева Господа. – Он поцеловал свиток Торы и уложил его в ковчег. – Знаю только, что Всевышний подарил ещё одно утро на Его земле. Благословенно будет Его имя.