Читать книгу Гоголь и географическое воображение романтизма - Инга Видугирите - Страница 1

Тема «Гоголь и география» – далеко не новая и достаточно подробно изученная с точки зрения текстологии и фактографии[1]. Исследователями рассмотрены история публикации статьи Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии» в первом номере «Литературной газеты» за 1831 г. и сюжет о републикации статьи в переработанном виде под названием «Мысли о географии» в «Арабесках» (1835), в том числе и использование «географических мотивов» в исторических статьях той же книги. Кроме того, оговорена и новая волна увлечения Гоголя географией, когда параллельно продолжению «Мертвых душ» у него возник план написать книгу о географии России, для которой было предпринято конспектирование обширных географических и этнографических источников.

Однако мое исследование начиналось не с этого корпуса фактографии, а с одного географического фрагмента в тексте «Страшной мести» – описания Карпатских гор, которое было «географическим» в прямом смысле слова: принадлежало научному дискурсу географии, было почерпнуто из картографического источника – «Шести карт Европы с объяснением» («Sechs Karten von Europa mit Erklärendem Text», 1806; рус. пер. 1828) К. Риттера (1779–1859). Рассмотрение этого, как тогда казалось, странного и весьма любопытного факта интертекстуальности и поиск аналогичных ему явлений в других текстах Гоголя и в литературе в целом вывели меня к исследованию Ч. Танга «Географическое воображение современности: география, литература и философия в немецком романтизме» (2008)[2]. Труд Танга раскрыл, что география в тот момент, когда к ней обратился Гоголь, в Германии переживала свое новое рождение в трудах А. фон Гумбольдта (1769–1859) и Риттера – отцов современной науки. Она развивалась на фоне немецкого романтизма и впитывала выдающиеся идеи своего времени. В основе этой романтической географии лежала философия И. Г. Гердера и Ф. В. Й. Шеллинга, а методология строилась по образцам художественного пейзажа. Такие художники, как И. В. Гёте, Новалис, Л. Тик, К. Д. Фридрих и другие, увлекались географией как наукой и переносили ее идеи в свое творчество. Таким предстал фон, на котором тема географии у Гоголя приобретала совсем другие объем и глубину, а созвучие поднятой писателем проблематики с темами немецкого романтизма позволило концептуализировать эту тему через предложенное Тангом понятие географического воображения.

В исследовании Танга понятие географического воображения призвано указать на географический (наряду с историческим) аспект духовной жизни европейского общества в эпоху романтизма, нашедший выражение в новом формате научной географии того времени. С другой стороны, в современной гуманитарной географии, в труде Д. Грегори «Географические воображения» (1993)[3], понятие было введено во множественном числе и в контексте критики той новой парадигмы географии, которую рассматривал Танг с точки зрения интеллектуальной истории. Критика касалась археологии географического знания, его визуальных практик и методов исследования, которые применялись европейцами в интерпретациях новооткрытых в середине XVIII в. земель Океании и Австралии. Отклики этих интерпретаций экзотической природы и людей присутствуют и в творчестве Гоголя, как присутствует в нем и мощная тема географической зрелищности, которая связана с географией и выходит за ее пределы. Близкие мне феноменологические установки не позволяли уходить в критику творчества Гоголя в контексте постколониализма, однако я все время ощущала близость географической темы Гоголя к этому направлению исследований и не стремилась полностью от нее отмежеваться.

Названные два основных теоретических контекста – немецкий романтизм и археология визуальных аспектов географии – определяют объем понятия, вынесенного мною в заглавие книги. Географическое воображение – это не метафора, а термин, и поэтому не может быть заменен другим понятием, более естественно звучащим по-русски. Географическое воображение имеет прямое отношение к географии как научной дисциплине XIX в., в прямом смысле выстроенной на нем, и в эпоху романтизма может служить для нее синонимичным определением. В других областях – в философии, литературе, живописи – географическое воображение опознается как комплекс идей и образов, которые или предшествовали географии и оформляли ее содержание, как, например, в антропологии Гердера и натурфилософии Шеллинга, или были рождены уже влиянием географических работ, как случилось с творчеством Гоголя. Благодаря этому комплексу идей и образов мы можем говорить о географическом дискурсе романтизма. Следовательно, концептуализируя гоголевскую тему географии через понятие географического воображения, я хочу указать не столько на индивидуальное воображение Гоголя, сколько на его отношение к новой парадигме научной дисциплины и пространственного сознания европейцев, которая складывалась в пределах немецкого романтизма в конце XVIII – начале XIX столетия и легла в основу современной науки. Знаком этой новой парадигмы в российском романтическом дискурсе стала статья Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии», напечатанная в первом номере «Литературной газеты» за 1831 г.

В связи со сказанным я бы просила читателя моей книги отказаться от привычного представления о географии как науке, которая предлагает нам объективный подход к изучению мира. Все мы проходили географию в школе. То, как нас учили – как была составлена программа, разделен материал, какие картинки нам показывали, – во всем этом отразился тот формат географии, которую называют «современной». Но в школе нам не объясняли, как и когда вот эта современная география определилась. А она определялась на основе географического воображения, предполагавшего связь человека, его истории и культуры с окружающей природой. Как можно было доказать эту связь? Никак, ее можно было только вообразить. И на этом воображении в начале XIX в. в Германии и под влиянием немецкой географии на полвека позже в России выстроилась современная географическая наука. Танг показывает, какое большое влияние на географию оказали источники и области, иногда очень далекие от науки, как, например, поэзия Гёте или эстетика пейзажа. Я надеюсь, что рассмотрение интертекстуальных пересечений творчества Гоголя с географическим дискурсом его времени, которое предпринимается в этой книге, выявит новый участок в общей картине интеллектуальной и художественной жизни России в эпоху романтизма и прояснит археологию некоторых современных идей.

По сравнению с книгой «Географическое воображение. Гоголь»[4] в этом издании значительно переработано теоретическое введение и появилось совсем новое заключение, в котором я пунктирно прослеживаю судьбу географического воображения в русской литературе после Гоголя. В связи с новым заключением в нынешнее издание не вошла часть исследования, посвященная картографическому анализу геобиографических аспектов творчества Гоголя. В силу формата «Научной серии» НЛО пришлось отказаться и от художественно-исследовательского эксперимента по «дословному» воспроизведению пейзажей Гоголя, который я провела совместно с профессиональным художником-графиком Г. Йонайтисом. Первое издание книги и само исследование финансировались Европейским социальным фондом в рамках проекта Вильнюсского университета «География литературы: территории текстов и карты воображения» (VPI-3.1-ŠMM-07-K-01-067), который администрировал Литовский совет по науке. Прошло четыре года после первого издания и первого восторга, но не прошло чувство благодарности людям, моральная и профессиональная поддержка которых мне помогала двигаться вперед. Долгое время моим вторым домом была Научная библиотека Вильнюсского университета, а ее работники – моей второй семьей. Другим уголком рая для меня стал Отдел славистики Финской национальной библиотеки, где меня опекала знаток русской коллекции Ирина Лукка. Ей я обязана за профессиональные советы, вхождение в мою тему и вдохновляющее сотрудничество. Огромное спасибо рецензентам книги Е. Е. Дмитриевой и В. Ш. Кривоносу, моим коллегам по университету и проектной деятельности Наталии Арлаускайте, Гедре Бецоните, Лаймонасу Бриедису, Гедрюсу Йонайтису, Татьяне Кузовкиной, Витаутасу Михелкявичюсу, Таисии Орал, Юлии Снежко.

Нынешнее переработанное и дополненное издание не появилось бы без участия и заботы моих российских коллег и друзей Г. В. Ельшевской, О. Н. Купцовой, Г. А. Орловой, Т. И. Смоляровой и, светлой памяти, Е. М. Сморгуновой. И конечно же, я безмерно благодарна Ирине Дмитриевне Прохоровой за возможность достойно завершить свой гоголевский проект изданием книги в научной серии «Нового литературного обозрения».

Наконец, не будет преувеличением сказать, что меня всегда спасала любовь и дружба моей семьи – Юргиса, Моники и Саломеи, мастеров на шутки и веселое балагурство. В самых смелых жизненных решениях меня неизменно поддерживала мама. С благодарностью за уроки любви и тихой преданности посвящаю ей эту книгу.