Читать книгу Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс - Страница 6

4

Оглавление

Идея отправиться в галерею на машине отпала сразу – чересчур рискованно. Рикке работала в полиции не очень давно, но уже прекрасно представляла, сколько всего интересного можно узнать о человеке, оттолкнувшись от номера его автомобиля. Разжиться всевозможными базами данных несложно, Интернет пестрит объявлениями, предлагающими конфиденциальную информацию подобного рода за относительно небольшую сумму (не больше трехсот-четырехсот крон). Кроме того, любой сайт можно взломать, получив доступ к его содержимому. Несмотря на то, что в полиции есть куча специальных сотрудников, в чьи обязанности входит борьба с хакерами и распространителями нелегальной информации, чувствовать себя информационно защищенной нельзя. С распространителями наркотиков борется куда больше народу, и, в то же время, разжиться наркотиками в Копенгагене не проблема. Для этого совсем не надо переться в Христианию или в Нёрребро. Можно купить любую отраву в двух шагах от управления полиции, на пересечении Амбросгэд с Пуггосгэд, возле угловатые стеклянных громад банка Никредит. Надо только зайти в нужную дверь и сказать, что тебе надо.

Открытость не входила в планы Рикке, поэтому в галерею она отправилась на транспорте. Велосипед совершенно не вязался с обликом скучающей любительницы изобразительного искусства, созданном воображении Рикке, да и вообще, велосипед – это дневной вид транспорта. К тому же, во время последней велопрогулки по городу Рикке засмотрелась на одного чересчур величественного кота и въехала передним колесом в дерево. Обошлось без травм, поскольку скорость была низкой, но колесо слегка деформировалось, настолько, что получилось доехать до дома, но без особого удовольствия. Рикке все собиралась дойти до ближайшей веломастерской, но как-то не получалось.

Лучше поехать на автобусе, тем более что возможно придется пить спиртное в каком-нибудь баре с компанией новых друзей или взять такси.

В том, что друзья не замедлят появиться, Рикке не сомневалась. Не очень-то общительная от природы, при желании она легко становилась не только приятной собеседницей, но и душой компании. Азы психологии – чтобы понравиться людям, внимательно их слушай и побольше ими восхищайся. Быть узнанной кем-то (миллионная «гавань торговцев»[41] весьма тесна и знакомых можно встретить где угодно) Рикке не опасалась. Она никогда не распространялась о месте своей нынешней работы, предпочитая конкретике уклончивое «консультирую в одной компании». Разве столичное управление полиции не компания? Копенгагенский филиал Dansk Rigspolitiet ApS.[42] Поэтому можно было не опасаться восклицаний вроде: «О, Рикке! Когда вы там, наконец, поймаете этого придурка, который душит девчонок и делает им уродские тату?». На кого-то из управления наткнуться не страшно, согласно корпоративной этике о чьей-то службе в полиции на людях распространяться не принято. Так что «Рикке, просто Рикке. Я – психолог, консультирую в одной компании. Люблю рассматривать картины». Ну, совсем как «My name is Bond, James Bond»[43] И «люблю рассматривать картины» – очень верно подобранная фраза. Декларирует интерес к искусству, создает некий ореол легкомысленности и вообще хорошо звучит.

Рикке немного подготовилась к своей новой роли. Узнала, что Блоха[44] современные живописцы считают чересчур скучным, а Менстеда[45] чересчур «аляповатым», и что людям с развитым вкусом полагается восхищаться (довольно сдержанно) фигуративистами[46]. Среди фигуративистов Рикке скоро обнаружила внук Зигмунда Фрейда по имени Люсьен[47] и решила, что станет восхищаться им. В крайнем случае, хоть фамилию не переврет и не забудет. «О, Фрейд, он замечательный! Я в восторге от его картин!». Достаточно для того, чтобы не просто поддержать разговор, но и прослыть знатоком. В случае чего можно будет перевести разговор с внука на дедушку, с творчеством которого Рикке как в силу своей профессии, так и благодаря своим БДСМ-предпочтениям, была знакома очень хорошо.

Зайдя на сайт «Кнудсен галлери XXII», Рикке узнала, что в первую половину июня в галерее проходят сразу две выставки – китайского абстракциониста Сюй Вэймина и норвежской пейзажистки Катрин Эстбю. Оба художника преподносились как «яркие и талантливые мастера современности, чья известность пока еще не доросла до уровня их мастерства». Любопытно, к тому же и интерес оправдывается – никому не известные начинающие коллекционеры должны интересоваться никому не известными художниками. Тоже ведь, наверное, увлекательное и азартное занятие это коллекционирование картин. Купишь за пятьсот крон чью-нибудь работу, а через двадцать лет, если художник прославится, продашь за пятьдесят миллионов. А если не прославится, можно подарить картину приюту при церкви святого Петра, там любят все, что хоть как-то оживляет казенную обстановку.

Цена билета на обе выставки оказалась удивительно высокой – целых триста пятьдесят крон! И это в то время, когда национальную галерею можно посетить за сумму, не дотягивающую до сотни, а билет в Николай-кунстхал[48] стоит двадцать крон.

Мужчина, как две капли воды похожий на Боба Марли[49], расплачивался наличными. Глядя на то, как его узловатые пальцы с желтыми ногтями отсчитывают банкноты, Рикке в которой уже раз подумала, что идея с мостами была неудачной. В Карле Нильсене больше датского, чем в мосте Лиллебельтсбро, и, вообще, изображения великих людей придают банкнотам своеобразный шарм. Спускаешь пятисотенную, а старина Нильс смотрит на тебя, удивленно приподняв бровь, словно спрашивает: «уж не слишком ли ты разошлась, безмозглая транжира?».[50] От моста подобного участия не дождешься.

За такие деньги (ох, недешево обходится приобщение к современному искусству!) Рикке ожидала увидеть внутри нечто необычное, но «Кнудсен галлери XXII» была оборудована в лучших традициях минимализма. Простые белые стены, серый пол, никакой мебели, простые светильники, спускающиеся на кронштейнах с потолка, разделенного проводами и трубами на прямоугольники разного размера. «Уж если драть за билет такие деньги, так на пару диванов можно расщедриться!», с досадой подумала Рикке. Сама, впрочем, виновата – не обратила внимания на цену билета, когда изучала сайт. Голова была занята совсем другим, тем более что согласно расхожему мнению, сходить в музей это все равно как выпить кружку пива. Это смотря куда сходить… Можно было бы начать поиски и с более дешевого места, далась ей эта «Кнудсен галлери XXII», тролль ее затопчи! Но и разворачиваться от дверей было бы неправильно, раз уж решила, так решила.

Диваны нужны были Рикке совсем не для того, чтобы отдыхать на них во время осмотра. Шесть небольших залов, два блока по три, соединенных между собой угловатым, нарочито изломанным переходом – вот и вся галерея, обойдешь и не устанешь. Но, сидя на диване, удобнее завязать разговор с другими посетителями.

Рикке неожиданно ощутила на собственной шкуре, как нелегок труд детектива. Полтора часа любования абстрактным буйством красок и унылыми блеклыми фьордами прошли впустую, несмотря на то, что посетителей в галерее хватало, все они были какими-то чересчур деловитыми – обходили залы быстрым шагом, а, если и задерживались возле какой картины, то совсем ненадолго. Потычут пальцем в экран айфона и топают дальше. Рикке, подолгу простаивающая возле каждой картины, явно выпадала из общего ритма. Вдобавок, иероглифы, которыми подписывал свои картины китайский абстракционист, не имели ничего общего с рисунками Татуировщика, а творения норвежской пейзажистки навевали тоску.

Рикке уже собиралась уходить, когда увидела высокого мужчину в темно-сером костюме. Немного вытянутое лицо его показалось Рикке слегка знакомым. «Слегка» означало, что знакомы они точно не были, но где-то Рикке его видела. Делая вид, что любуется картиной под названием «Вид на Большую пагоду диких гусей в лунную ночь» (немного серых пятен на темно-синем фоне), Рикке краем глаза наблюдала за мужчиной, пытаясь вспомнить, откуда ей знакомо его лицо. Видимо, она делала это столь неуклюже, что мужчина обратил на нее внимание. И не просто обратил, а улыбнулся во все тридцать два великолепных зуба (уже за одну такую улыбку, должно быть, можно получить главную роль в Голливуде) и направился к Рикке.

– Госпожа Вилюмгард[51] из «Зонтагсависен»?

Вопрос был задан в утвердительной интонации. Рикке так и подмывало кивнуть, потому что в тот момент, когда мужчина открыл рот, она узнала в нем виденного на фотографии владельца галереи Хенрика Кнудсена, но она благоразумно воздержалась и отрицательно покачала головой.

– Простите, – улыбка собеседника слегка потускнела, но оставалась все такой же радушной. – Не хотел вам мешать, но если уж так случилось, то позвольте представиться. Хенрик Кнудсен, владелец этого сарая.

– Рикке Юханссон, – ответила Рикке, подменив свою фамилию одной из самых распространенных.

– Вы художница?

– Нет, просто люблю живопись.

– Представьте себе – я тоже.

Кнудсену явно нечем было себя занять. Или тут принято знакомиться с посетителями? Обрадовавшись, что наконец-то ее дело сдвинулось с мертвой точки, да еще так удачно (от иероглифической подписи китайского художника можно невзначай, так, чтобы выглядело естественно, перекинуть мост к рисункам Татуировщика), Рикке забросила крючок.

– Но деньги вы явно любите больше, – уколола она. – Берете за вход сумасшедшие деньги, а на диванах экономите.

– Будь моя воля, то я бы пускал таких очаровательных женщин бесплатно и дарил бы им цветы, потому что они украшают мою галерею больше, чем вся эта мазня, – ответил Кнудсен, сопроводив свой комплимент церемонным полупоклоном.

– Кто же вам мешает? – задорно поинтересовалась Рикке. – Вы же здесь хозяин.

– Те, кому придется раскошелиться, затаскают меня по судам, – рассмеялся Кнудсен. – В современном обществе столько ограничений, что даже своей собственностью нельзя распоряжаться свободно, как захочется. Заяви я о чем-то подобном, как меня сразу же обвинят в дискриминации…

– Только это вас останавливает?

Так вот и стоит завязывать знакомства, посредством легкого, ни к чему не обязывающего, бессодержательного трепа. Лучший из методов.

– Только это, – подтвердил Кнудсен и посмотрел на часы. – Насколько я понимаю, мое сегодняшнее интервью не состоится, так что я могу восстановить справедливость… м-м… в частном порядке.

– Это как? – не поняла Рикке.

– Хенрик Кнудсен, свободный гражданин свободной страны, исправит ошибку владельца этой галереи. Я могу вернуть вам триста пятьдесят крон прямо сейчас или мы можем сообща пропить эти деньги в моем любимом баре. Что вы выбираете, госпожа Юханссон?

О, этот Кнудсен, оказывается, тонкий психолог! Изучал психологию или просто природный дар? Предложение было сформулировано по всем правилам психологии и на него просто невозможно было ответить отказом. При большом желании, конечно, возможно, но выглядело бы это довольно некрасиво. Да и зачем отказываться?

– Пропить сообща было бы правильнее, – сказала она, старательно имитируя колебание, – если только…

– Что «если только»?

– Если только не будет считаться, что я сама напросилась и чем-то вам обязана, – закончила Рикке.

– Ну что вы, госпожа Юханссон, – лицо Кнудсена потускнело от огорчения. – Я же сам пригласил вас и сделал это без всякой задней мысли…

Если уж говорить начистоту, то с Кнудсену Рикке могла бы и простить эти самые «задние мысли». Ей нравились высокие широкоплечие спортивные мужчины нордического типа, настоящие викинги. Ну а викинг с хорошими манерами и умными глазами – это настоящий подарок судьбы. Возможный подарок.

– Сколько вы еще планируете пробыть в галерее?

– Я уже собиралась уходить, – призналась Рикке.

– Любите абстрактную живопись? – Кнудсен окинул взглядом «Большую пагоду» так, словно видел ее впервые.

– Смотря какую, – уклончиво ответила Рикке. – В этой картине меня больше привлекает подпись художника.

– Подпись? – Кнудсен заинтересованно склонился над правым нижним углом картины. – А что с ней не так? Могу вас заверить, что это оригинал. Автор лично передал мне свои картины и принимал участие в оформлении выставки. Он сейчас в Копенгагене и…

– Нет-нет, – перебила Рикке. – У меня нет никаких сомнений в подлинности картины. Просто иероглифы напомнили мне те знаки, что наносит на мертвые тела маньяк…

– Ах, вот оно что! – Кнудсен выпрямился и внимательно посмотрел на Рикке. – Могу вас заверить, госпожа Юханссон, что господин Сюй здесь не при чем. Во-первых, он вегетарианец, убежденный противник любых убийств, а, во-вторых, он живет не в Копенгагене и, даже, не в Европе, а в китайском городе Сиань. Вы были когда-нибудь в Китае?

– Нет.

– Если соберетесь, то начинайте знакомство с Сианя, – посоветовал Кнудсен. – Уникальный город, буквально нафаршированный древностью. Я провел там одну из лучших недель своей жизни госпожа, Юханссон.

– Спасибо, господин Кнудсен, я непременно последую вашему совету, – церемонно ответила Рикке.

– Наверное, нам будет удобнее обращаться друг к другу по именам, – спохватился Кнудсен, уловив иронию. – Если вы, конечно, не против, Рикке.

– Я не против, Хенрик, – заверила Рикке. – Ведите меня в ваш любимый бар.

– Лучше поедем на такси. Он довольно далеко.

Любимым баром Кнудсена оказался многолюдный и шумный молодежный бар, расположенный в самом сердце Вестербро. Рикке ожидала чего-то другого, более чопорного, что ли, и, конечно же, менее шумного. Облик Кнудсена скорее ассоциировался в ее воображении с «Рояль-баром» в отеле «Рэдиссон» или с респектабельными заведениями на Строгет,[52] где порция выпивки стоила, как билет в его галерею.

– В моем сарае всегда так тихо, что для отдыха я предпочитаю шумные места, – прокомментировал Кнудсен, будто прочитав мысли Рикке. – Здесь мило, не правда ли?

– Мило, – согласилась Рикке, оглядывая битком набитый зал и прикидывая, найдется ли здесь свободное место.

Место нашлось и довольно уютное – в углу, отгороженное от прочей публики колонной. В представлении Рикке, весьма далекой от архитектуры, число колонн должно было быть четным, но проектировщик этого зала смело обошелся тремя, причем все они шли вдоль одной стены.

Под третью порцию пива Рикке осмелела настолько, что заговорила о живописи. Начала с Фрейда.

– Фрейд?! – оживился Хенрик. – Обожаю этого вредного чувака! Только он мог так стильно отомстить старухе Лиз[53] за отказ позировать столько, сколько нужно. Изобразил ее пучеглазой жабой! Но и старуха оказалась на высоте – дала ему орден. Изящно, а? У Виндзоров изящество в крови, это не наши Глюксбурги…[54] А кто еще из фигуративистов вам нравится, Рикке?

– Ну… наверное больше никто, – замялась Рикке и, чтобы не выглядеть полной дурой, начала критиковать пейзажи, выставленные в «Кнудсен галлери».

Критиковать всегда проще, чем хвалить, потому что в похвале изначально больше конкретики. А вот туманное «на мой взгляд, этим картинам не хватает экспрессии» можно смело вставлять в любой разговор об искусстве. Или же, пожимая плечами, сказать «мне кажется, что художник недостаточно искренен». Попробуй-ка с этим поспорь.

Хенрик внимательно слушал, кивал, поддакивал, отпускал уместные замечания, а когда в разговоре возникла пауза, внимательно и не без удивления, как показалось Рикке, посмотрел на нее и спросил:

– Кто вы, прелестная валькирия?

– Я?! – опешила Рикке, не ожидавшая подобного вопроса. – В каком смысле?

– В смысле – какую должность вы занимаете в полиции? – уточнил Хенрик.

– Ы-ы-м-у, – ответила Рикке, утратив дар связной речи.

Вообще-то она хотела спросить «с чего вы это взяли», но Хенрик прекрасно понял вопрос, да и о чем еще можно было спрашивать.

– Я обратил на вас внимание еще в галерее, – с улыбкой сказал он, – вы переходили из зала в зал и возле каждой картины простаивали одинаковое время. Создавалось впечатление, что вы ждете кого-то, вот я и принял вас за журналистку. Но стоило вам заговорить о монстре, который татуирует убитых им женщин, как я подумал, что вы, должно быть, из полиции. Ну а после разговора о живописи, в которой вы, Рикке, совершенно не сведущи, я окончательно убедился в этом. Только непонятно, чем я мог заинтересовать полицию и почему бы не задать вопросы открыто, тем более что я готов на них ответить. Давайте обойдемся без маскарада, тем более, что маски, кажется, сорваны. Или я ошибаюсь?

– Вы не ошибаетесь, Хенрик, – вынуждена была признать припертая к стене Рикке, – я действительно работаю в полиции Копенгагена, только не детективом, а психологом, и меня действительно интересует Татуировщик, только интерес этот скорее не служебный, а личный.

Брови Хенрика удивленно приподнялись.

– То есть, я ищу его не в рамках служебных обязанностей, а в свободное время, – пояснила Рикке.

– Зачем это вам, Рикке?

– Затем, что мне не нравятся его дела, Хенрик. Поэтому я и хочу…

– Мне они тоже не нравятся, – кивнул Кнудсен. – А вот вы, нравитесь. Поэтому я готов вам помочь. Если, конечно, смогу…

– Я вам нравлюсь? – иронично переспросила Рикке, хорошо знавшая цену таким вот скоропалительным признаниям. – Хенрик, уж не слишком ли вы торопитесь?

– Вы – сотрудник полиции, а полиции надо говорить правду, – невозмутимо ответил Хенрик. – Кроме того, вы психолог, значит должны разбираться в мотивах. Если бы вы мне не нравились, я не пригласил бы вас скоротать вечерок в этом благословенном месте. Но мое отношение, Рикке, ни к чему вас не обязывает. И помощь я вам предложил от чистого сердца.

Рикке показалось, что откуда-то сверху ей грозит пальцем святая Бригитта, словно говоря: «Я так старалась помочь тебе, девочка, а ты вот-вот все испортишь. Будь благоразумна, а то я больше не стану тебе помогать, у меня дел хватает…».

– Спасибо, Хенрик, – как можно приветливее, едва ли не ласково, сказала Рикке. – Это так здорово, что вы хотите мне помочь. Я иногда бываю колючей, но на это не стоит обращать внимания…

Рикке достала из сумки блокнот, где помимо прочего были и срисованные знаки Татуировщика, и под оглушающий грохот габбера ознакомила Хенрика со своей теорией. Немного волновалась, вдруг он, подобно многим, тоже ее не поймет. Но волнения оказались напрасными. Внимательно выслушав Рикке, Хенрик помолчал немного, рассматривая рисунки, а затем сказал:

– Вы правы, Рикке, стиль здесь чувствуется. И довольно своеобразный, то есть эту руку не так уж трудно узнать.

Рикке чуть не подпрыгнула на стуле от радости. Это надо же такому случиться – с ней согласился человек, который разбирается в живописи! И даже готов помочь в поисках! Значит это далеко не такая чушь, как считают некоторые, не видящие ничего дальше собственного носа!

Чем больше непонимания и насмешек достается от окружающих человеку, тем большую радость испытывает он, встретив единомышленника, или, хотя бы того, кто выслушает и поймет. К концу вечера отношение Рикке к Хенрику изменилось с нейтрально-любопытного на дружеское и, даже, более чем дружеское. Если бы вздумалось намекнуть на секс, он вряд ли бы встретил отказ. Но Хенрик и не думал намекать. Расплатившись по счету, он довез Рикке до дому, а на прощанье, в дополнение к своей визитной карточке, вручил ей пластиковый прямоугольник с логотипом своей галереи (черные буквы «К» и «Г» в черном же квадрате – строго и стильно).

– Это вечный входной билет, – сказал он. – Приходи, когда хочешь. А насчет диванов я подумаю. Главное подобрать такие, чтобы они не утяжеляли пространство. Ты права, в галерее должна быть возможность посидеть, полюбоваться, переварить впечатления. Спасибо за ценную мысль.

К тому времени они уже успели перейти на «ты».

– А тебе спасибо за приятный вечер, – ответила Рикке, озабоченно роясь в своей объемистой сумке.

Визитные карточки как сквозь землю провалились. Всегда так, стоит только полезть за ключами или за кошельком, как визитница трижды попадется тебе в руки. А когда она нужна, ее не доищешься. Пришлось написать номера телефонов на вырванном из блокнота листке.

– В пятницу вечером я тоже свободен, – как бы, между прочим, заметил Хенрик, аккуратно складывая листок и пряча его в бумажник. – И не исключено, что к тому времени у меня могут появиться кое-какие соображения… Меня сильно заинтересовала твоя идея. Не только как гражданина, обязанного помогать полиции, но и как художника. Я ведь художник, хоть и не пачкаю красками холсты…

– Позвони мне днем в пятницу, – ответила Рикке. – Надеюсь, что у нас не будет никакого форс-мажора.

Хенрик уехал не сразу – стоял и ждал, пока Рикке не войдет в подъезд. Рикке не хотелось думать о том, какое впечатление сложилось у Хенрика о ней при виде того, как она шарит рукой в сумке и истерично смеется. Виной тому была проклятая визитница, то и дело прыгавшая к ней в руку вместо вожделенных ключей.

41

«Køpmannæhafn» – «гавань торговцев» старинное название Копенгагена.

42

«Dansk Rigspolitiet ApS» переводится как «ЗАО Датская полиция»

43

«Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд»

44

Карл Генрих Блох (Carl Heinrich Bloch, 23.05.1834-22.02.1890) – великий датский художник.

45

Педер Морк Менстед (Peder Mork Monsted, 10.12.1859-20.06.1941) – мастер пейзажа, один из ярких представителей «золотого века» датской живописи.

46

Фигуративизм – направление в изобразительном искусстве, акцентированное на изображении человеческой фигуры, реже – животных.

47

Люсьен Фрейд (Lucian Michael Freud, 8.12.1922-20.07.2011) – известный английский художник.

48

Nikolajkunsthal – крупный центр современного искусства в Копенгагене.

49

Боб Марли (Bob Marley, полное имя Robert Nesta Marley, 1945 – 1981) – ямайский музыкант, гитарист, вокалист и композитор.

50

С 2009 года Национальный банк Дании проводит замену серии банкнот 1997 года с изображениями знаменитых датчан на новую, темой которой являются мосты Дании. На старой банкноте номиналом в сто крон был изображен композитор и дирижер Карл Нильсен, а на новой – мост Лиллебельтсбро. На старой банкноте номиналом в пятьсот крон был изображен физик Нильс Бор, а на новой – мост королевы Александрины, называемый также Мост Мон.

51

Sondagsavisen – популярный датский еженедельник.

52

Пешеходная зона в центре Копенгагена.

53

Речь идет о королеве Великобритании Елизавете II, относящейся к Виндзорской династии.

54

Глюксбурги (полное название – Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбург) – династия, к которой относится королева Дании Маргрете II.

Руны смерти, руны любви

Подняться наверх