Читать книгу Маленькая книга счастья. Где прячется радость и как ее найти - Ингрид Фетелл Ли - Страница 5

1
Энергия
Сила цвета

Оглавление

С момента, когда я впервые стала изучать феномен радости, было очевидно, что самые жизнерадостные места и предметы обладают одним общим свойством – ярким, живым цветом. Будь то ряд цветастых домов или стенд с разноцветными фломастерами в магазине канцтоваров, яркие насыщенные цвета неизменно вызывают чувство восторга. Яркие цвета сопровождают фестивали по всему миру, и складывается впечатление, что чем более они насыщенны, тем больше радости. В Китае яркий танец драконов встречает Новый год, в то время как бразильский карнавал ослепляет блестящими костюмами, украшенными перьями. Во время индийского праздника холи не носят украшения – вместо этого участники бросают в воздух горсти красящего порошка, создавая ошеломляющее зрелище из разноцветного дыма, который окрашивает улыбающихся людей с головы до ног.

И хотя мы редко отдаем себе отчет в этой связи, но практически невозможно отделить цвет от чувств. В речи эти два понятия постоянно смешиваются. Настроение может быть темным или светлым. В неудачный день ты чернее тучи. Когда дела идут отлично, то говорят «купаешься в золоте». Мы можем рассматривать что-то с темной или светлой стороны. И хотя символические значения цветов трактуются в различных культурах по-разному, похоже, что яркость цвета – измерение, которое везде принято рассматривать с точки зрения радости [3]. Дети чувствуют эту связь интуитивно. При анализе рисунков детей в детских садах мы видим, что яркие краски у них ассоциируются со счастьем и радостным возбуждением, в то время как темные цвета, такие как коричневый и черный, часто используются, чтобы выразить негативные эмоции [4]. Взрослые следуют их примеру. Графический дизайнер Орла О’Брайен провела исследование среди жителей Соединенного Королевства и Ирландии. Она просила их сопоставить цвета и эмоции, связанные с этими цветами. Результат эксперимента на цветовом графике показал, что цвета, выбранные для отражения радости, полны ярких и живых оттенков, а ярко-желтый и оранжевый занимают почти половину всей площади цветового поля [5].

Если яркий цвет поддерживает наш дух, неудивительно, что люди тратят столько сил и энергии, чтобы получить самые яркие оттенки. Австралийское племя аборигенов диери было известно тем, что каждый год совершало пешее паломничество в шахту Букарту, чтобы собрать золотисто-красный охристый пигмент, преодолевая расстояние почти в тысячу километров в оба конца [6]. Рядом с местом их проживания находилось множество шахт с охрой, но племя диери искало только самый яркий и сияющий оттенок для окрашивания тела при проведении ритуалов. Древним римлянам настолько был нужен фиолетовый краситель, что они не гнушались добывать его из зловонных анальных желез моллюска [7]. В колониальный период яркие пигменты часто становились предметами тщательно охраняемой государственной тайны, такой, что по крайней мере один французский ботаник рисковал жизнью, вывозя контрабандой из Мексики коробку красного пигмента, который производят кошенильные жуки. Даже сегодня цвет продолжает вдохновлять на великие путешествия. Многие приезжают в каньоны красных скал и проводят время на пляжах с розовым песком, и каждую осень население Новой Англии и Канады значительно увеличивается от наплыва так называемых любителей осенней листвы, которые приезжают для созерцания великолепного разнообразия осенних красок.

Писатель Олдос Хаксли утверждал, что возможность видеть цвет необязательна для людей. «Высокоразвитое чувство цвета – это биологическая роскошь, – писал он, – бесценное для человека как для интеллектуального и духовного существа, оно бесполезно для его выживания как для животного» [8]. Тем не менее наши глаза адаптированы различать почти неразличимые цвета: согласно оценкам ученых, мы можем видеть до семи миллионов оттенков [9]. Хоть это и не такой широкий спектр, как тот, что способны видеть птицы, чьи глаза хорошо ориентируются в ультрафиолетовом спектре, это все равно ошеломляющий диапазон. Не выглядит ли слишком неправдоподобным обладание таким щедрым хроматическим даром с целью одного лишь развлечения?

В действительности наше цветовое зрение – вовсе не сумасбродство или причуда природы, а базовое чувство, которое напрямую относится к выживанию, в частности к потребности находить источники энергии. Наши далекие предки были ночными животными и, как большинство млекопитающих, мало нуждались в цветовом зрении. Теплокровные, с мягкой кожей, они занимались собирательством под покровом ночи, полагаясь больше на свой нюх, чем на зрение. Но двадцать пять миллионов лет назад группа ночных обезьян отважилась выбраться на дневной свет, пробуя и осваивая тот суточный график, по которому мы живем до сих пор. На этой новой экологической стадии способность видеть цвет вдруг стала полезным преимуществом. В то время как их ночные родственники имели только два типа колбочек в сетчатке глаза, определяющих цвет, у наших предков в процессе эволюции появилась третья колбочка, чувствительная к световому излучению в средней части спектра, что во много раз увеличило количество цветов, которые они были способны увидеть. Эта дополнительная колбочка предложила дразнящее множество новых оттенков, включая способность отличать красное от зеленого, что в дальнейшем пригодилось в организации дорожного движения, помогая нам различать сигналы «стоп» и «иди» на светофоре. Но немедленная выгода для наших предков была гораздо значимей. Ученые считают, что это позволило им отличать созревшие и богатые сахаром плоды [10] и питательные молодые листья в гуще листвы на верхушках деревьев, где они обитали. (Молодые листья часто окрашиваются в красный, потому что содержат антоциановые пигменты, которые еще не замаскированы хлорофиллом.)

Исследования показывают, что цветовое зрение подарило нашим далеким предкам значительное преимущество в выживании [11]. Таким образом, мозг в процессе эволюции ослабил способность различать запахи, зато усилил возможности обработки визуальной информации. Цветовое зрение настолько жизненно необходимо для нашего выживания, что мы жертвуем ради него другими чувствами.

Главная забота любого организма, будь то одноклеточная инфузория-туфелька или двухсоттонный голубой кит, – поиск энергии для своей деятельности: обеспечения себя питанием и кровом, борьбы с хищниками, занятий сексом, воспитания детей, игры в теннис, румбы. И это особенно верно для крупных и теплокровных животных, подобных нам. На микроскопическом уровне просто оставаться в живых – это безумная работа. Наши клетки гудят круглосуточно: застегивая и расстегивая свои хромосомы, вращая нитевидные телеграммы РНК, укладывая аминокислоты в белки, восстанавливая и копируя самих себя. Чтобы поддерживать работу этой метаболической печи, в процессе эволюции у нас появились механизмы, которые способствуют почти постоянному поиску пищи. Это чувство голода, которое и толкает на поиски, а также радость, охватывающая нас при обнаружении желаемого пропитания. Для миллионов поколений в ходе эволюции яркий цвет так стабильно предсказывал наличие еды, что стал ассоциироваться с радостью [12].

Цвет – это энергия, ставшая видимой. Она запускает древнейший механизм, и к нам поступает сигнал об удовольствии, которое мы получим, если найдем и съедим что-то вкусное.

В наши дни в мире, содержащем целые радуги искусственных оттенков, мы все еще чувствуем ту же самую радость, даже если яркий объект не несет с собой физическое пропитание. В более широком смысле цвет – это индикатор богатства окружающей среды. Это не только скрытый сигнал о немедленной возможности насытиться, но и сообщение среды, способной поддерживать нас сквозь время. Говоря словами немецкого художника Иоханнеса Иттена: «Цвет – это жизнь; мир без цвета кажется нам мертвым» [13]. Основа эстетики энергии – это яркость цвета, позволяющая понимать, что вокруг нас жизнь, которая поможет нам развиваться.

Понимание вышесказанного помогло мне по-новому взглянуть на волшебное преображение столицы Албании Тираны. Краски мэра Эди Рамы завладели городом, который выглядел мертвым, и вдохнули в него жизнь. Горожане почувствовали, что место их обитания больше не «город мусора» [14], как назвал его один из жителей, а яркое и живое пространство для жизни. Наши отношения с цветом развиваются не как случайное удовольствие. Цвет становится неотъемлемой частью нашей жизни и условий, ее поддерживающих. Как только я это поняла, мне стало ясно, что цвета вызывают бессознательное изменение отношения людей к окружающей среде. Общество, живущее под девизом «бей или беги», успокаивается, и у людей возникает желание осесть и взращивать. Через пять лет после эксперимента Рамы количество предприятий в Тиране утроилось, а налоговые поступления выросли в шесть раз [15]. Доход, полученный от возросших налоговых платежей, направили на развитие городской инфраструктуры. Пять тысяч незаконно возведенных в общественных местах зданий были снесены, и на их месте посадили четыре тысячи деревьев. Журналисты, посещая Тирану примерно через год после покраски первых зданий, обратили внимание на видимые перемены, произошедшие в городе. Заброшенные улицы, бывшие некогда обителью криминала, превратились в зоны отдыха для городских жителей, где они гуляли в парках и сидели в кафе. Албанский художник Анри Сала описал, каким образом изменения начали приобретать собственный импульс. «Вначале это были только цвета, которые и стали главным изменением, а сейчас вы видите, как город меняется вокруг этих цветов» [16]. Расписанные стены были похожи на огонь, зажженный в сердце города, как катализатор, вызывающий искрометные перемены, настолько радикальные, что в конечном итоге они затмили первоначальный замысел. Как писал один горожанин: «Даже слепой может увидеть, как сильно изменилась Тирана» [17].

Трудно поверить, что цвет может иметь такую силу. Даже Рама – свидетель этой метаморфозы – временами был немного озадачен ее размахом. А ведь многие подобные проекты по окраске стен отклоняются как «меры облагораживания», которые только «бессмысленно растрачивают государственные средства». Я думаю, что мы недооцениваем влияние цвета, потому что рассматриваем цвет лишь как инструмент украшения и совсем не понимаем его практической пользы.

В мире, созданном человеком, цвет находится на поверхности – тонкий слой, покрывающий предметы, последний штрих. Это отражено в самом корне слова «цвет». В языках, имеющих латинское происхождение (английском, французском и других), слово «цвет» происходит от слова celare – «прятать», «скрывать». Однако в природе цветом обладает не только поверхность, но и внутреннее содержание предмета. Хурма оранжевая как на поверхности, так и внутри, а внешне коричневый лось внутри красный. Цвет в природе всегда что-то означает, например стадию созревания или концентрацию минералов в составе. Мы думаем о цвете с точки зрения того, что за предмет за ним скрывается, но реагируем на него как на внешний признак. Эди Рама подтверждает это, когда говорит, что нормальный город может носить цвета как платье или губную помаду, но в Тиране, где никто не заботился об основах цивилизованной жизни, цвет имел жизненную функцию, такую же важную, как внутренние органы человеческого организма [18]. Цвет для города, возможно, и выглядит как косметика, но пронизывает предметы до самой глубины.

Вскоре после того, как я узнала про Тирану, я встретила кое-кого, кто также верил в способность красок оживлять мертвые места и людей, живущих там. В начале 1990-х годов промышленный дизайнер Руфь Ланде Шуман посещала средние школы в Восточном Гарлеме – и неожиданно обнаружила, что все они напоминают совсем другие учреждения. «Каждая школа выглядела как тюрьма», – говорит она, вспоминая момент, когда ей пришла в голову идея запустить некоммерческий проект Publicolor. Его задачей стало преобразить малообеспеченные нью-йоркские общеобразовательные школы, раскрашивая их в яркие цвета. Я подумала про школы, в которых когда-то бывала: бетонные фасады, коридоры без окон, вдоль стен выстроены ряды темных шкафчиков, песочно-желтый линолеум на полу. «Они выглядят так враждебно, – говорит Шуман, качая головой. – Неудивительно, что так много детей бросают школу, неудивительно, что учителя выгорают на работе, и неудивительно, что родители вообще не заходят в эти здания. (По грубым подсчетам, около 24 % нью-йоркских школьников не заканчивают старшую школу за четыре года – хотя, когда Шуман только начала окрашивать школы, это число превышало 50 %. Среди афроамериканских и латиноамериканских школьников треть по-прежнему бросают школу.)

Шуман работала в нью-йоркском цирке «Большое Яблоко» и видела ту самую радость, которая охватывает человека, входящего в яркое цветное пространство. Она также изучала теорию цвета и, как Эди Рама, верила, что цвет может оказывать очень серьезное воздействие на поведение. Первая школа, которую она покрасила, находилась в Восточном Нью-Йорке, рядом с Бруклином, где около половины жителей живут в бедности. Руфь сразу же столкнулась с сопротивлением школьной администрации, которая издевалась над выбором ярких цветов. Но двадцать лет спустя Publicolor покрасил более четырехсот школ и общественных центров, получил награды от Белого дома и от администрации города. Но самое главное – Publicolor обрел широкое признание среди директоров школ, которые теперь составляют армию его поклонников.

Школы представляют собой сложные системы, что затрудняет выделить влияние одного лишь цвета на результаты обучения. Тем не менее открылась анекдотическая очевидность, что по мере внедрения метода Publicolor происходили значительные изменения. Граффити почти исчезли; согласно отчетам директоров, посещаемость школ возросла. Некоторые директора заметили, что улучшились оценки контрольных работ. Возможно, самое удивительное открытие заключается в повсеместных утверждениях учителей и студентов, что они стали чувствовать себя безопаснее в школе, окрашенной в яркие цвета. Точно так же, как и владельцы магазинов в Тиране, которые убрали металлические решетки с окон, ученики и учителя обнаружили, насколько яркие стены уменьшают ощущение опасности в пространстве. Возможно, чувство личной безопасности дает возможность учащимся и преподавателям уделять больше внимания процессу обучения, что делает студентов более сосредоточенными, а уровень преподавания выше.

Я также подозреваю, что может быть и другое объяснение. Яркий цвет действует как стимулятор, как глоток кофе – только для наших глаз. Это выводит нас из зоны комфорта. Художник Фернан Леже рассказал историю недавно отремонтированной фабрики [19] в Роттердаме. «Старая фабрика была темной и печальной, – заметил он, – а обновленная стала яркой, красочной и прозрачной. Потом что-то произошло. Без каких-либо замечаний со стороны администрации одежда рабочих стала чистой и аккуратной. Они чувствовали, что произошло важное событие во внешней среде и внутри их самих». Комплексное исследование цвета и цветового оформления рабочего места говорит о том, что наблюдения и выводы Леже верны и в более широком масштабе [20]. К данному исследованию привлекли почти тысячу человек из Швеции, Аргентины, Саудовской Аравии и Великобритании. Результаты исследования показали, что те люди, которые работали в ярких, цветных офисах, были внимательнее, радостнее, более заинтересованными в своей работе, дружелюбными и уверенными в себе по сравнению с теми, кто работает в более скучных пространствах. Часто недооценивается, что однообразные оттенки большинства школьных зданий и офисов приводят к неусидчивости и проблемам с концентрацией [21]. Цвет помогает нам правильно распределять энергию, которая необходима, чтобы учиться, быть продуктивными и расти.

Publicolor вовлекает учащихся и руководство школ в процесс выбора цвета для своего учебного заведения. Но за много лет организация успела разработать свою фирменную палитру, в которой представлены цитрусово-желтые, зеленые и оранжевые оттенки с акцентами бирюзового и лососево-розового. Яркая и насыщенная палитра создает радость, но я подумала, как это будет выглядеть в более крупном масштабе. Не возникнет ли ощущение, что такие яркие цвета излишни в оформлении больших зданий?

Одним июльским днем любопытство заставило меня взять в руки малярный валик и приземлиться у приюта для бездомных в Браунсвилле, Бруклин. Мне предстояло опробовать валик, нанося краску под названием «Голубая Аруба» на двери приюта. В течение лета Publicolor запускает программу по обучению старшеклассников математике и грамотному письму. Занятия проходят по утрам, а во второй половине дня дети раскрашивают общественные пространства в бедных районах. Мы прибыли немного за полдень. Шуман, в запачканной краской одежде, суетилась, проверяя краски и малярные принадлежности, расспрашивая детей о том, как прошло лето и как продвигается проект. Всех старшеклассников она знала по именам.

Когда прибыла вся группа, мы вышли во двор, окруженный пятью зданиями приюта. Шуман познакомила меня с моим гидом – шестнадцатилетней Кианой из Сансет-парка в Бруклине. Нам досталась дверь одного из зданий во внутреннем дворе. Киана уже была ветераном Publicolor с пятью проектами покраски за плечами, поэтому я позволила ей взять более сложную часть работы – дверную раму с пятнами. Сама же сосредоточилась на попытке нанести краску равномерно на поверхности, не оставляя полос. Я спросила Киану, какой из проектов, в котором она участвовала, был ее самым любимым, и она задумчиво улыбнулась. «Точно моя школа. Это фактически заставило всю школу почувствовать себя намного лучше, – сказала она, и слово “фактически” выдало ее удивление. – Цвет делает меня намного счастливее, когда я там нахожусь».

Мне не нужно было далеко ходить, чтобы понять, что имеет в виду Киана, ведь именно в этот момент приют разделился на две части – уже окрашенный и еще нет. Здания на западной стороне были окрашены закатной палитрой из желтых и оранжевых оттенков. Нижний этаж, самый светлый, был покрашен в мягкий золотистый цвет, а верхний окрасился в оттенки спелого абрикоса. Двери из тикового дерева, которые мы разрисовали, добавили тропическую нотку. Здания на восточной стороне, которые планировалось покрасить на следующей неделе, пока оставались серыми. Стоя посередине, я поразилась разнице. Посмотрев направо, я ощутила себя в пустыне, в мрачном месте последней надежды, а повернув голову налево, почувствовала, что нахожусь в окрестностях Майами и направляюсь к другу на вечеринку. Теплые цвета, казалось, излучали солнечный свет; а может быть, это просто я такая оптимистка.

Маленькая книга счастья. Где прячется радость и как ее найти

Подняться наверх