Читать книгу За борт! - Ингрид Нолль - Страница 5

Когда Амалия еще ходила в школу, она уступала сестре по всем статьям. Ее тетрадки сразу можно было опознать по вырванным страницам. В восемь лет она, к великому сожалению окружающих, все еще упорно писала мелом не только на школьных досках, но и на дверях туалетов и гаражей: «Кто читает, тот дурак». В солнечные дни она больше всего любила болтаться в саду и лазить по деревьям. А однажды поймала птенца и пыталась накормить его червяками. Оценки в табеле внучки мало радовали Хильдегард Тункель, зато не мог не доставлять удовольствие ее детский неподдельный интерес к природе, чего она никогда не замечала у собственных пятерых детей.

– Плоды тисовых деревьев порядком ядовитые, – поучала она маленькую девочку, – но посмотри, что я умею! – Она положила себе в рот красную ягоду. – Если осторожно языком отделить во рту косточки и выплюнуть, то после мякоть вполне съедобна. – И бабушка показала, как это делается. – И она вкусная, только, прошу тебя, никому не рассказывай, пусть это будет нашей с тобой тайной!

– Птицы тоже едят эти ягоды, – вставила слово Амалия.

Ей ли было не знать, какая живность в саду чем питается, ведь она наблюдала за ними со всем своим детским, непосредственным участием.

Сегодня, пользуясь случаем, Амалия решила возместить долгие часы под неоновыми лампами в медицинском кабинете и практически целый день провела на воздухе, наслаждаясь солнечными лучами. Собственно, как и во все прочие июльские выходные, когда выдавалась хорошая погода, Амалия, как правило, загорала в саду, время от времени, правда, вскакивая, чтобы перетащить шезлонг из тени на солнце или чтобы поболтать с неутомимой, непрестанно хлопотавшей по хозяйству бабушкой. Вот как сейчас:

– Ну и как тебе Уве? – поинтересовалась она.

Бабушка выпрямилась и прислонила грабли к вишне:

– Что ты хочешь услышать? Уж не собираешься ли ты выйти за него замуж?

Это «уж не…» Амалии не понравилось.

– Речь не об этом, – поспешила она оправдаться, – я всего лишь спросила, как он тебе понравился.

– Да я едва знаю этого твоего мужичка!

Амалия снова устроилась на солнышке. Бабушке он не нравится, решила она, иначе бы она не так отреагировала. Может, она вообще недолюбливает больших людей, потому что считает себя обделенной ростом. К тому же Уве на днях похвалил ее творожники, пошутив, что они сделаны из зеленого клевера, – и, пожалуй, немного переборщил.

Спустя пару минут лицо Амалии неожиданно накрыла тень. Это над ней склонилась бабушка, которая тоже обдумывала последний короткий разговор.

– Прости, – сказала она шутливым тоном, – у меня возникло подозрение, что он горемыка. Пожалуйста, не совершай ту же ошибку, что и твоя мать!

«И все-то у них крутится вокруг денег, – разозлилась про себя Амалия. – По-видимому, они ждут, что я подцеплю миллионера. Да-да, знаю, отопление долго не протянет, нужно обновить черепицу на крыше и все такое. Надо бы продать этот полусгнивший сарай, а еще лучше спалить. Тогда только они успокоятся».

О замужестве Амалия едва ли задумывалась, скорее о ребенке. Ведь ей каждый день по профессии приходилось сталкиваться с женскими репродуктивными проблемами. Помимо постоянных заборов крови на анализ, ультразвуковых исследований и гормональных консультаций, в кабинете гинеколога она видела много радости и горя, объятий и слез: женщин, готовящихся стать матерями и излучающих лишь счастье, и тех несчастных, кому это было заказано. Или женщин, для которых положительный тест на беременность был равносилен шоку, и они видели только один выход – как можно скорее избавиться от плода. Забеременеть в неподходящий момент и не от того, от кого надо бы, было для них катастрофой.

А Уве? Он – тот самый, правильный? Может, Амалии стоило потерпеть еще лет десять, не напрягаясь по этому поводу? Ах, если бы не эти несчастные женщины перед глазами, которые слишком долго ждали своего счастья! До этого дня она ни разу не говорила со своим другом о планировании семьи; кроме того, бабушка права на все сто, по крайней мере, в одном: Уве – неудачник. Ему всего лишь двадцать два, на два года ее моложе, и он все еще живет с отцом-деспотом, так как ему не хватает средств, чтобы отделиться. Молодая семья не сможет позволить себе отдельное жилище, и сам Уве в шутку нередко повторял слова своего отца, подражая его народному выговору: «Везде хорошо-о, а дома-то оно лу-учше!»

В прошлое воскресенье Амалию пригласили на гриль. Погода стояла достаточно теплая, чтобы устроить пикник в саду. Отец Уве угощал огромными котлетами (к которым Амалия не прикоснулась) и из кожи вон лез, строя из себя кавалера перед сидевшей напротив миловидной молодой женщиной. А когда его сын встал из-за стола, чтобы принести из морозильника еще льда, отец на него рявкнул:

– Порожняком не бегай!

В памяти Амалии эти слова тут же отозвались чем-то созвучным и очень знакомым. «Работящая девушка никогда не пойдет на кухню с пустыми руками!» – так всегда приговаривала бабушка. И она отправилась помогать Уве уносить жирные тарелки.

Щурясь от послеполуденного солнца, девушка наблюдала, как бабушка выдергивает зеленые побеги, которые прорастали в щелях между каменными плитами, и без устали наклонялась, если замечала какую-нибудь невинную травинку. Вполне вероятно, что старуха относилась ко всем мужчинам так же враждебно, как и ее мать. А что? Бабушка давно овдовела, вырастила пятерых детей и никогда не жаловалась на множество взваленных на нее обязанностей. Была ли она счастлива в замужестве? Дедушка Амалии как-никак был человеком не бедным и среди прочего оставил ей в наследство этот дом. Львиную долю имущества Хильдегард Тункель давным-давно раздала своим четверым детям, что определенно было ошибкой. Потом уже ей объяснили, что если бы дарственная была оформлена в надлежащее время, то не пришлось бы платить налог с наследства. Теперь же, кроме дома, у Хильдегард не осталось ничего, никаких сбережений, и приходилось выживать на скромную ренту. А поскольку Эллен при разделе наследства в тот раз ничего не досталось, то она должна была в скором времени получить в собственность требующий восстановления особняк. Осталось только обговорить сроки с нотариусом.

«Для мамы дом стал тяжелой обузой, – думала Амалия, – но мы, так или иначе, в нем живем». Две комнаты можно было даже сдавать, но ни Хильдегард, ни Эллен не хотели видеть чужих людей – по крайней мере мужчин, – как они будут шататься туда-сюда, делить с ними ванную. А для какой-нибудь студентки из ближайшего университетского города было слишком далеко. Кроме того, Эллен учитывала и то, что у каждой молодой женщины есть друг, и этот друг рано или поздно тоже внедрится в их женское сообщество. Амалия не отваживалась спросить, будет ли сделано исключение для Уве.

Сеанс солнечной ванны с мечтаниями был внезапно прерван. В сад выбежала Эллен с криком:

– Живо что-нибудь накинь на себя, к нам сейчас придут!

Дочь вяло подняла глаза. Ей ужасно не хотелось надевать майку вместо купальника.

– И кто же это? – спросила она.

– Только что позвонил незнакомый мужчина по фамилии Дорненфогель, Дорнкаат или что-то вроде этого и сказал, что хочет обсудить нечто личное. Мне показалось, тут какая-то тайна.

К беседе подключилась и бабушка; по ее недоверчивому выражению лица было ясно, что известие ее насторожило:

– Может, и мне приодеться?

Эллен окинула мать критическим взглядом. Перепачканная зеленью старушка смотрелась не лучшим образом, но среди овощей и травы это не сильно бросалось в глаза.

Амалия тоже предпочла бы и дальше лежать на солнце, но проснувшееся любопытство уже не оставляло ее в покое. А вдруг это посыльный из лотерейного общества?

– Дорненфогель – это кто-то из наших соседей? – спросила она, но Эллен лишь покачала головой и снова устремилась в дом, чтобы прибраться на скорую руку, пока есть время.

Прошло, однако, не меньше получаса, когда раздался звонок в дверь. На пороге стоял мужчина приятной наружности с вздернутой верхней губой. На нем были джинсы, рубашка в клеточку, очень элегантные солнечные очки и светло-коричневая кожаная куртка. Под мышкой мужчина держал черную папку. Амалия открыла ему и тут же узнала, что гостя зовут Дорнфельд и что это он звонил некоторое время тому назад. «А вдруг это торговый представитель, который гнусными уловками рассчитывает подкатить к моей легковерной маме? – подумала она. – Сейчас он достанет страховой полис, а кончится тем, что он притащит из своего автомобиля и попытается впарить пылесос или красное вино. Надо же быть таким наглым, чтобы рассчитывать провернуть это в воскресенье!»

После того как обе дамы и господин Дорнфельд опустились в кресла, Эллен вежливо спросила:

– Могу ли я вам что-нибудь предложить?

Пришлось Амалии идти за минеральной водой, что ее немало разозлило. Не будет ли еще что-нибудь угодно господину?

Подождав, когда Амалия сядет на место, господин Дорнфельд не торопясь сделал глоток, выждал паузу и только затем приступил к делу.

– Мой отец давно отошел к праотцам, а несколько недель назад умерла и мать, – начал он, заметно нервничая. – Среди оставшихся от них бумаг я обнаружил дневник, из которого следует нечто невероятное. По всей вероятности, отец не был мне родным, несмотря на то что таковым значится в моем свидетельстве о рождении.

После этого он опять взял продолжительную паузу.

Амалия напряженно следила за господином Дорнфельдом.

– И какое отношение это имеет к нам? – потеряв терпение, поинтересовалась Эллен.

– По-видимому, мы с вами брат и сестра, точнее сказать, единокровные, – ответил гость, внимательно посмотрев Эллен в глаза, отчего сам пришел в небольшое смущение.

Мать с дочерью от такого поворота будто проглотили языки.

– Я правильно поняла? Вы серьезно полагаете, что мой отец был и вашим отцом? – решилась переспросить напрямик Эллен. – У вас есть доказательства или хотя бы какие-то основания так думать?

– Во-первых, мои родители поженились лишь перед самым моим рождением. Может, это и не столь существенный аргумент, но все же. Во-вторых… – Господин Дорнфельд достал из папки тот самый дневник и, пролистав, остановился на какой-то странице. – И во-вторых, моя мать оставила запись в день моего крещения:

Я бесконечно благодарна Вальтеру за то, что он полюбил малыша как собственного ребенка. Теперь у меня есть надежда, что все еще наладится. От Руди Т., к сожалению, ничего не дождешься, так как у него уже своя семья и, кроме того, он пытается представить дело так, будто я нацелилась на его деньги.

Эллен задумалась. Ее отца в самом деле звали Рудольфом, а «Т.» могла означать «Тункель». Она крайне недоверчиво изучала незнакомца, пытаясь найти в его чертах какие-нибудь наследственные черты.

– Господин Дорнкаат! Как вам пришла в голову мысль, что упомянутый в тексте Руди Т. мог быть моим отцом Рудольфом Тункелем? – спросила она, переходя на агрессивный тон. – Эти несколько строчек – единственное доказательство?

– Меня зовут Герд, к слову сказать, – ответил он. – Кроме этого доказательства, я нашел еще фото незнакомого мне мужчины, который внешне очень похож на меня. Убедитесь сами!

Амалия с Эллен склонились над фотографией человека, которого нельзя было ни с кем спутать. Это был он: одной – отец, другой – дедушка. Возразить было нечего. На обратной стороне фотокарточки зелеными чернилами было написано: «Твой Руди».

Недоуменное молчание прервала Амалия:

– Позвать бабушку?

И мать, и Герд Дорнфельд воспротивились. Возможно, она не догадывается об этом проступке мужа, и лучше ей и дальше оставаться в неведении.

Прежде всего Эллен хотелось выяснить, не находил ли предполагаемый братец полное имя ее отца в каком-нибудь документе, в письмах или других дневниковых записях? Оказалось, что нет. Чтобы разузнать все подробнее, он нанял детектива для поиска.

– В конце концов, я узнал, что моя мать до свадьбы жила в Мёрленбахе[7] и работала в местной аптеке. Из этого можно сделать предположение, что и тот самый Руди тоже жил в этом местечке.

Амалию осенило: ведь это не более чем смутные гипотезы. Ясность может внести только генетический анализ. Сделать его не так сложно, если они оба согласятся.

Герд поблагодарил ее взглядом и одобрительно кивнул. Но Эллен в ответ покачала головой. Ведь этот человек ей совершенно чужой. Она не чувствовала в Герде ни родственной души, ни внешнего сходства. О загулах отца она ничего не желала слушать. Она любила и почитала родителя и не могла представить, что у него была любовная связь на стороне.

– Мне нужно время подумать, чтобы переварить ваши подозрения, – сказала Эллен строгим голосом и встала. – Оставьте вашу карточку, я сама дам вам знать.

Амалия была разочарована. Ей хотелось расспросить нового сводного дядю подробнее. Как звали его маму до замужества? Женат ли он сам? Если ли у него дети, а также неизвестные двоюродные братья и сестры? Кто он по профессии и где живет? Моложе ли он ее матери? Почему дедушка не признавал своего внебрачного сына? На большинство этих вопросов Герд Дорнфельд, пожалуй, и сам не знал ответов.

Как только гость ушел, Эллен захотелось глотнуть шнапса, чего с ней еще никогда не случалось. Она нервно постукивала пальцами по спинке кресла и вообще была чрезвычайно и пугающе взволнованна.

– Не сомневаюсь, что он обманщик! Но что ему от нас нужно? Что ты думаешь об этом типе?

Амалии он не показался таким уж несимпатичным. Она могла понять, что человек хочет разобраться в тайне своего происхождения. Несомненно, дневник матери произвел на него шоковое впечатление: кто знает, что еще там написано? Она быстро нашла его визитную карточку и громко прочитала: «Герд Дорнфельд, Апфельштрассе 24, 60322 Франкфурт». Номер телефона и электронная почта также были указаны – но ни титула, должности, названия фирмы или хотя бы рода занятий. Амалия бросилась к компьютеру и ввела данные. Адрес совпадал, но любая другая информация, к ее разочарованию, отсутствовала.

Девушка задумчиво посмотрела на мать.

– Наверное, он одинок и разыскивает семью. На самом деле он здорово похож на дядю Маттиаса, – поделилась она, – но на тебя ничуть.

– В конце концов, у меня четверо братьев и сестер, – сказала Эллен. – Почему он пришел именно ко мне? Обзвоню-ка я всех по очереди, посмотрим, не знают ли они что-нибудь об этом похождении нашего отца…

Амалия все же призвала маму успокоиться: в конечном счете, скандальная история случилась в доисторические времена. Тем не менее дело показалось ей очень интересным, и захотелось немедленно обсудить его с Уве. Но мать строго наказала держать рот на замке.

Через два часа из сада вернулась бабушка Хильдегард. Она помнила, что во время ее отсутствия к ним должен был зайти некий человек.

– И кто же это был? Новый поклонник? – полюбопытствовала она не без иронии, однако ответа не получила. – По крайней мере, готовить я еще в состоянии, – пробурчала она оскорбленно и скрылась на кухне.

Амалия побежала за ней вслед.

– Бабушка, это приходил представитель правления, – соврала она, – мы быстро от него отделались.