Читать книгу Каэль и Элисса. Регентша пепельных писем - Инна Федералова - Страница 3

[Каэль]

Я шел, ведомый зовом сердца, к апартаментам Элиссы. Не собирался вторгаться в ее личное пространство, лишь надеялся встретить ее неподалеку. И удача мне улыбнулась.

Но она была не одна.

Рядом с ней стоял незнакомец. Его облик приковывал взгляд: багровый шрам на правой щеке, похожий на знак анархии (или, скорее, клеймо), лишь подчеркивал хищную привлекательность. Левое ухо украшали шипы, а многочисленные серьги словно декламировали темную суть владельца.

Черные волосы – прямая челка, нависающая над глазами; сзади длиннее, прикрывают шею. Слева несколько высветленных прядей складываются в узор, напоминающий волчий оскал. Поджарый, как доберман, и заметно выше меня.

Будучи Жнецом любви, я невольно оценил его ауру: она излучала ту самую притягательность, что не могла не зацепить девушку с ее вкусом. Мелькнула мысль: возможно, все мы здесь, ее кандидаты, в чем‑то схожи – хотя бы этой темной харизмой.

Незнакомец мурлыкал, глядя на Элиссу:

– Обычно мое сердце холодно как лед, но что‑то глубоко внутри меня требует тебя. Позволишь влюбиться, или же я паду в немилость?

– Можешь попробовать, – ответила Элисса, и на губах ее расцвела кокетливая улыбка.

Они остановились. Незнакомец встал перед ней, глядя прямо в глаза:

– Я сделаю так, что это того стоит, и сведу тебя с ума, Регентша пепельных писем.

«Регентша пепельных писем»…

Я замер, пытаясь осмыслить услышанное. «Пепельные письма»… Вероятно, метафора сожженных посланий, невысказанных признаний, утраченных связей. Пепел – символ необратимости, письма – ностальгии. А «регентша»… Хранительница руин этих чувств? Богиня забытых любовных исповедей? Образ отзывался эхом эпистолярных романов эпохи романтизма, где страсть всегда граничит с гибелью.

И тут незнакомец сделал шаг вперед, схватил ее за руку и уже тянулся губами к ее коже.

– Стоять! – вырвалось у меня. – А ну отошел от нее!

Он разомкнул пальцы, медленно повернулся ко мне. В его глазах вспыхнул нескрываемый интерес, смешанный с вызовом.

– Кто ты такой, чтобы вмешиваться? – произнес он, слегка склонив голову.

Я шагнул ближе, чувствуя, как в груди разгорается незнакомое прежде пламя – чистое, незамутненное воспоминаниями о прошлых поражениях. Вееро лишил меня части памяти, и теперь каждое чувство казалось первозданным, острым, как лезвие.

– Тот, кто не позволит тебе обмануть ее, – ответил я, выдерживая его взгляд.

Элисса молчала, но в ее глазах читалось любопытство. Она переводила взгляд с меня на незнакомца, словно оценивала, взвешивала.

– Обмануть? – он усмехнулся, и шрам на его лице исказился, придав улыбке зловещий оттенок. – Я лишь предлагаю ей то, чего она жаждет. Разве не видишь? Она – хранительница утраченных слов, а я – тот, кто вернет им голос.

– Она не нуждается в том, чтобы кто‑то говорил за нее, – возразил я. – Ее голос итак звучит громче всех.

Элисса слегка приподняла бровь, будто удивляясь моей дерзости. А может, ей было приятно услышать это?

– Громче всех? – незнакомец рассмеялся. – Тогда почему она молчит? Почему позволяет нам спорить за ее внимание?

Я не ответил. Вместо этого шагнул к Элиссе, не отводя взгляда от ее глаз. В них плескалось нечто неуловимое – то ли вызов, то ли ожидание.

– Потому что она выбирает, – тихо сказал я. – И выбор ее будет истинным.

На мгновение воцарилась тишина. Только ветер, пробирающийся сквозь арки Амуртэи, шелестел, словно перелистывал страницы невидимых писем.

Элисса улыбнулась – на этот раз по‑настоящему, без кокетства. И в этой улыбке было больше, чем просто благосклонность. В ней читалось обещание.

– Ты смел, это похвально, – раздался голос незнакомца. Он сделал шаг вперед, протягивая руку. – Меня зовут Дамиан. А тебя?

Я посмотрел на его ладонь, затем снова в глаза.

– Каэль.

Дамиан усмехнулся, но руку не отвел.

– Значит, Каэль. Посмотрим, кто из нас сумеет услышать ее настоящий голос.

В тот самый миг, когда Дамиан еще держал руку протянутой, а между мной и им повисла немая схватка взглядов, пространство вокруг дрогнуло. Воздух сгустился, будто перед грозой, и из мерцающей дымки выступил новый соперник.

Он двигался так, словно пространство само расступалось перед ним. Пепельно‑русые волосы отливали серебром в свете Амуртэи, а осанка выдавала в нем благородного льва – величественного, уверенного, привыкшего к восхищенным взглядам. Но взгляд… Взгляд хищной кошки – острый, пронизывающий, будто он видел не только внешность, но и самые темные уголки души.

Его пиджак был небрежно расстегнут, бесстыдно обнажая тренированный торс, словно вызов всем условностям. На шее – массивная цепь, тяжелая и блестящая, будто не украшение, а оковы, кричащие: «Я узник своих чувств к тебе».

Он не стал медлить с приветствиями. Шагнул прямо к Элиссе, игнорируя нас с Дамианом, и произнес голосом, в котором смешались бархатная убежденность и дерзкий напор:

– У меня нет стереотипов. Я переосмысливаю судьбу. Ты – биение моего сердца, ты – моя логика, ты – мой путь. Вперед, Элисса, – он протянул руку, – давай шагнем в это совершенно новое пространство. Нельзя зацикливаться на прошлом.

Элисса чуть отступила, но не от страха – от изумления. Ее глаза расширились, будто она пыталась прочесть в нем что‑то, недоступное нам.

Дамиан первым нарушил молчание. Его губы скривились в холодной усмешке:

– И кто же ты, смельчак, ворвавшийся без приглашения?

Новый соперник даже не взглянул на него. Все его внимание было приковано к Элиссе.

– Меня зовут Верон, – наконец произнес он, не отрывая взгляда от ее лица. – И я знаю, что ты чувствуешь. Ты устала от полутонов. Ты хочешь огня, который не просто греет, а сжигает все лишнее.

Я почувствовал, как внутри закипает раздражение. Этот Верон говорил так, будто уже владел ее сердцем. Будто имел право заявлять, что понимает ее лучше.

– Ты говоришь красиво, – я шагнул вперед, закрывая Элиссу собой. – Но слова – это лишь ветер. Что ты готов дать ей, кроме красивых фраз?

Верон медленно перевел взгляд на меня. Его глаза сверкнули, и в этот миг я понял: он не просто соперник. Он – стихия.

– Я готов дать ей все. Даже то, чего она сама не смеет желать.

Ветер в Амуртэи усилился, взметая невидимые вихри.

Элисса молчала. Но в ее глазах уже разгоралось пламя – не страх, не растерянность, а интерес.

Я стоял, чувствуя, как напряжение стягивается в тугой узел между мной, Вероном и Дамианом. Воздух дрожал от невысказанных вызовов, от столкновения трех разных истин о том, что есть любовь.

И вдруг все замерло.

Ветер стих. Шум мира словно приглушили невидимой рукой. В этой внезапной тишине возник аромат – мха, дождя и чего‑то неуловимо нежного, будто лепестки сакуры коснулись воздуха.

Из мерцающей дымки выступил незнакомец. Он двигался так, что сам простор Амуртэи словно расступался, давая ему дорогу. Ни пафоса, ни вызова – только спокойная уверенность того, кто знает: ему не нужно доказывать свое место.

Я сразу отметил странную двойственность этого облика. В чертах лица читалось что‑то японское – тонкий изгиб бровей, чуть раскосые глаза, в которых переливался золотистый свет, словно в лесной реке на закате. Но волосы – мягкие, пшеничного оттенка, слегка вьющиеся – придавали ему образ странника, привыкшего к долгим дорогам.

А еще – его губы. Пухлые, чувственные, будто созданные для шепота. В их спокойном изгибе таилась сила, которую я не мог сразу определить. Не страсть Верона, не дерзкая решимость Дамиана – что‑то иное.

Он не стал подходить к Элиссе с протянутой рукой, не бросил громких слов. Просто встал рядом – так естественно, будто всегда был частью ее мира.

– Еще один? – голос Верона резанул тишину, как клинок. – Сколько вас тут, желающих переписать ее судьбу?

Дамиан лишь усмехнулся, но я видел: его задевает, что внимание Элиссы дрогнуло. Он привык быть центром, а не одним из.

А я… я молчал. Что‑то в третьем сопернике тревожило меня – не угрозой, а иной природой силы. Он не пытался завладеть моментом, он был в нем.

Когда он заговорил, голос его звучал тихо, но проникал глубже любых речей:

– Ты устала. Я вижу это в твоих глазах. Но ты не одна. Позволь тишине стать твоим союзником.

Элисса замерла. Я видел, как ее взгляд изменился – впервые за долгое время в нем не было настороженности. Только интерес.

– Кто ты? – наконец, подала голос Элисса, будто вспомнила, что все еще обладает даром речи.

Он чуть склонил голову, и в этом движении была такая естественная грация, что даже Верон на мгновение умолк.

– Меня зовут Сильван, – произнес он, не отводя взгляда от Элиссы. – Я не пришел бороться за тебя. Я пришел… услышать тебя.

Его слова повисли в воздухе, словно капли утренней росы. В них не было ни вызова, ни обещания – только тихая уверенность, будто он знал что‑то, недоступное нам.

Верон фыркнул:

– Услышать? В любви не нужны слушатели. Нужны действующие лица.

Дамиан скрестил руки:

– Тишина – это просто отсутствие звука. А я предлагаю действие.

А я вдруг понял: в словах Сильвана была сила, которой не хватало нам всем. Не страсть, не революция – присутствие. Он не стремился победить, он хотел услышать.

И в этот миг я осознал: он опаснее их обоих. Потому что если Дамиан пытался зажечь в Элиссе пламя, а Верон звал разорвать прошлое, то Сильван… он предлагал ей то, чего она, возможно, искала больше всего. Право быть.

Ветер снова поднялся, но теперь он нес не угрозу, а шепот начала отбора.