Читать книгу Цветные виденья (сборник) - Инна Лиснянская - Страница 3

Рукой слезу останови,

Не бойся горестного знанья —

Проходит время для любви,

Приходит для воспоминанья.

И возникают острова

Твоей любви, твоей Эллады,

И повторяются слова

Твоей тоски, твоей услады, —

И ты ни с кем уже не врозь,

И нет разлуки за свиданьем,

И даже то, что не сбылось,

Становится воспоминаньем.

Что ещё я вижу кроме этих нитей

Дождевых за переделкинским окном? —

Сон, изъезженный колёсами событий,

И событья, затуманенные сном.

Не до гнева, не до слёз и не до шуток.

Как с судьбою ни враждуй и ни дружи,

Всё равно она размытый промежуток

Между помыслом и промыслом души.

Жизнь проходит между небом и землёю

Вертикальная и зыбкая, как дождь,

И плывёт, словно блудница к аналою,

Соловьиная торжественная ложь.

Боже мой, и я хотела стать любовью,

Милый мой, и я мечтала о венце,

И дрожит в дожде по горло Подмосковье

Со следами незабудок на лице.

Ещё не вечер, но уже не утро —

Закатный дождь. И, честно говоря,

Пора нам быть или не быть, но мудро:

Как тот моллюск в дому из перламутра

Или пчела в гробу из янтаря,

Или освоить опыт оптимистов —

Не замечать, как этот час неистов,

Не слышать перебоев и частот,

А сравнивать с мерцаньем аметистов

Дождя мерцанье и наоборот.

На что нам знать, что жив Иеремия,

И что мерцательная аритмия

Во Времени, в Пространстве и в узле,

Где сходятся все токи кровяные.

На что нам знать, что будет на земле?!

Да и к чему нам знать о том, что было?

Зачем тревожить памяти могилу, —

Там за пластом – второй и третий пласт…

Незнание даёт такую силу,

Какую нам ничто уже не даст.

Что я увижу в часы одиночества?

Птиц перелётных кочевничье зодчество,

Жизнь без младенчества,

Воздух без имени, почву без отчества,

Дым без отечества.

Нет иллюзорней и нету отчетливей

Данного времени,

Нету гонимей и нет изворотливей

Сорного семени.

Разве мне плохо под певчими гнёздами

С дымом соседствовать?

Птичьи права – это роскошь, но с грёзами

Радостно бедствовать.

Я проситься буду в пекло адово,

Если даже Бог меня простит.

Белый пепел на малине матовой,

А торфяник розовым покрыт.

В душном времени, в болотном пламени

Имя Господа мы долго жгли

И сгорали сами. И, как знаменье,

Ливни милосердные сошли.

И отступница, и погорелица, —

Каюсь на пространстве торфяном,

Низкий голос по России стелется,

Словно дым, который был огнём.

И наверное, когда покину я

Навсегда земную колею,

Тень моя не раз придёт с повинною,

Если даже окажусь в раю.

Какое нынче лето – все ливни коротки,

Ни власти, ни крамолы, —

Клеёнчатые листья, атласные жуки,

Вельветовые пчёлы,

И крылья из батиста, и кружевная тень,

И в ягодах опушка,

И в воздухе такая безоблачная лень,

Как будто мир – игрушка.

А может быть, и вправду игрушка, если ты

Цела и невредима,

Ты, шедшая в огонь, ты, сжегшая мосты,

Ты, чёрная от дыма.

От ума до сердца дальше,

Чем от сердца до ума, —

Эта истина не старше

И не младше, чем зима,

Где пути столкнулись наши

И сомкнулись наши сны, —

И содвинули мы чаши

Ликованья и вины…

От зимы до лета дальше,

Чем от лета до зимы,

Но с тобой об этом раньше

Не догадывались мы.

В наши маетные годы

Жизнь измерить не могла

Путь от белой непогоды

До лилового тепла,

Где на перекрёстке лета

Над четой могильных плит,

В плоской шапке из вельвета

Пижма жёлтая стоит,

И татарник, отцветая,

В серый кутается мех…

Жизнь, и нами прожитая,

Не мигая смотрит вверх.

Там всё то, что с нами было,

Там, боясь извечной тьмы,

Ходит маятник светила

От зимы и до зимы.

От земли до неба дальше,

Чем от неба до земли,

Это знали мы и раньше,

Но предвидеть не могли,

Что и тверди мы содвинем,

В час содвинув роковой

Наши души в небе синем,

Наши руки под землёй.

Что делать? – спросила у Жизни, – сказала: умри!

Что делать? – спросила у Смерти, – сказала: живи!

Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари,

А дождь за окном, как мерцательный трепет в крови.

То ангел меня посещает, а то – сатана,

И каждый выходит из зеркала против окна,

И только себя я не вижу в стекле никогда,

А время течёт, как течёт дождевая вода.

Я ангелу плачусь, но тут же приходит другой,

Меж нами я воздух крещу обожжённой рукой.

Мне кажется, ночь – это уголь сгоревшей зари,

А это сгорели в духовке мои сухари.