Читать книгу Вера и Россия, или Настя, ползи! - Иоанн Тунгусов - Страница 4

Семён Ильич Рудаков сегодня проснулся рано. И сразу же по пробуждении вспомнил вчерашнюю яркую мысль: «Нужно каким-то образом найти пребывающую в наших краях Алёну Евсеевну Рассказову и сделать ей предложение стать председателем жюри нашего конкурса». Это была весьма своевременная мысль.

Будет солидно, если такой известный среди фольклористов человек почтит наше собрание своим присутствием. Да и не только почтит… Хорошо, что Владимир Алексеевич вчера подсказал. И знает же этот «пенёк старый» – так про себя совсем беззлобно называл Семён своего непосредственного начальника – кто и когда приезжает к нам в область из столичных знаменитостей…»

– Да-а, – он посмотрела на часы, – сейчас звонить ещё не стоит – половина седьмого, а вот через час-полтора вполне возможно.

Семён потянулся на кровати особенным образом: лёжа на спине и вытянув руки вдоль туловища, подбородок прижимал к груди. Одновременно кисти рук тянул на себя – запястья от себя, равно как и пальцы ног, естественно, вместе со стопой натягивал вверх, к себе. Мышцы спины, ног и рук при этом вытягивались, обнаруживая приятное с утра напряжение. Только после такого упражнения он позволял себе вставать с кровати. Про этот приёмчик ему как-то обмолвился друг детства, и Семён стал его практиковать. Понравилось. Будто и правда подниматься с постели стало легче.

Сделав утренние дела и позавтракав, Семён позвонил начальнику.

– Здравствуй, Владимир Алексеевич, – поздоровался он.

– И тебе Семён не болеть, – по-отечески отозвался начальник.

– Ну, так как, подскажете номерок Рассказовой?

– А что ж не подсказать? Пиши…

Семён записал номер телефона, по которому нужно было звонить. Попрощавшись с начальником, набрал.

– Здравствуйте. Алёна Евсеевна?

– Доброе утро, слушаю Вас…

– Вас беспокоит Семён Рудаков, организатор Н-ского конкурса детских народных коллективов… Вам удобно сейчас говорить?

– Да, вполне.

– Алёна Евсеевна, позвольте выразить Вам своё признание и обратиться к Вам с просьбой принять предложение быть председателем жюри нашего конкурса…

– Семён, скажите, а сколько коллективов заявлено?

– Четырнадцать.

– А призовых мест?

– Четыре…

– Вот что я Вам скажу: если хотите видеть меня в жюри, то никаких призовых мест! Детям это неполезно…

– Но как же тогда их оценивать?

– Да не надо их оценивать! Пусть дети встретятся, посмотрят друг на друга, послушают… Это будет для них гораздо полезнее, понимаете?

– Не совсем…

– Попробую объяснить, – Алёна Евсеевна мысленно испросила благословения «Господи, помоги» и принялась объяснять свою позицию.

– Для тех, кто победит, есть повод потщеславиться. А тем, кто не победит, есть повод позавидовать. Соревновательность свойственна детям, но далеко не всегда она принимает здоровые формы. Подростки не всегда могут понять, почему одни лучше, а другие нет. Они не понимают, по оценкам каких качеств выносят свои решения взрослые. Да и решения эти зачастую являются следствием чьих-то вкусовых пристрастий, не больше. Нет объективности, понимаете?..

На другом конце трубки продолжалось молчание.

– Семён, Вы здесь?

– Да, да, Алёна Евсеевна, куда ж мне деваться-то? – в задумчивости проговорил Семён.

– Вы поймите, – продолжала Рассказова, почувствовав затруднение собеседника, – это не мой каприз, это осознанная мною действительность и моя жизненная позиция, если хотите. Нельзя детей оценивать.

В наше время, когда общество не объединено представлением о прекрасном, единой культурой, если хотите, глупо оценивать по малопонятным стандартам ту его часть, которая толком ещё не прониклась духом, лежащим в основе нашего творчества… В общем, если хотите видеть меня в Вашем жюри, то никаких призовых мест. Пусть это будет смотр, – подвела черту она.

Наконец, после некоторой паузы, Семён заговорил:

– Хорошо, мы подумаем. Когда Вам можно перезвонить?

– Позвоните вечером.

– Спасибо, хорошего Вам дня, Алёна Евсеевна. После разговора Семён так и остался сидеть с телефоном в руках. Смутное чувство не покидало его. Вроде бы все ясно сказано, но чем-то витавшим между строк тронули его слова Рассказовой.

Вспомнилась Катя. Она также пыталась объяснить ему нечто, чего он никак не мог понять. И ладно бы не старался, а то ведь всем сердцем силился уразуметь объясняемое любимой женщиной, а не мог.

В памяти встало ее заплаканное лицо, тонкие и нежные руки, которым Катя не могла найти места в их последнем разговоре: то прикладывала одну из них к остренькому подбородку, подпирая другой локоток, то поправляла сочные каштановые с медным оттенком волосы, то промокала платком мокрые уголки светло карих глаз.

– Ну пойми же ты, нельзя вот так, в лоб говорить людям, как ты говоришь, «правду»… Чего ты хочешь добиться? Изменения людей? Ты себя попробуй изменить сначала, а уж потом за других берись!

Катя говорила тихо, с безнадежностью в голосе, ибо попытка достучаться до Семена была далеко не первой. Но кто знает, может, в этот раз…

– Терпения и участия тебе не хватает, Сеня. Людям время нужно. Иногда вся жизнь. Тем более тем людям, которых мы любим. И пусть ты все правильно понимаешь и делаешь, но этой неподъёмной правильностью человека раздавить можно, если он не дорос еще до её понимания.

– Ну, так я и стараюсь ему помочь в этом, дорогая моя! – восклицал Семен.

– Как?! Как ты стараешься ему помочь? – не выдержала Катя, срываясь на высокие тона. – Ты говоришь очевидное для себя, совершенно не принимая во внимание, очевидно ли это для твоего собеседника! Может, ему до твоего понимания лет десять идти…

Катерина часто и глубоко дышала, щеки ее разрумянились, и Семен невольно любовался бы ею, если бы не видел, с какой скоростью растет между ними стена отчуждения. Теперь он и сам был готов согласиться, что ему нужно лет десять расти до того, чтобы понять очевидное для его Кати.

Ни к чему не привел тот их разговор. Хотя почему же не привел? Катя ушла. Сначала к маме, а потом сняла с подругой отдельную квартиру и зажила самостоятельно, как и до встречи с ним. Семен переживал и, главное, не совсем понимал, кого винить в случившемся. Вроде делал он все правильно и оснований для отчаянного Катиного поступка в своих действиях не находил.

– Перебесится, придет, – говорили друзья.

Но Семен в этом сильно сомневался. В предыдущие разы ему удавалось успокоить Катерину, обнадёжить, что все устроится, они друг ко другу притрутся, время-то прошло всего полгода, как они вместе… Катя верила, соглашалась, но с каждым разом времени на примирение уходило все больше.

Катя соглашалась всё трудней и вот тогда, в последнем их разговоре уже не поверила. Сил в себе не нашла. Она так нуждалась в его участливом понимании, терпеливом возведении хрупкого строения доверительных отношений с такими разными вверенными ей подопечными, с теми, кто ей был дорог, кому она зачастую отдавала всю себя без остатка. И Катя желала, чтобы Семен был ей поддержкой и опорой в те нередкие минуты, когда она порой совсем не знала что делать.

…Они настали, эти долгожданные, наполненные спасительностью мгновения, – пахнущие хвоей и молодой зеленью – в тихой и теплой весенней ночи, с бездонным звездным небом, манящим высотой и недоступностью.

И вдруг – вспыхнули огоньки. Это широко распахнулись церковные двери. Мои прихожане, бережно прикрывая ладонями трепетные свечные язычки, двинулись вокруг небольшого, с немалым трудом строящегося храма Сретения Господня. В руках хоругви, иконы.

А наверху, тоже в еще не полностью возведенной колокольне, звонили – женщина и мужчина – слаженно и ритмично. И величаво плыл над селом праздничный благовест. И вплетаясь в его звонкий, ликующий, радостно-стройный мотив – мощно и дивно звучало: