Читать книгу Джилл - Ира Полевая - Страница 3

Уже два месяца Джилл не могла нормально спать.

Она выгуливала свое тело несколько раз в день, кормила его, со вкусом одевала, но уложить в кровать никак не могла.

Тело волновалось, тело дрожало – большая мягкая кровать будто отвергала его, и разум Джилл подолгу не мог примкнуть к манящему царству грез.

Бывало, в три часа ночи девушка уже начинала завтракать – кофе, тосты с беконом. Она не курила, но в такие моменты ей хотелось поймать губами сигаретку, сесть у большого окна и богемно пускать дым, наслаждаясь серым свечением туманного рассвета за стеклом.

Ей удавалось вздремнуть уже после того, как солнце-гвоздь вбивалось куда-то за полотно густых непроглядных туч. Она падала в холодный подвал сновидений, ежилась от неприятного чувства всепоглощающей тоски, пыталась поймать руками сны, но ловила только воздух.

После пробуждения Джилл чувствовала себя опустошенной и разбитой, и еще долго ругалась, направляясь к холодильнику.

Так было и сейчас.

Девушка лениво брела сквозь комнату, пытаясь расчесать скомканные волосы руками и полностью открыть глаза.

Плотно завтракать она не хотела, поэтому быстро сделала себе кофе и уселась на диван в небольшой гостиной, подобрав ноги под себя.

Джилл была довольна своим домом. Небольшой, двухэтажный, пропитанный строгим минимализмом и ароматизированными свечами. Светло-серые стены отлично сочетались с большими окнами, мебель пастельного цвета тесно дружила с изумрудным ковром. Все было обставлено просто, но со вкусом. Каждой вещи было отведено свое место. Ни шанса на творческий беспорядок.

Она успела сделать пару глотков, как раздался энергичный стук.

– Кто? – спросила девушка, подойдя к двери.

– Это я, Сэм.

Джилл тихо вздохнула и пропустила парня в дом.

– Проходи, компьютер пока не включала.

– Хорошо, – улыбнулся тот, – я на пару минут, обещаю.

Девушка знала, что «пара минут» от Сэма ловко превратятся в несколько часов, но, сказать честно, ей это никак не мешало. Личный компьютер парня не тянул некоторые программы, которые отлично вывозил компьютерный агрегат Джилл, поэтому девушка решила быть щедрой.

Сэм по-хозяйски уселся за рабочий стол в небольшом коридоре и включил технику.

– Будешь кофе? – предложила Джилл, проходя мимо.

– Нет, спасибо, – быстро ответил парень, не поднимая глаз с клавиатуры. Он уже принялся за работу.

Джилл улыбнулась.

Сэм быль хорошим парнем: очень умным, старательным и целеустремленным. Это ей и нравилось, и раздражало одновременно. Девушка обладала аналогичными чертами характера, поэтому стремилась окружать себя только амбициозными и волевыми людьми. И это не давало ей шанса расслабиться. Это был ее сознательный выбор «всегда держать себя в форме».

Но одна только мысль, что кто-то из ее окружения может быстрее достичь ошеломляющего успеха, сводила Джилл с ума и заставляла работать еще больше, еще усерднее. И Сэм, каким бы хорошим приятелем не был, представлял огромную угрозу ее жизненному балансу.

Они учились вместе на курсе информационных технологий, и в этом году их университет объявил о большом конкурсе по разработке и реализации собственных компьютерных проектов. Выигрыш был солидный: денежный грант и стажировка в ведущих компаниях страны.

Джилл знала, что должна победить. Иначе никак.

С самого детства она стремилась быть лучшей. В школе, когда другие посредственно рассказывали стишки, она вкладывала в них всю свою душу, все свое детское обаяние и зарождающееся умение убеждать, что именно она, маленькая белокурая Джилл, заслуживает всеобщего внимания и одобрения. Именно она должна в сотый раз победить. Именно ее должны выделить из серой кучки маленьких школьников и школьниц.

И жюри с радостью шли на эту детскую безобидную приманку, рассыпаясь в аплодисментах и сентиментальных слезах.

Но по мере взросления детские безобидные приманки со стороны Джилл становились куда опаснее: один раз ей пришлось испортить платье соперницы к молодежному конкурсу красоты, потому что оно сильно обгоняло по своей пышности наряд Джилл, а в другой раз она подставила девочку из спортивной секции, подбросив ей запрещенные вещества.

И Джилл действительно думала, что вынуждена это делать.

Победа не терпит жалости или долгих раздумий. Победа выбирает умных и изворотливых. А потом жизнь купает победителей в шелках и золоте, награждая тысячами восхищенных взглядов.

Так говорил отец Джилл, но средства для осуществления задуманного девушка выбирала сама. Она чувствовала в себе пульсирующий талант и силу. Она выросла на словах всеобщего одобрения и реплик: «Смотрите, она такая умница!», пока они не стали ее частью. Ее фасадом, которому девушка всячески старалась соответствовать.

Она не жалела себя и не жалела других людей на этой адской дорожке к пресловутому успеху. Она делала больше, чем от нее требовалось. Она расписывала каждую свою минуту. Ловко преодолевала препятствия и обменивала свою юность со всеми ее безумствами и драмами на толстые ежедневники, трекеры привычек и многозадачность.

Она смотрела в зеркало по утрам и тихо подбадривала себя: «Я знаю, ты все сможешь! Потом отдохнешь!»

Но вечером ее отражение говорило об обратном: скатившийся в течение дня тональник оголял яркие синяки под глазами, взгляд сквозил усталостью и грустью, парочка непослушных прядей выбивалась из идеально симметричной прически.

Это уже не была утренняя Джилл-победительница, это была обычная девушка-подросток, которая хочет смотреть сериалы и есть чипсы, не заботясь о фигуре.

Иногда Джилл спрашивала себя: «Что будет, если я расслаблюсь, сдам свои позиции на несколько дней и хорошенько отосплюсь?»

Ответ приходил мгновенно:

«Тогда Джилл перестанет быть Джилл»

Она помнит вечера, когда будучи ребенком сидела подолгу в кожаном кресле отца и наблюдала за покачивающимися движениями железной ручки в его ладони.

Отец создал свою мебельную фирму, которая подарила ему несколько миллионов и жизнь, о которой многие могут только мечтать. Но вместе с тем успешный бизнес преподнес ему страх, что въелся с первыми купюрами под кожу, затуманил его разум и отрезал от возможности радоваться моменту.

Страх все это потерять.

Вновь стать бедным мальчишкой из семьи рабочих, которым он был когда-то, много лет назад. Отказывать себе в комфорте и вкусной еде, стыдливо прятать глаза, встречая людей на несколько социальных слоев выше. Подслушивать вечные ссоры родителей о нехватке денег из скудно обставленной детской.

Тогда Джордж думал, что деньги сделают его свободным, но с их появлением и той богатой жизнью, что они ему дали – он посадил себя на пожизненное в собственной голове.

Поэтому Джордж никогда не терял самообладания, носил только идеально выглаженные рубашки, занимался спортом три раза в неделю и подолгу сидел в кабинете, время от времени наставляя Джилл: «Ты можешь достичь всего! Более того, ты должна это сделать. Не теряй хватку, будь непобедима!»

Джордж не одаривал Джилл родительской любовью, уверовав, что это делает детей чрезмерно мягкими и беспомощными. Он не говорил с ней по душам, шутил тактично и только при знакомых семьи, мол: «Смотрите, с чувством юмора у меня в порядке, но я не клоун». Он был идеальным семьянином и другом для других, но задумчивым и немногословным в стенах собственного дома.

Джилл никогда его не винила, более того, отец был ее примером для подражания, железным словом, поводом гордиться. Но он никогда не был для нее настоящим отцом. Идеальный наставник, не более.

Мать всегда говорила: «Он любит нас, поэтому так много работает и мало времени проводит дома. Он делает это лишь из чистой любви и желания подарить нам ту жизнь, о которой мы мечтаем. Мы должны быть благодарны ему за это».

Звучало убедительно, но ровно до того момента, пока на глазах матери не выступали едва заметные слезы.

Через пять лет после рождения Джилл на свет появилась ее младшая сестра, Дженис. Сразу стало ясно – еще один маленький ангел сошел с небес. Большие зеленые глаза, обрамленные редкими ресницами, маленькие губы и нос, послушные светлые кудри, в которые приятно пускать руки. Внешне Дженис была копией своей старшей сестры, почти что ее идеальным продолжением, но по мере взросления разница между характерами сестер стала разительна.

Если Джилл была той самой звездочкой, чудесным божественным посланием во время чтения детских стихотворений и все умиленные взгляды нескромно собирала в свою маленькую сверкающую сумочку, то Дженис была обычной девочкой где-то слева от сцены, которая стояла, опустив взгляд в ноги, и прятала большой палец руки в маленьком рту.

Ей было не важно, кто победит и овладеет титулом зрительский симпатий, она просто хотела домой – к маме, папе и своим любимым мягким игрушкам.

Если Джилл нравилось купаться во всеобщем внимании, и она с радостью демонстрировала гостям семьи свои замечательные таланты, то маленькая Дженис, напротив, сидела тихо у краю стола, прижимая к груди плюшевого единорога, и мечтала попробовать кусочек торта именно с заварной начинкой.

И если Джилл всегда получала от отца лишь наставления и одобряющие кивки, то Дженис доставалась та самая нежная безусловная родительская любовь, которая никак не помещалась в сверкающей сумочке Джилл, расходившейся по швам от похвал, побед и пророчеств о большом будущем.

Это началось незаметно.

Дженис исполнилось шесть – и она начала сильно болеть. Фарфоровая кожа девочки становилась бесцветной, тихий кашель путался в голубых покрывалах, в комнате пахло детским кремом вперемешку с едким запахом лекарств.

Поначалу отец раньше приходил с работы, чтобы провести больше времени с больной дочуркой, потом он начал брать выходные, чтобы отвезти ее с мамой в частную больницу, и, в конце концов, он почти что поселился в комнате младшей, поглаживая ей волосы и шепотом читая детские сказки.

Дверь в комнату Дженис почти всегда была закрыта.

Мать не подпускала Джилл к сестре, боясь, что она может завести шумные детские игры, которые точно не кончатся добром. Но Джилл была уверена, что благодаря им Дженис станет лучше.

Что может быстрее исцелить ребенка и поднять на ноги, если не тайна о спрятанных в доме волшебных леденцах?

Но родители были непреклонны.

Поэтому старшая довольствовалась лишь небольшим розовым свечением, что выбивалось из-под двери Дженис и легкой дымкой тянулось до самой лестницы, где в небольшой тени, обхватив перила руками, сидела растерянная Джилл.

Внимание со стороны родителей и их друзей больше не принадлежало девочке. Ее успехи быстро обесценивались на фоне колеблющегося здоровья Дженис. Все чаще и чаще Джилл сидела в кабинете отца в полном одиночестве, ежась на холодных кожаных диванах.

Джилл стояла на победном пьедестале, под ее ногами красовался номер «1», а впереди, куда не доставал свет огромных прожекторов, стояла детская кровать с голубыми простынями. На ней лежала дрожащая Дженис, а с двух сторон над ней кланялись любящие родители.

И больше всего Джилл хотела обменять свои грамоты и награды лишь на одну секундную возможность оказаться там же. Стать дрожащей Дженис и чувствовать прикосновение больших отцовских ладоней к своему лицу, и знать, что от нее почти ничего не требуют и не ждут – пусть только она быстрее выздоравливает.

Иногда Джилл даже пыталась сделать этот желанный шаг – выставляла свою маленькую ножку вперед, желая сойти с пьедестала, но в тот же момент ловила на себе хмурый взгляд отца и слышала его непреклонную речь:

«Даже не вздумай! Ты можешь больше, ты можешь достичь всего! У тебя нет проблем со здоровьем, как у твоей сестры, поэтому ты не имеешь права жаловаться»

И вновь прожектора освещали лицо Джилл, и вновь она улыбалась, идя навстречу необузданным высотам.

Но вместе с тем в ее душе начало зарождаться новое непонятное чувство, подгоняемое детской обидой и разочарованием.

Оно проявляло себя на спортивных соревнованиях, когда Джилл сознательно наносила увечья своим соперницами, чтобы избавиться от них в финале. Оно цвело, когда девушка давала неверные ответы своим одноклассникам, чтобы единственной получить «отлично». Оно набирало скорость и крепло, когда люди становились для Джилл всего лишь очередным препятствием.

Позже она узнала, что это называется жестокостью и чревато отсутствием сострадания к себе и близким.

Поэтому не трудно догадаться, что сначала у Джилл не было друзей. Ей были чужды долгие разговоры по телефону в полночь, веселые девичники с попкорном и обсуждением всех школьных парней, она не крутила романы и всячески избегала коллективных работ.

Джилл наслаждалась своим одиночеством и полной свободой от социальных клише. Во всяком случае, так она себя убеждала.

Процесс «от нуля до победы» стал ее главным увлечением, интересом, смыслом жизни и… Утешением.

Ей нравилось проверять себя на прочность и наблюдать за тем, как далеко она может зайти. Ей нравилось разглядывать многочисленные грамоты и награды с полок, читать льстивые комментарии в своем блоге, но иногда случались срывы – и все это летело в мусору.

Джилл бесшумно плакала, швыряла вещи и подушки, писала под постами высмеивающие комментарии о самой себе, но всегда делала это тихо и незаметно – никто не должен был увидеть ее такой. Увидеть ее слабой.

Утром все приходило в норму: небольшая уборка, опустошение мусорного ведра, значок «удалить» под всеми комментариями. Патчи под глаза, немного тональника и тушь, чтобы освежить взгляд. И вновь она была идеальна. И вновь она готова сверкать, внушая страх соперникам.

Нежная любовь к младшей сестре постепенно смешалась с неконтролируемыми вспышками гнева: девочки могли спокойно играть, деловито решая, какой кукольный образ станет трендом грядущего года, как вдруг взгляд Джилл замирал, а после она набрасывалась на сестру, стараясь побольнее укусить ее или щипнуть.

Через пару минут все приходило в норму.

Вернее, все вставало на свои места, когда Дженис пронзительно звала подкрепление. Им всегда была мама, которая потом долго отчитывала Джилл и наставляла ее держаться подальше от младшей сестры.

Но страшнее всего был даже не громкий выговор со стороны матери и не угроза остаться без сладкого на месяц. Больше всего Джилл боялась укоризненного взгляда отца, когда за семейным ужином он узнавал о случившемся. Все хорошие поступки Джилл моментом обнулялись. Она опускала лицо под напором ледяных отцовских глаз и чувствовала себя крайне паршиво.

В глубине души Джилл понимала, что в этом нет вины Дженис. Валяться несколько месяцев подряд и кашлять в пропитанную эфирными маслами тряпочку – занятие точно не из приятных.

Поэтому иногда Джилл искренне сочувствовала сестре: сидела около нее, рассказывала истории из «внешнего мира» и желала Дженис скорейшего выздоровления, чтобы можно было вновь играть допоздна на заднем дворе дома.

Но неясная, необузданная ревность с примесью обиды продолжала клеймить детские воспоминания Джилл, продолжала вызывать в ней странную агрессию по отношению к Дженис, которую она, пусть и не хотела, но временами обрушивала на сестру.

Когда Джилл перешла в старшие классы, она и вовсе перестала обращать внимание на младшую.

Детские обиды приняли форму слезливой писанины в личном дневнике девушки, но, между тем, они стали главным строительным материалом ее идеального фасада.

Отношения с родителями тоже стали скудными. Вернее, их не стало совсем. Круглые сутки Джилл проводила вне дома, учась в школе, трудясь над новыми проектами, посещая различные секции. Ей больше не нужно было одобрение отца – она сама стала своим воинственным кличем, мотивацией, пинком под зад…

У нее появились друзья, но это нельзя было назвать той дружбой, что окрашивает жизнь и дарит незабываемые эмоции на долгие годы.

Это была дружба иного характера: лучшие ученики школы собрались вместе для построения взаимовыгодных отношений и укрепления своих позиций в школьной иерархии. И все это посыпано мельчайшей крошкой соперничества, которую пусть и не видно, но чувствуешь на языке, желая быстрее запить водой.

Вкус отвратный.