Читать книгу Покажи мне, зеркало… Том 1 - Ирада Нури - Страница 5

Мне было стыдно и ужасно обидно за то, что из-за собственной несдержанности испортила начинающее налаживаться дружеское общение с человеком, который был в некотором роде для меня идолом. Заслужить одобрение Джабира было великой честью, как и большой глупостью было нажить в его лице врага.

Вытерев кулачками глаза, я чуть помедлила прежде, чем осмелилась взглянуть в лицо, которое наверняка выражало осуждение, но странное выражение, застывшее на лице брата, отчего-то напугало гораздо сильнее, чем если бы он на меня накричал. Нет, он не осуждал, а просто по-прежнему удерживая в руках волосы, удивлённо разглядывал меня так, словно видел впервые. Его взгляд потемнел, когда медленно, почти физически ощутимо спустившись по моему телу вниз, неожиданно остановился на ярко-красном пятне, проступившем на ткани обтянувшей мою коленку.

– Гляди, кровь, – странно осипшим голосом произнёс брат, заметно дрожащими руками потянувшись к мокрому подолу платья и почти до бедра обнажив мою ногу. Словно безумный, с помутневшим взором, он странно поглаживая осматривал небольшую ранку, которая к тому времени уже перестала кровоточить.

Его горячие руки на моей обнаженной, покрытой мурашками от холода коже, до которой прежде не смел касаться никто, кроме рабынь, рождали внутри меня очень неприятные ощущения, словно это было чем-то неправильным, грязным.

Его губы зашевелились, но из них не вылетело ни единого звука, только странный, едва заметный стон, как если бы моя боль передалась ему.

Не зная, как переключить внимание чересчур вцепившегося в мою плоть и неестественно ведущего себя брата, я воспользовалась первым подвернувшимся предлогом:

– Ой, бабочка! – резко вскочив я с силой хлопнула Джабира по лбу, мимо которого действительно пролетало пёстрое насекомое. Разыскивая самые яркие и красивые цветы, она ошибочно приняла брошь из самоцветов на тюрбане Джабира за один из таких цветков.

Тяжело дышащий словно очень долго и быстро бежал, брат всё ещё замутненным взглядом проследил за тем, куда показывал мой пальчик, и это сработало. Взгляд его, хоть и с трудом, прояснился, и он вновь стал прежним Джабиром, которого я знала всю жизнь:

– Ты ударила меня, птенчик, больше никогда так не делай!

"А ты не пугай меня так!"– хотелось крикнуть мне в ответ, но я благоразумно смолчала. Вместо этого, я решила задать давно уже мучающий меня вопрос:

– Скажи, Джабир, а что означает цветок на твоей броши? Это какой-то символ?

– Символ? Хм, пожалуй, да, – задумчиво ответил он, отколов брошь и протянув её мне, – вот, погляди, это – Хары бюль-бюль – гордость нашего ханства.

– Хары бюль-бюль? – странно, я ничего об этом не знала. – Какое отношение имеет цветок к соловью? (бюль-бюль- означает соловей)

– Знаешь, птенчик, твоё образование всерьёз начинает меня беспокоить. Спрашивается, чем занимается твоя мать, вместо того, чтобы объяснять дочери такие элементарные, но в то же время важные вещи? Придётся мне серьёзно поговорить с матушкой на эту тему.

– Нет, Джабир, прошу не надо ничего рассказывать Зейнаб хатун! – взмолилась я.– Обещаю, что буду более внимательно относится к занятиям, только не говори ей ничего, ладно?

– Обещаешь? – прищурив один глаз, насмешливо спросил он.

– Клянусь! – я готова была пообещать что угодно, лишь бы избежать очередного нагоняя от суровой наставницы. – А теперь, если тебе не трудно, то расскажи мне об этом… как говоришь он называется?

– Хары бюль-бюль, – беспомощно разведя руками рассмеялся брат. – С этим необычным цветком связано много легенд, и об одной из них я тебе сейчас расскажу. Вот, погляди внимательнее, – он так и сяк поворачивал перед моими глазами драгоценную брошь, – на что по-твоему похож этот цветок?

– На птицу? – неуверенно спросила я, ожидая очередной насмешки, но её не последовало.

– Вот именно! – подхватил брат. – По одной из легенд птицы и растения когда-то подобно людям могли испытывать такое волшебное чувство, как любовь.

– Любовь? – прыснула я.

– Вот именно, птенчик, любовь! – серьёзно ответил Джабир. – Соловей влюбился в прекрасную розу и дни и ночи напролёт пел ей песни о любви. Роза, покорённая непередаваемым пением соловья, отвечала на его чувства. Молва об их любви разнеслась повсюду; растения и птицы искренне радовались их светлым чувствам, как своим. Но "Хар"– шип, единственный, кого их любовь раздражала, и он никак не мог с этим смириться. Чтобы разлучить влюбленных, он начал петь цветку свои любовные песни, но они не нашли отклика в сердце прекрасного цветка. Отказ привёл его в бешенство, и тогда, разъярившись, шип уничтожил один из прекрасных лепестков розы, причиняя ей невыносимую боль. Соловей видя, что его любимый цветок может погибнуть, принялся издавать горестный стон, и его стону вторили все растения и птицы. В момент полного уничтожения розы, все разом начали молиться за её жизнь. Ради спасения такой большой любви все готовы были пожертвовать собой. И их мольбы были услышаны – роза, соловей и хар (шип) – все вместе превратились в один цветок – Хары бюль-бюль.

– Как красиво! – сложив ладошки на груди восхитилась я.

– Красиво, – не отводя глаз, прошептал Джабир. Вот только было непонятно имели ли мы оба ввиду одно и то же.

– Ты говорил, – борясь со смущением спросила я, – что Хары бюль-бюль является одним из символов нашего ханства, как такое может быть?

– Видишь ли, этот редкий цветок растёт не повсеместно, а лишь в двух местах: Карабахском ханстве и у нас. В наших краях он яркого жёлтого цвета. Когда приходит время распускаться, эти прекрасные цветы образуют настоящий живой ковёр, покрывающий изножья гор так, что начинает казаться, что горы из чистого золота. Отсюда и название нашего ханства – Гызылдаг, что означает – Золотая гора.

– Ты верно шутишь, – фыркнула я, – мне совершенно точно известно, что "золотыми" наши места называют из-за богатых залежей золота, позволяющими нам иметь собственную армию и до сих пор оставаться единственным самостоятельным государством между такими соседями, как могущественное Персидское государство с одной стороны, и непобедимая Османская империя с другой.

– Госпожа, вот вы где! – раздалось в двух шагах, и из-за деревьев показались служанки не один час разыскивающие меня повсюду. С ужасом взирали они на мой растрёпанный вид, представляя какое наказание выпадет на их долю за мокрое платье и разбитую в кровь коленку.

Джабира при их появлении словно подменили. Мгновенно утратив интерес, он с безразличным видом пожал плечами и, будто бы совершенно позабыв о моём существовании, направился во дворец, дав знак сопровождающим его слугам следовать за ним.

А дома меня ждал самый настоящий нагоняй. Уже одного того, что я сбежала, несмотря на категорический запрет, было достаточным для того, чтобы меня лишили сладкого на неделю, но, когда матери стало известно о том, что я была с Джабиром, её чуть не хватил удар. В ужасе заламывая руки, она одновременно умоляла и приказывала держаться от него подальше, и её поведение меня сильно озадачивало. Ещё ни разу в жизни мне не приходилось видеть её в таком состоянии. Чувствуя себя безгранично виноватой, я торжественно пообещала ей, что буду держаться от наследника на расстоянии, но, одно дело обещать, а другое- пытаться сдержать своё обещание. И это оказалось не так-то просто.

С того самого дня, куда бы я ни направлялась, чем бы ни занималась, я всюду наталкивалась на слоняющегося поблизости Джабира, которому по одному ему известной причине непременно нужно было находиться в то же самое время и в том же самом месте, что и мне.

Говорят, что от судьбы, что уготовил для нас Всевышний, не уйти. Чтобы ты ни делал, как бы ни старался избежать встречи с грядущим, оно всё равно найдёт тебя и заставит делать всё именно так, как тебе предначертано свыше.

Несмотря на запреты, и наказания последующие за их нарушениями, мы с Джабиром продолжали втайне общаться. Проходили недели, месяцы, годы, а мы с братом становились всё ближе и ближе друг другу. Сёстры, рождённые от других наложниц, были старше меня по возрасту и избегали общения, считая меня досадной помехой. Ещё бы, ведь в моём присутствии они не могли, как прежде, обсуждать между собой мужчин и то запретное, что происходило за стенами супружеских спален. Видя мою огорчённую физиономию всякий раз, как меня выставляли за дверь, старая нянюшка советовала не принимать это близко к сердцу, объясняя их поведение элементарной завистью от того, что я была любимицей хана.

В чём-то она была права, ибо как бы ни был занят важными государственными делами отец, как бы ни устал, он всегда находил время для того, чтобы навестить свою младшенькую, Фарах, и подарить ей очередную безделушку, при виде которой зеленели от зависти остальные обитательницы гарема. Только мне позволялось забираться на колени к отцу и разглаживая пальчиками морщинки вокруг его смеющихся глаз целовать каждую, рассказывая о том, как прошёл мой день.

Ну, разумеется, были у меня и свои секреты. К примеру, мало кто знал, что в те дневные часы, что я по мнению окружающих провожу сладко сопя в своей кроватке, на самом деле я, переодевшись для удобства мальчишкой, вместе со старшим братом совершаю очередную вылазку на природу или в город.

Прошло три года. Несколько месяцев назад, на моё десятилетие, к огромной зависти сестёр, отец подарил мне газель. Найденная крошкой в лесу, она не знала иной жизни, как жизни в клетке. Практически полностью одомашненное животное, она стала верной подругой во всех устраиваемых мной проделках. Мы были настолько привязаны друг к другу, что, зная где в данный момент находится одна из нас, смело можно было предполагать, что и вторая крутится где-то поблизости. Теперь, мне уже не удавалась прятаться от слуг на дереве, так как моя милая Назлы тут же начинала крутиться под ним и опираясь передними копытами о ствол, тянуться вверх, поднимаясь на задних.

Но однажды, когда отца объезжающего границы не было дома, она исчезла. Ещё вечером вволю наигравшись мы еле расстались перед сном, а уже с утра, я нигде не могла её найти. Прислуге было велено прочесать всю территорию дворца, но бедняжки Назлы пропал и след.

Я была уже на грани истерики, когда одна из сестёр, видя меня одиноко бредущей по садовым дорожкам, издевательски крикнула мне с верхней галереи:

– Погляди, что ты натворила, Фарах! Замучила бедное животное до такой степени, что оно от тебя сбежало!

Это было больно. Доведённая до крайности, я уже собиралась открыть рот и высказать негоднице всё, что я о ней думаю, когда стала невольной свидетельницей такого, чего прежде ни за что не смогла бы себе представить. Проходящий в это самое время по галерее Джабир, услышав последнюю фразу, в мгновение ока оказался подле неё и, схватив за горло, заставил перегнуться через перила. Не обращая внимание на визг испуганных служанок, он угрожающе прошипел так, что было слышно даже мне:

– Говори, что тебе известно об этом, или, клянусь Аллахом, я сброшу тебя вниз!

Мне никогда прежде не приходилось видеть выражение жестокости на лице брата. Насмешку да, но такую жестокость – никогда. Застывшая на месте я продолжала глядеть вверх с всё ещё открытым ртом, когда до меня донеслась фраза сестры:

– Нет, брат, пожалуйста не делай этого! Неужели из-за какого-то животного ты готов убить собственную сестру?

– Даже не сомневайся! – прозвучал ледяной ответ. – Если ты немедленно не расскажешь мне, что сделала с животным, то и сама в этом убедишься!

– Ничего! Я ничего с ним не делала, клянусь! Просто велела слугам оставить ворота, ведущие в горы, приоткрытыми. Животное наверняка соскучилось по свободе, зачем вновь сажать его в клетку?

Она закашлялась. Это взбешенный Джабир сдавил ей горло так, что полностью перекрыл доступ воздуха:

– Идиотка! Оно никогда не знало свободы. Ты погубила его!

– Что здесь происходит? Джабир, немедленно отпусти сестру! – на галерее показалась Зейнаб ханум. Перепуганные насмерть служанки, боясь, что молодой хозяин убьёт сестру, бросились за помощью к той единственной, кто имел влияние на молодого хозяина. – Вы что, все с ума посходили? Было бы из-за чего! Немедленно разойдитесь по своим покоям, и чтобы я не слышала больше о том, что вы спорите из-за животных! А ты, – увидев меня внизу, она злобно прищурилась, – если ещё раз узнаю, что стравливаешь между собой братьев и сестёр, велю запереть тебя в восточной башне, где раньше содержали больных проказой, поняла?

Это было уже слишком! Чувствуя, как дрожит подбородок, а глаза вопреки воле наливаются слезами, я, не желая показывать своего состояния, лишь коротко кивнула и, не дожидаясь позволения удалиться, бросилась прочь. Вслед, мне летели какие-то угрозы, но я их уже не слышала. Меня не пугали слова Зейнаб ханум, с недавних пор они меня злили, заставляя каждый раз поступать наперекор её воле. Да, кто она такая, чтобы запирать меня, ханскую дочь, свет очей моего отца в восточной башне? Размечталась! Как только вернётся отец, я сама ему всё расскажу, и тогда поглядим, кого накажут!