Читать книгу Покажи мне, зеркало… Том 2 - Ирада Нури - Страница 3

Тони, так звали моего нового друга, оказался довольно приятным собеседником и интересным рассказчиком. Трясясь всю дорогу до Беркшира в странном сооружении, напоминающем наши закрытые кареты, но гораздо менее удобном и называемом звучным именем – дилижанс, он развлекал меня рассказами о здешних местах и нравах высшего общества, к которому в скором будущем я собиралась примкнуть. Узнав, что прихожусь родственницей лорду Каслуотеру, он был немало удивлён, так как в свете давно бытовали слухи, что единственную дочь лорда похитили берберские пираты, и о её дальнейшей судьбе никому ничего не было известно.

Признаюсь, светские манеры Тони, которые он изредка демонстрировал, ставили меня в тупик. Я никак не могла понять почему такой высокообразованный человек как он, который вполне мог бы построить блестящую карьеру офицера, был вынужден вести столь странный образ жизни скитальца и контрабандиста? Я пыталась это выяснить, задавая наводящие вопросы, но он всякий раз умудрялся с неизменной вежливостью и остроумием от них уклониться, своим загадочным поведением лишь ещё больше подогревая мой интерес.

Изредка, мы останавливались на постоялых дворах, но лишь для того, чтобы сменить лошадей и перекусить в местной таверне, а, едва успев привести себя в порядок, вновь трогались в путь.

Как оказалось, дилижанс обладал одной неприятной особенностью – помимо нас, в нём ехали ещё шесть человек, которые двигались приблизительно в том же направлении, что и мы. Иногда, кто-то из пассажиров добравшись до конечной точки своего путешествия покидал экипаж, но ненадолго. Буквально на следующей стоянке его место занимал новый пассажир, который продолжал свой путь в нашей компании. И, если четырём "счастливчикам" сидящим лицом друг к другу было более или менее комфортно на жёстких сидениях экипажа, то четверым остальным, вынужденным ютиться на откидных сидениях прямо на дверцах, приходилось очень туго. Со слов Тони, защёлки, часто приходящие в неисправность, регулярно играли с пассажирами злую шутку, в результате чего дверцы на большой скорости могли неожиданно распахнуться и люди на ходу попросту выпадали на землю. И было счастьем, если возница вовремя замечал произошедшее и успевал остановить лошадей, в противном случае пострадавшие пассажиры оставались невесть где и частенько без багажа, который благополучно путешествовал дальше без своих хозяев надёжно закреплённый бечёвкой на крыше экипажа.

И вот, когда по заверениям возницы стало известно, что до конца путешествия осталось не больше мили, я, предчувствуя разлуку с человеком, к которому самым непостижимым образом успела проникнуться симпатией и дружбой, решилась задать давно мучавший меня вопрос. Бросив взгляд на болтающих напротив пассажиров и убедившись, что поглощённые своим разговором они не слушают нас, я повернулась к приятелю:

– Кто он, Тони?

– Кто? Ты о ком спрашиваешь?

– Ну, – я слегка замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – тот человек, кольцо которого ты видел. Кто он?

Тони вздрогнул. Отвернувшись, он сделал вид, что сосредоточился на виде за окном:

– О, узнаю эти места, крошка! Мы почти на месте.

Словно в подтверждение его слов, возница остановил экипаж и, соскочив с козел, чтобы дать ногам пару минут отдохнуть, зычным голосом провозгласил:

– Эй, кому нужно было до Рединга? Приехали.

Не дожидаясь особого приглашения, Тони вылез из дилижанса и протянув руку, галантно помог мне спуститься к немалому удивлению наших попутчиков, до сих пор принимающих меня за мальчишку. Подмигнув одной из наиболее любопытных женщин в странной украшенной искусственными цветами шляпке, завязанной под подбородком несуразно пышным бантом, Тони без дальнейших церемоний захлопнул перед её носом дверцу, чтобы она и не вздумала подслушивать.

– Дальше, сможешь добраться сама. Вон погляди, видишь верхушку церкви? Держись её, а как поравняешься, сворачивай направо и затем всё время прямо. Ну, удачи! – грустно улыбнувшись, он похлопал меня по плечу.

– А, как же ты? Куда, ты теперь? – почему-то было тяжело расставаться с этим человеком, на время путешествия заменившего мне отца и старшего брата.

– Пока до Лондона, нужно привести в порядок кое-какие дела, ну а дальше… там, крошка, уж как карта ляжет, – подмигнув, он сделал вид, что плюнул в руку и протянул её мне. На этот раз я не сомневалась. В точности повторив его манеру, я приняла его руку и крепко пожала, чем вызвала его громкий смех.

– Эй, долго вы ещё там? – грубый голос кучера раздался с козел, на которые он вновь успел взобраться.

– Иду уже, – крикнул в ответ Тони, и прежде чем влезть внутрь, внезапно притянул меня к себе. – Он хороший человек, тот, кто дал тебе кольцо. Когда-то, мы были добрыми друзьями.

– Когда-то? Что же испортило вашу дружбу?

– Я убил его брата, – откровенный ответ ошарашил меня, заставив отпрянуть назад.

С расширенными от ужаса глазами, я, потеряв дар речи следила за тем, как Тони отвернувшись, забрался внутрь и с видом господина велел вознице трогать.

Дилижанс подпрыгивая на ухабах покатил дальше по дороге, в то время как я, осталась в центре развилки, всё ещё с трудом переваривая то, что только что услышала.

День клонился к вечеру и стоило поторопиться, чтобы не вваливаться в дом к бабушке с дедушкой в темноте. Тряхнув головой решительно прогоняя прочь неприятные мысли, вызванные неожиданным признанием Тони, я закинула узелок с нехитрыми пожитками на плечо и зашагала туда, где среди деревьев виднелась маковка небольшой церквушки.

Поместье Уиллоуз-мэнор, до которого меня любезно предложил подвезти пастор, направляясь в двуколке в ту же сторону, оказалось именно таким, каким его когда-то описывала матушка: величественной усадьбой, окружённой со всех сторон красивым парком, к которому вела широкая подъездная аллея, сплошь посыпанная белым гравием. Стены большого двухэтажного дома были художественно увиты плющом с одной стороны так, что были видны только окна, причудливо смотрящиеся в живой зелёной "раме".

На настойчивые вопросы священнослужителя относительно того, что мне могло понадобиться от хозяев поместья, я уклончиво отвечала, что ищу работу. Ну, а так как я всё ещё была переодета мальчишкой, ему пришлось поверить мне на слово и переключить всё своё внимание на дорогу.

– Ну, вот мы и приехали, сынок, – пастор грузно спустился на землю и передал поводья словно по волшебству появившемуся вмиг лакею в зелёной с серебром ливрее. Как мне успел объяснить по дороге до Беркшира Тони, каждый благородный дом отличался собственными цветами, и потому, при одном лишь взгляде на ливрею слуги всегда можно было с точностью определить, какой семье он служит.

– Надеюсь, родители должным образом воспитали тебя в христианской вере, и ты не станешь пропускать ежевоскресные службы в нашем приходе? – спросил священник прежде, чем постучать в большую, обитую кованым железом дверь.

Я чуть не поперхнулась. Мусульманка в церкви? Да мои покойные родители в могилах перевернутся от подобной новости, ибо мама, ещё до моего рождения приняла веру отца и сделала всё, чтобы и я была воспитана по исламским законам. Однако, как объяснить это пастору? Не зная, что ответить, я лишь неопределённо кивнула и пожала плечами.

Уверенный в том, что перед ним очередная заблудшая овца, которую срочно нужно спасти и ввести в лоно стада, падре повернулся было ко мне готовый разразиться целой тирадой, когда дверь широко отворилась и в проёме появился худощавый пожилой дворецкий, в котором я безошибочно признала часто описываемого мамой Эндрюса.

Почтительно склонившись в приветствии, слуга любезно произнёс:

– Добро пожаловать в Уиллоуз-мэнор, отец Одли. Уверен, леди Каслуотер, которая нынче пребывает в добром расположении духа, будет рада вас видеть к ужину.

Приняв от священнослужителя шляпу и перчатки, он предложил ему проследовать в малую гостиную, когда взгляд его упал на мою стоящую в сторонке персону.

– А вы, молодой человек, кто бу…– внезапно он осёкся. Словно не доверяя собственным глазам, он достал из жилетного кармана монокль, которым так же частенько пользовался и мой отец и, вставив в правую глазницу воззрился на меня так, будто увидел привидение:

– Святый Боже! Это вы? – монокль упал и беспомощно повис на тонкой цепочке в то время, как преданный слуга, борясь с эмоциями протёр дрожащими пальцами внезапно покрасневшие глаза.

К счастью, священник к тому моменту успел пройти в гостиную, так что отпала необходимость объяснять постороннему странное поведение дворецкого. Слова были не нужны, я и так всё поняла. Если бы не цвет волос – у мамы белокурый, а у меня – иссиня– чёрный, я была бы точной копией юной Вайолет Каслуотер, как она звалась до тех пор, пока хан не назвал её из-за необычного цвета глаз другим созвучным именем – Бановша– фиалка.

– Нет, Эндрюс, я не Вайолет, – подойдя к нему ближе, я взяла его за трясущиеся руки и заставила на себя взглянуть, – я её дочь…

* * *

Тони и сам не знал, почему рассказал этой малышке с фиолетовыми глазами то, в чём никогда и никому признаваться не собирался. Возможно, она напомнила ему младшую сестрёнку Розмари, которую он оставил на попечение незамужних тёток много лет назад, сбежав как последний мерзавец, пристрелив своего лучшего друга.

Та ночь, изменила судьбы многих людей, и в первую очередь его собственную. Будучи единственным наследником вполне приличного поместья по соседству с Рейвенхёрстом, он с самого детства дружил с обоими сыновьями барона Блейкни, после отъезда Райтона особенно сблизившись с его старшим братом Родни, наследником барона. Молодые люди были неразлучны: вместе охотились, вместе играли, вместе волочились за местными красотками. Казалось, что так будет всегда, но, как же они все ошибались…

Встреча на одном из приёмов с юной нареченной Родни по имени Мирабель Бересфорд, перевернула с ног на голову всю его дальнейшую жизнь. Увидев её впервые, Тони решил, что она– самый настоящий ангел, спустившийся с небес, чтобы лишить его покоя и сна. Прекрасная, как сама любовь, Мирабель озаряла своим внутренним светом всё вокруг так, что ему захотелось прикоснуться к ней, получить возможность узнать, как это бывает, когда ты любим такой, как она. Он и не мечтал, что девушка соизволит с ним хотя бы заговорить, но она это сделала. Сначала, это были короткие и ничего не значащие фразы о погоде, о музыке, о том насколько нелепо выглядит супруга майора Эдвардса в розовом платье с буфами и дюжиной бантиков в причёске, но, постепенно, по мере того как они стали чаще сталкиваться на балах и музыкальных вечерах, разговоры всё чаще стали принимать всё более фривольный характер. Тони и сам не понял, как это произошло, но он стал отчаянно нуждаться в обществе юной красавицы, чей невинный взгляд и чуть капризно надутые губки привлекали его гораздо сильнее, чем десятки откровенных декольте и призывных вздохов местных кумушек, бывших не против того, чтобы оказаться в постели с одним из самых завидных холостяков графства.

Он презирал их. Неверные жёны не вызывали в нём ни сочувствия, ни жалости, но только не она! Мирабель была его ангелом, чья святость не подвергалась никаким сомнениям. Непреодолимое желание видеть, слышать, прикасаться к ней заставляли Тони всё больше отдаляться от друга Родни, предпочитая общество его невесты, и, однажды, он услышал от неё то, о чём не мог и мечтать, робкое и едва слышное: «Я люблю вас"…

И он пропал!

Робкие застенчивые поцелуи в тёмных коридорах сменились жаркими и страстными объятиями, а нежные поглаживания шеи и плеч – откровенными ласками, когда на теле любимой не остаётся ни единой неисследованной клеточки и знакома каждая родинка. Он сходил с ума от ревности, представляя, как к ней прикасается Родни, который вскоре должен был стать её законным супругом. Он уговаривал её разорвать помолвку и бежать с ним в Гретна-грин, где бы они смогли пожениться и зажить счастливой семейной жизнью, но она уговаривала его не спешить, а дать ей время всё решить самой. Он ей поверил и, как последний дурак, ждал вплоть до того момента, пока не стало уже слишком поздно.

Их последняя встреча состоялась накануне свадьбы, когда, будучи в приличном подпитии жених вместе с друзьями, прощаясь с холостой жизнью проводили приятный вечер за игрой в карты. Улучив момент, Тони увлёк любимую к дальней изгороди, чтобы в последний раз постараться убедить её бежать с ним. И тут, она впервые показала ему своё истинное лицо. Рассмеявшись, Мирабель самоуверенно заявила, что никогда всерьёз не рассматривала Тони в роли своего жениха, отводя ему место лишь очередного любовника.

Очередного?!

Не в силах поверить в то, что слышит, Тони попытался переубедить возлюбленную иным способом. Он не понимал, как та, что с таким пылом предавалась с ним страстной любви, могла предать, отказаться от него. И, даже тогда, когда Родни неожиданно обнаружил их сплетённые тела прямо на голой земле, он всё ещё надеялся на то, что Мирабель не оставит его. Напрасно… Она это сделала. Как была нагая бросившись к жениху, она со слезами на глазах заявила, что Тони соблазнил и обесчестил её.

Едва стоящий на ногах Родни бросился на "соблазнителя", но был жёстко отброшен в сторону. Тогда, видя, что в подобном состоянии он не способен справиться с обидчиком, Родни решил вернуться в дом, где собирался во всеуслышание объявить о позоре и расторгнуть помолвку. Этого, Тони допустить не мог, нужно было любым способом заставить Родни молчать. Ещё толком не соображая что делает, он выхватил из сапога пистолет, который прихватил с собой, чтобы убедить Мирабель в том, что готов умереть ради нее, и не думая, выстрелил жениху прямо в голову.

Оглушающий грохот выстрела привёл его в чувство. В ужасе от содеянного, он как во сне смотрел на кричавшую Мирабель, которая вместо того, чтобы, как приличная девица, упасть в обморок, зло назвала его "Ублюдком, разрушившим её жизнь" и поклялась уничтожить.

Что ему оставалось делать? Глубоко страдающий от содеянного и безмерно разочарованный в той, которую боготворил, юноша бежал, предоставив Мирабель самой выпутываться из создавшейся ситуации, в которой она сыграла не последнюю роль. Презирая сам себя за малодушие и трусость, он не посмел вернуться в отчий дом, а примкнув к контрабандистам, стал вести жизнь бандита и висельника.

Теперь же, после встречи с юной девушкой, не побоявшейся бросить вызов целому миру и в одиночку пересечь не одно море, чтобы найти потерянную родню, он устыдился самого себя и той жизни, которую вёл в последние годы. Ему захотелось вернуть всё то, что он потерял по вине лживой сирены, вскружившей ему голову своим волшебным, несущим погибель пением, вот почему сейчас, вместо того, чтобы вернуться к бандитам, он направлялся в Лондон, где собирался узнать всё, что происходит в обществе и поквитаться с той, которую когда-то любил больше жизни, а нынче же ненавидел всеми силами своей навеки проклятой души.