Читать книгу Цвет полевой. Книга I. Табия - Ирина Алекандровна Пантюхина - Страница 5

Морозная ночь ноне выдалась, такая – пар застывал на морде у коней сосулькою. По наезженной дороге, размеренной рысью, ехал крытый возок купца Гайдурицкого Максима Фёдоровича. Небо темное, с малой толикой звездных горошин на небе, «Медведицами» да «Поводырем»2 на краешке. От маститых коней, запряженных двойкой, шел пар.

– Барин, никак отстает обоз-то. Можа погодим? Вона как мороз трескуч. Неровен час остановятся. Пронька – то молода еще, поди груз перевесил, не сдюжит. – обратился к барину сидящий на козлах Антипыч, надвигая крепче на уши овечью шапку.

– Ты учи, учи! Лошадь пожалел. В пол версты идут, нагонят. – ответил тягучим низким баском барин.

Возок спускался в ложбинку, показалось Юшкино урочище. Лошадки понесли быстрей – дорога теперь знакома. До теплых купеческих конюшен оставалось шестнадцать верст.

И правда, обоз о трех санях увеличивал ход. Видно, с горки пошли лошади.

– Антипыч, чутя! Слышишь что? – громко крикнул барин в ухо кучеру, приподнимаясь.

Не успел возница ответить, замелькали впереди серые тени. На дорогу, обходя возок по обеим сторонам, бежала стая волков.

– Держись ба-а-ри-ин! – крикнул старик, замахнувшись коротким плетеным кнутом. Воскликнул и огрел оба крупа рысаков. Кони закусили удила и дернули с места возок, и кучера, и барина их. «Эх, поздно! Господи, Спаси и помилуй!» – тяжко застонал кучер.

Матерая волчица, путаясь под ногами пары, метилась укусить за брюхо чубарую3 пятилетку. Стая наскакивала со всех сторон, напирала выпучивая глаза и скалясь. Лошади, чуя запах волчьей шерсти, обгрызали удила. Пускали пену, ржали, тащили возок невпопад. Дернулись вроде и… встали на дыбы. Возок повалился. Люди вылетели из него в стужу, на расправу зверю. Дико подвывая, с неотвратимой, отдающей смрадом и голодом яростью, набросилась стая на обезумевших лошадей.

Молодой волк, отбившись от общага, опустив морду и ощетинившись, медленно – след в след, шел на двух барахтающихся в глубоком снегу людей. От стаи отделился молодняк, рыча, приближался.

«Погибну, а барина уберегу.» – подумал Антипыч. «Вот, я их отвлеку, пущай грызут – тулуп-то новый. Пока прокусят…» Изловчившись, дотянулся до торчащей в снегу рогатины, упершись обоими руками – рванул на себя. Ветка хрустнула – старик боком повалился в снег. Волки атаковали, вцепившись сразу, втроем. Он затрепыхался в куче, отбивался хрипя.

Со стороны подоспевшего обоза, улюлюкая, бежали люди. Запрыгали неясные блики, послышалась стрельба.

– Бей их, Васятка, с права гони! – орал во всю глотку худосочный мужичек, тыкая из-за упавшего возка горящим нефтяным факелом, в мохнатые морды. Переметнувшись, подскочил влево, схватив барина за шиворот, встряхнул и сгорбившись, потащил к обозу.

– Принимай, Макаровна! Денщик бережно положил барина в возок, подоткнул полы тулупа. Обернулся к лесу и саженью, поспешал к мужикам напрямик.

Макаровна, тридцатилетняя ловкая баба, со знанием ощупала барину голову, руки, ноги, распахнула тулупчик – нет ли ранений? Десять лет назад, Максим Фёдорович ей проходу не давал. Ибо войдя в пору весты4, расцвела лазоревым нежным цветком, манила к себе диким, непокорным нравом. От того, взял хозяин Антипыча к себе возницей, дабы по – боле видеть красавицу. После, страстное увлечение прошло. Возница так и прикипел к барину, будто к родному сыну. Макаровна, три года назад нанялась к Гайдурицкому провожатой, по опасным лесным дорогам. Как он понимал, более ни из-за денег, а из-за великой боязни за батюшки своего. Потому за три деньги в месяц, имел купец не только двоих надежных провожатых, но и ищеек с хорошем чутьем, что в людях, что в торговлишке.

– Очнись, Максим Фёдорович! – тормошила она его за плечи.

– На ко! – Макаровна поднесла к его губам деревянную фляжку и запрокинув болезному голову, влила в рот пахучую жидкость. Барин закашлялся, матерясь, отстранил флягу. Спрыгнул с обоза, нетвердо побежал к Ачипу Антиповичу.

Баба взяла под уздцы Проньку, тихо молясь, успевала класть крест щепотью, ставила в круг обоз.

Ачипа сообща вытащили из сугроба, отбив его еле живого, от озверевших волков. Левая нога его, без валенка, волочилась в сторону, оставляя на вспаханном снегу тягучий темный след. Голова болталась, что сломанная маковка. От пальцев на правой руке не было следа, вдоль рукава стекала липкая кровь. Тулуп изорван в клочья, шапка с рукавицами остались зарытыми в снегу.

Макаровна всю флягу вылила на калеку. Наспех перевязала исподним. Возницы бережно закутали старика в овечью накидку, укрыли с головой. Стали совет держать.

– Барин, до утра придется ждать. Не дадут с налета пройти окаянные!.. – сказал худосочный старичок.

– Никитка, что потупился? Али напугался? – барин тронул вьюношу за плечо.

– Не-а. Можа пронесет. – сказал неуверенно Никитка.

– «Можа и пронесет». – задумчиво передразнил барин.

– Что встали? Ружья ряди!

Никто не шелохнулся.

– Н-у-у! —нетерпеливо затянул барин.

Мужики нехотя взяли и перекрестясь, с опаской, побрели к побоищу. Поставив перед собой по факелу, прицелились: п-ф-шу-бы-ах! Жерла самопалов нестройно плюнули железом, давясь огненными искрами в едком дыму.

Макаровна, подвязав поводья лошадей к последующим санями, поспешала с обозом к мужикам. Они, на ходу повалились в сани. Волки, ненадолго отброшенные в лес, возвращались к своему дикому пиру. Никто из них не обращал внимание на изуродованные трупы сородичей, распростершихся теперь здесь же, у санной колеи. Лишь волчица провожала не пойманную добычу, пристальным взором.

Мужики притихли. Только однажды за всю дорогу, переглянулись меж собой:

– Макаровна – ни слезинки не проронила, будто Антипыч ей не батя родной, а так..! – прошептал Евсей вознице.

– Анчутка5, одно слово, дурная баба. – ответил Никитка и смачно плюнул в снег, дернув вожжи.

Анна Макаровна, сидя на последнем возке, бережно держала голову Антипыча. Закусив нижнюю губу крепилась, чтобы не завыть. Слезы катились и катились из закрытых глаз. Слезинки застывали на щеках, обжигая ледяным холодом. Потому глаза, теперь, заболели от мороза. Всхлипнула тихонько и осеклась. Подъезжали. Над лесом брезжила заря.

Максим Фёдорович был чернее тучи. Молчал угрюмо, думал: «Ах ты! Ах ты ж… Ну ничего! Вот поквитаемся ещё.» И стянув пришитую к тулупу соболью рукавичку, погрозил тяжелым кулаком оставшимся позади молчаливым, вековым елям.

Обоз подкатил к новёхоньким осиновым воротам. Собаки заливались частым лаем, слышно было, как в теплом сарае мычали коровы, шарахались овцы. Над кирпичной трубой хозяйского двухэтажного сруба, украшенного по карнизу витиеватой резьбой, поднимался ввысь серый дым. В воздухе пахло парным молоком, вчерашними щами и только что испеченным хлебом. Никита соскочил с саней и вприпрыжку добежав до ворот, затарабанил кулаком по струганным доскам, нетерпеливо вдыхая ароматный дух:

– Эй! Уснули что – ли, оглашенные! Отпирай, барин приехали!

За забором ожило. Сквозь щели досок виделось: мелькали темные тени, заскрипели засовы, в домиках многочисленной челяди вспыхивали огни. Заметались люди по двору. Ключница Мавра Лукинична, в белом овечьем тулупе с большим отложным воротом, тяжело спускалась с массивного крыльца. Осторожно несла дородное тело, держась за резные перила. Освещала предрассветную мглу фонарем.

На дворе, все происходило само собой. Подбежавшие мужики отвели лошадей распрягать. Бабы кинулись к саням. В десять рук, держа овчинку, бережно понесли Антипыча в баню. Грунька, вертлявая девка, по велению старшой, притащила образа – на всякий случай, бубня: «Тьфу, тьфу, тьфу – кыш, нечистая…» Макаровну из бани выпихнула старая повитуха. Взяв под локоток, шептала тихо, напирая:

– Ты Аннушка, касатушка иди к себе, милая. Свечку под образами зажги. Помолись Господу нашему, Пресвятой Богородице, Ангелу-хранителю да Архангелу Рафаилу. Иди деточка. Нечего тебе здесь смотреть. – промолвила и аккурат перед носом, затворила дверь предбанника.

Бобылиха6 пошла в свою комнатку. Зайдя в светелку, беспомощно села на сундук. Затем обессилев, медленно сползла на пол. На коленях задвигалась к образам, уставившись на них остекленевшими от слез и мороза взором, неистово крестясь: «Господи! Отче Наш…». В окне мелькнул вездесущий, цепной пес барина – Чекан.

Мужики пошли на черную кухню, отужинать. Барин выписал мужикам «по стаканчику». Лукинична вела барина к дому, тряся головой, причитала:

– Батюшки Святы, барин! Тулупчик запачкали, на плече вон дырка. Милай…

– Цыц! Пелагия где? – рыкнул барин.

– Почивает, батюшка. Вчерась из монастыря приехали с матушкой вашей и Аленушкой. Девушки в баньку сходили, чайку с пряничком откушали и почивать легли. – торопливо доложила Лукинична.

– Ладно. – ответил барин.

Добавил:

– Вели сейчас же сани за Ореховским и Бузенцовым отправить. Ох, грешные животы наши… Ну иди пока. – и взял у нее фонарь.

– Батюшка, ужин стынет, в горенке накрыто. Уважь старуху, хоть медку отведай. – тараторила ключница, хватая молчуна за локоток. Приняла в гостиной от барина тулуп.

Максим Фёдорович кивнул и закрыл за собой дверь в светелку. Лукинична понуро постояла минуту. Замешкалась чуток и побрела, шаркая валенками – отдавать распоряжения.

Шла по двору, доставая кисет красный с золотой кисточкой. Остановясь, заложила табак в ноздрю, задумалась. Никак она смекнуть не могла: «Чего это барину стряпчий понадобился? Ну дохтур то Антипычу нужен, понятное дело. А Ореховский ему на что? Уж не занемог ли? Завещание чё-ли писать будут?» Ключница звучно чихнула, зажмурившись. И… растянулась на полу конюшни. Видно молодая работница, с пристрастием отмыла его топором, обильно полила кипятком и посыпала известкой. Это в мороз – то!

– Грунька! Подь сюды, сучье отродье Я те все космы повыдергаю! Кто велел кипятку лить, дура! – орала, вставая с мясистого зада ключница. Безуспешно отряхивала необъятный подол от успевшей примерзнуть к нему, известки.

Заслышав крик, девки в птичнике закисли от смеха, прикрывая рты кулачками.

– Я тя найду! Вот я тя найду! Навечно в красильни отправлю! – охая и хромая побрела ключница к сараям, искать бедную Груньку.