Читать книгу Ах, этот конный мир! - Ирина Анцупова - Страница 2

– Пей, пей, кормилец, – ласково и чуть ворчливо проговорил Степан Григорьевич, подливая в ведро свежей воды. – Ай, Цыган, ай, красавец!

Утолив жажду, жеребец поднял голову и шумно вздохнул, громко шлёпая мокрыми горячими губами. Молодой, сильный, здоровый конь благодарно посмотрел на хозяина и получил кусок любимого белого сахара. С хрустом разгрызая угощение, он замер на секунду – за оградой, где-то в начале улицы, раздалось знакомое ржание. Цыган ответил на этот зов, по которому сразу узнал Снежку – свою подругу.

– В ночное хочешь? Ты заслужил это! – сказал Степан Григорьевич и крикнул пробегающему конюху: – Эй, Василий!

Парень остановился, вопросительно глядя на старика.

– Поди сюда. Сегодня ты в ночное?

– Да, – подходя, ответил Василий.

– За Цыганом – глаз за глаз чтоб следил!

– Обязательно! – козырнул парнишка. – Уж я-то вас знаю, Степан Григорьевич! Чуть что случится – сто шкур спустите!

– Цыц, балагур! – прикрикнул хозяин.

– Да нет, Степан Григорьевич, вы не волнуйтесь! Когда Снежка на него смотрит, Цыган ниже травы, тише воды становится!

– Цыган – жеребец! – наставительно сказал старик. – Чуть только время его придёт, сразу забудет о приличиях.

Конь, прекрасно понимая, что хозяин говорит о нём, тихо фыркнул, словно оправдываясь.

– Можно мне на нём поехать сегодня? – спросил Василий, стараясь подавить смех.

– Езжай. Только осторожно. Смотри, чтобы не запутался в траве стреноженный! Не вздумай ночью на нём гонять! И напоить не забудь.

– Хорошо, Степан Григорьевич. Всё будет так, как вы сказали.

– Степан, ты дома? Можно войти? – услышали они взволнованный голос с улицы.

– Заходи, Семён. Что стряслось?

– У меня Марта захромала. Не знаю, почему. На правую переднюю почти не наступает, бережёт.

Степан Григорьевич вздохнул.

– Заводи, посмотрю я, что с ней.

Он открыл ворота, и привязанный во дворе Цыган быстро поднял голову, увидев кобылу.

– Н-ну?! – грозно спросил его хозяин.

Пристыженный жеребец вздохнул и наклонился к овсу, который насыпал ему Василий. Он ел, пока Степан Григорьевич осматривал ногу лошади. Она вздрагивала от каждого прикосновения, но покорно терпела боль. Старик вздохнул.

– Стрелку ей почистить надо, да отдохнуть дать дня три, – набросился он на нерадивого хозяина. Тот только вздыхал и даже не пытался возражать. – Постоит она пусть у меня. Цыган сегодня в ночное идёт, места хватит. Только овса принеси ей. Да побольше!

– Ох, спасибо, Степан Григорьевич! – сосед поклонился ему чуть ли не в ноги и поспешно удалился.

Степана Григорьевича любили и уважали на селе. Он всегда помогал лечить захромавших коней, которых в Огнёвке было 40 голов, иногда даже объезжал жеребят, несмотря на свой возраст – 67 лет, чинил упряжь. Бабки сплетничали, что лошадей Степан Григорьевич любит больше, чем людей. Это было не так. Без лошади на селе не обойтись, тем более в начале XX века, когда эти благородные животные стали поистине кормильцами для людей. Степан Григорьевич не любил сельчан, которые относились к лошади как к инструменту, забывая о том, что это – живое существо, которое нуждается в отдыхе, ласке и хорошем питании. И если такие люди приводили своих замученных лошадей к нему, просили посмотреть животное, то Степан Григорьевич не скупился на бранные слова. Вот и сейчас сосед ускользнул со двора, довольный, что отделался только грозным тоном. Степан Григорьевич был немного нелюдим, но жену, Ольгу Ефимовну, очень любил и помогал ей всем, чем только возможно. Сын их женился и уехал в город, раз в полгода возвращаясь на недельку в Огнёвку.

Деревня стояла на берегу Амура, который в этом месте был широкий, бурный и неукротимый. Пастухи знали только несколько тихих заводей возле берега, где летом можно было поить и купать коней. Время было неспокойное – разбойники «хунхузы», как называли местные жители шайки китайцев, промышлявших конокрадством и воровством, переправлялись через коварную реку и разоряли маленькие деревушки, которых около Амура было очень много. Хунхузы слыли неуловимыми и опасными бандитами. Об их сообразительности и увёртливости слагали легенды.

…Заскучавший Цыган поднял голову и заржал, услышав долгожданный топот копыт в начале улицы – табун шёл в ночное. Снежка ответила ему. Тихим полустоном жеребец позвал хозяина. Василий нырнул во двор.

– Степан Григорьевич, пора! – крикнул он. – Цыгана уже ждут. Я поехал?

– Постой, уздечку надень ему, да не забудь недоуздок! – спокойно проговорил старик.

– Хорошо.

Когда Василий умчался на конюшню, Степан Григорьевич снял со стены двустволку и вышел к Цыгану.

– Это я Ваське приготовил, – пояснил он удивлённому коню. – Хунхузы разбушевались, ограбили вчера Исаевку! Совсем от рук отбились, басурманы!

Хозяин погладил крепкую шею Цыгана, поцеловал его нос и вдруг понял, что очень любит своего красавца. В то же время неясная тревога сжала его сердце. Отгоняя тяжёлые мысли, он улыбнулся. Цыган, чуть взволнованный такой неожиданной нежностью, положил голову на плечо Степана Григорьевича. Неслышно подошёл Василий.

– Я готов, – тихо сказал он.

– Дай уздечку, я сам… Садись, сынок! – сурово и очень ласково сказал хозяин, перекидывая повод на шею лошади.

Крайне удивлённый Васька намотал гриву на кулак и птицей взлетел на спину Цыгана. Конь рванулся было к выходу, но что-то заставило его остановиться и посмотреть в глаза хозяину. И в них он увидел такую тоску, такое острую печаль, что не посмел сразу уйти со двора. Долго-долго Цыган глядел на Степана Григорьевича, и ему показалось вдруг, что жеребец прощается с ним. Наконец хозяин заставил себя отвести глаза от коня и протянул Василию ружьё.

– Зачем, Степан Григорьевич?!

– Возьми. Хунхузы ограбили Исаевку вчера ночью.

– Хорошо, тогда возьму.

– Езжай с Богом! – проговорил хозяин и поспешными тяжёлыми шагами ушёл в дом.

– Что это с ним, а, Цыган? – спросил озадаченный Василий.

Он тронул коня и выехал со двора. Снежка тихо поздоровалась с приятелем, и все лошади табуна приветствовали своего вожака. Васька протяжно свистнул и пустил вороного красивой лёгкой пружинистой рысью. Табун последовал за ними.

Миновав деревню, Цыган остановился и пропустил лошадей вперёд. Он не знал, зачем это делает, но таков был Зов Природы, а значит, так было нужно. Снежка бежала рядом, изредка бросая на него кроткие и смирные взгляды.

– Ну, Цыган, выбирай место. Подальше только отойдём сегодня, – сказал повеселевший Василий.

Человек предоставил лошади полную свободу действий. Он просто сидел на широкой крепкой спине жеребца и любовался открывающимся восхитительным пейзажем.

Солнце уходило за горизонт, окрашивая небо в ярко-розовый, где-то бардовый, а где-то насыщенный красный цвет. Тёмно-синие редкие облака сказочными стрелами прорезали небосвод. Амур клокотал совсем рядом, под боком, пугая молоденьких жеребят, которые прижимались к материнским ногам. Слева расстилались бескрайние поля, темнела непроницаемая стена леса. Лошади не любили лес, знали, что там живут опасные для них существа – злобные и вечно голодные волки, и старались держаться ближе к реке.

Цыган быстро нашёл место, где табун останавливался в прошлый раз. Лошади посмотрели на него, но жеребец коротким ржанием приказал идти дальше. Снежка снова бросила на него долгий нежный взгляд, и Цыган приосанился, подтянулся, даже стал казаться повыше.

Когда почти стемнело, табун вышел на широкий луг, заросший высокой сочной травой.

– Вот здесь и остановимся! Да? – воскликнул Василий, и Цыган согласился с ним, давая сигнал табуну.

Лошади разбрелись по лугу, впрочем, не уходя далеко от берега. Конюх отпустил жеребца в табун, нашёл удобное место для ночёвки, и через полчаса весёлый костёр запылал, словно маяк. Василий положил двустволку рядом и залюбовался яркими звёздами. Через час протяжным свистом он позвал коней к водопою.

Спускаясь к реке, Цыган услышал незнакомый плещущийся звук и насторожился. Острый слух уловил чужую речь. Через секунду всё стихло. Встревоженный жеребец замер, как статуя. Вдруг воздух со свистом разрезала петля аркана, и Цыган встал на дыбы, стараясь освободиться, пронзительно и злобно заржал, призывая хозяина. Перепуганный табун бросился карьером обратно в Огнёвку, а Василий дал несколько холостых залпов из ружья. Вдруг короткий удар по голове заставил его охнуть и погрузиться в темноту…

Конюх пришёл в себя только утром; поднявшееся солнце чуть не ослепило его. Ушибленная голова очень сильно болела, и Василий, оглядевшись вокруг, понял, что случилось что-то страшное. Он бегом помчался в деревню, лихорадочно соображая, как всё объяснить Степану Григорьевичу. По дороге парень пытался успокоить себя, думал, что Цыган сумел перехитрить своих похитителей, однако это было не так.

Степан Григорьевич стоял около ворот и смотрел куда-то вдаль. От этого бесконечно печального взгляда слёзы навернулись на глаза Василия, который сразу всё понял. Он подбежал, рухнул ему в ноги и зарыдал.

– Не уберёг кормильца вашего, простите, Степан Григорьевич! – всхлипывал парень. – Они так быстро его скрутили! Цыган сильный, я бы сделал что-нибудь, даже выстрелить успел в воздух, думал, испугаются, да только получил по голове и до утра провалялся на берегу!.. Что теперь делать, Степан Григорьевич?

Ни говоря ни слова, хозяин поднял юношу и по-отечески обнял его. Василий плакал, как ребёнок, пока ему не стало легче.

– Ничего, – едва слышно проговорил Степан Григорьевич. – Ничего. Проживём как-нибудь.

Жена смотрела на него, боясь подойти и потревожить супруга, и вздыхала. Но ведь жизнь продолжалась, все лошади – кроме Цыгана – вернулись домой, и постепенно Степан Григорьевич смирился, однако нового коня отказался брать категорически.

– Вдруг Цыган вернётся! – твердил он, произнося эту фразу как молитву.

…Прошёл год. Ровно год с той ночи, как хунхузы пленили Цыгана. Этот год многое изменил в жизни Степана Григорьевича. Старик не оставлял надежды снова увидеть своего любимца, и сердце не обмануло его!

В то утро, ясное и прохладное, в деревне появился вороной конь – худой, с разбитыми ногами, грязный и мокрый. Было ещё очень рано, все спали. Выйдя на улицу, где стоял дом Степана Григорьевича, он шумно вздохнул, вспоминая место. Цыган (а это был именно он!) заставил себя негромко позвать давнюю подругу, Снежку. Она отозвалась незнакомому жеребцу, но вдруг узнала и заржала громко, радостно, приветствуя его. Через минуту все лошади знали о возвращении Цыгана. А между тем жеребец, который впервые за этот год был счастлив, с замирающим сердцем подошёл к знакомому забору и толкнул носом покосившуюся калитку, чуть ли не падая от усталости.

Степана Григорьевича разбудило ржание лошадей. «Да что они там, с ума посходили, что ли?!» – с досадой подумал он. Покрутившись ещё немного в кровати, старик вдруг подскочил, как ужаленный. «А ведь так дружно они только Цыгана приветствовали!» – мелькнула мысль. Сердце его бешено заколотилось.

– Цыган! – крикнул Степан Григорьевич и… не поверил своим ушам: со двора донеслось счастливое, прерывистое заливистое ржание. – Цыган!!!

Хозяин выскочил на двор и остановился на крыльце, не замечая текущих по щекам слёз.

– Цыган! – уже тихо прошептал он.

Жеребец быстро подошёл к нему и положил голову на плечо человека, ставшего ему родным. Он плакал от радости. Да, да, лошади тоже умеют плакать! Наверное, впервые в жизни Цыган пожалел о том, что он не человек. Ему столько хотелось рассказать Степану Григорьевичу, стольким хотелось поделиться! Хозяин даже представить себе не мог, что довелось ему пережить – и боль разлуки, и острую тоску по дому, и желание сбежать из чужого края, найти Снежку и никогда больше не оставлять ни хозяина, ни подругу.

Несмотря на хорошее обращение и прекрасное питание, Цыган остался недоверчивым и диким в другом городе. И однажды, невзирая на далёкое расстояние и полную неизвестность, жеребец отправился в путь. Наконец он вышел на берег Амура почти что напротив своей родной Огнёвки. Бедный Цыган метался по песку, не решаясь войти в стремительный поток. Всё же он заставил себя поесть травы, поспать немного, чтобы, собравшись с силами, добраться до дома или погибнуть. Броском Цыган кинулся в реку и поплыл. Холодная даже в самый жаркий день вода несколько раз захлёстывала его с головой, но жажда жизни была сильнее. Вконец обессилев, конь почти отчаялся и хотел было прекратить бороться, но в этот момент его ноги нащупали дно. Через секунду мощным прыжком он выбрался на берег в 3-х километрах от Огнёвки и, даже не остановившись, хромая, пошёл домой…

Степан Григорьевич накрыл Цыгана тёплой попоной, увидев, что тот дрожит от холода, любовно погладил широкой ладонью мокрую шерсть, отжимая воду, поставил его в денник, накормил досыта, после чего оставил коня отдыхать. Цыган спал сутки. На следующее утро к Степану Григорьевичу пришёл Василий. Хозяин ничего не стал говорить конюху, но сияющие и даже помолодевшие глаза не могли скрыть его радости.

– Вы слышали, как лошади вчера ржали рано утром? – спросил он.

– Я даже знаю, в чём причина такого поведения, – не выдержал Степан Григорьевич.

– В чём же?.. Не может быть!..

Ответа не последовало – Василий метнулся в конюшню. Стало очень тихо. Хозяин зашёл вслед за ним. Васька стоял перед открытым денником, бледный и счастливый.

– Цыган, душа, вернулся!

Он захохотал, разбудив коня. Цыган открыл глаза, фыркнул, приветствуя его, и снова уснул.

– Не мешай, пусть отдыхает, – прежним ласково-суровым тоном проговорил Степан Григорьевич и лёгким пинком выставил парня из конюшни. – Долго же тебе теперь не ездить в ночное!

Когда Цыган окончательно пришёл в себя, поправился и выспался, Степан Григорьевич и хозяин Снежки приняли важное решение. Через год у Снежки родился жеребёнок вороной масти с такой же дорожкой на голове, как и у отца.

Говорят, что у кошки чувство дома сильное, у собаки – удивительное, а у лошади оно могущественное!

10.04.03