Читать книгу Тени имён на тарусских холмах - Ирина Антонова - Страница 4

(из цикла «Праздник многоликий»)

В те давние времена, когда мир за окном виделся не замутнённым, а ярким и чётким, как переводная картинка, долгожданное лето пахло шиповником, а от чистого морозного воздуха захватывало дух, на окраине Москвы в сером четырёхэтажном доме, построенном пленными немцами, жила семья. Жизнь маленькой девочки с её нехитрым ежедневным укладом чем-то напоминала привычное и монотонное жужжание швейной машинки. И только праздники вносили яркие краски. Сегодня именно такой день: 17 декабря, святая Варвара. Бабушка, как все старые люди, отмечала не дни рождения, а именины.

Мама сидит перед зеркалом, пудрит лицо и подкрашивает губы. Папа читает газету.

Девочка понимает важность минуты и не мешает.

«Иди поиграй у подъезда», – предлагают родители.

Она послушно выходит. Во дворе никого нет. Звёздное небо над головой, и высокие сугробы словно усыпаны блёстками. Неожиданно из темноты возникает мужской силуэт, и молодой хрипловатый голос интересуется, сколько ей лет и как её зовут. Если б она была старше, то поняла бы, что молодой человек попросту «перебрал» и ему до зарезу хочется с кем-нибудь пообщаться. С щедростью подвыпившего он обещает, что когда она вырастет, то непременно превратится в красивую девушку и тогда… Девочке нечего было скрывать от родителей, но почему-то об этом разговоре с незнакомцем ей не хочется рассказывать. Это была её первая маленькая тайна.

Ну вот и родители: мама с подкрашенными губами, в шляпке и ботиках на каблуках, пышный хвост чернобурой лисицы свешивается с плеча. Чернобурка – папин подарок.

Мама наряжается нечасто. Папе и девочке нравится, когда она при «полном параде» и в голосе звонкие нотки. А папа ходит в одном и том же пальто осенью и зимой, он мужчина, ему не важна красота, а согреваться он привык быстрой ходьбой.

На фронте ему приходилось спать в болоте и на снегу, вместо матраса еловые ветки стелил – и ни разу не простудился!

Мама еле согласилась поехать в гости, поскольку часто не в настроении. Она говорит, что невозможно работать, воспитывать ребёнка (девочка ходит в детский сад), заниматься хозяйством и следить за собой. Здоровье у неё подорвано с юности…

Бабушка живёт в самом центре, у Белорусского вокзала, и добираться до неё очень долго. Надо дождаться трамвая, потом метро с пересадкой. Девочке нравится метро, особенно кольцевая «Октябрьская», где чугунная решётка просвечивает голубым. Девочке кажется, что там небо, а решётка – это ворота в парк. Она не понимает, почему взрослые устают ездить в метро, жалуются на давку и духоту.

Наконец, выходят на «Белорусской». Прямо перед ними огромные женщины в валенках, закутанные до бровей в серые пуховые платки, хлопают руками в брезентовых рукавицах и катят ящик с мороженым. Ни дать ни взять снежные бабы. Мороженое на лотке, завёрнутое в малиновую, зелёную и фиолетовую фольгу, напоминает ёлочные игрушки. У девочки больное горло, и ей не покупают мороженое. Она тайком завидует счастливым детям, которые в любой мороз грызут эскимо прямо на улице.

По дороге заходят в большой угловой магазин за тортом. Пахнет свежемолотым кофе. Девочка после ледяного воздуха с наслаждением втягивает тёплый, чуть будоражащий запах пряностей. Глаза разбегаются от кремовошоколадного изобилия. Покупатели интересуются «Золотым и Серебряным ярлыком». Девочка не знает, что речь идёт о марке великолепных кексов. За свою короткую жизнь она многое не пробовала. Торт выбирают долго. Маме нравится ванильный с грибками, девочка любит трюфельный, папа согласен на любой. Наконец, вспоминают, что любимый бабушкин торт «Ленинградский», его нести и вручать доверяют девочке. Подымаясь по лестнице, она предвкушает, как бабушка громко обрадуется им и торту.

В бабушкиной просторной квартире с высокими потолками праздничная суматоха и тарарам. Уже некуда вешать пальто. Бабушка мечется от гостей на кухню: не подгорел бы её фирменный капустный пирог… А, вот и дед, совсем седой, чисто побритый, опирается на палочку…

Бабушка – шумная, говорливая, пылкая в проявлении чувств, а он тихий, молчаливый…

Известно, что в молодости он был очень красив: высокий, голубоглазый, с тонкими чертами лица, с кудрями червонного золота, родом из Мещерского края, земляк Есенина. Бабушка до сих пор в него влюблена…

Из детской, давясь смешком, выходит стройная светловолосая женщина – это папина старшая сестра. Ей сорок лет, у неё трое сыновей, заботливый муж и ответственная профессия: инженер-строитель. Удивительно. Сорок лет так много, а она звонко смеётся, ямочки на щеках, и всё время шутит. «Раздевайте вашу принцессу», – это она про девочку. Они с мужем тоже хотели девочку, но рождались только мальчики…

В прихожей ярко пахнет духами «Красная Москва». Амама любит «Манон». С незапамятных времён девочка помнит нежный запах, с едва уловимой горчинкой. Мама каждое утро даёт ей в садик надушенный платок… Белые весенние нарциссы так же пахнут. Мама почти всегда серьёзная, и улыбка у неё грустная, чуть-чуть рассеянная… Бабушка кому-то говорила про неё: иностранка. Кто-то из маминых предков приехал давным-давно в Россию то ли из Польши, то ли из Германии, а может, из Франции?

Но какая же она иностранка, если говорит по-русски и читает девочке сказки Пушкина.

Дверь в детскую, где стоит ёлка, увешанная шарами и картонными игрушками, открывается, и она с радостью видит трёх своих двоюродных братьев. Старший совсем взрослый, 15 лет, по словам бабушки, вылитый дед в молодости, поспешно уходит: к нему зашли одноклассницы Люся и Наташа, и, пока накрывают стол, они ставят пластинки и танцуют. Средний и младший готовы принять девочку в свою компанию. Среднему – Ване – одиннадцать, на бледном лице очки, в четыре года он самостоятельно научился читать и теперь глотает книжку за книжкой. Он не знает, о чём беседовать с дошкольницей, и предпочитает молчать. У семилетнего Шурика абсолютный слух, все говорят, его можно обучать игре на скрипке. Шурик встаёт, делает серьёзное лицо, хмурит брови и, копируя профессиональных чтецов, выдаёт экспромт: «Вголове вошь – очень хорош!». Девочка потрясена. Общение завязалось, но в самый интересный момент зовут к столу.

Бабушка ни за что не хочет расставаться со своим из прошлого века столом, длиной во всю комнату, на толстых слоновьих ножках. Все рассаживаются. Все – это её родня. Как её много!

Дяди, тёти – родные, двоюродные…

В каждом доме на праздник свои угощения. В бабушкином это: капустный пирог, винегрет, густо усыпанный зелёным луком, телячья колбаса с фисташками, обёрнутая в нежнейшее сало, и непременно селёдка. В папином детстве, когда жили впроголодь и покупали по карточкам, он пообещал бабушке, что, когда вырастет, подарит ей селёдку величиной с дом.

Взрослые пьют из рюмочек розоватый портвейн, чокаются друг с другом – и говорят, говорят, спорят, доказывают что-то. Кто-то наливает дедушке напиток покрепче. Бабушка немедленно забирает стопку и категоричным тоном заявляет: «Васеньке – нельзя». Чтоб не обижать гостей, она готова принять удар на себя…

Девочке многое непонятно, ей не интересно вникать во взрослые разговоры. Она разомлела от шума, духоты и разнообразия впечатлений. Наконец, мама встаёт – «ну, нам пора, завтра же на работу» На девочку напяливают шубку и уводят. Она упирается. Ей хочется спать.

На площади перед Белорусским вокзалом: холодно и пустынно.

«Давай возьмём такси», – предлагает мама. Папа ловит такси. Сонную девочку запихивают в машину на колени к маме. Изредка она просыпается от яркого света встречных машин. Большая нарядная ёлка, убранная мишурой, и зимняя карусель с закоченевшими снежными бабами с малиновым эскимо в руках снова проплывают перед глазами…

Праздник многоликий, как волшебное кино, прокручивает отдельные фрагменты и уходит навсегда в глубины подсознания. Девочка роняет голову и улыбается во сне.

Четверть века спустя почти все участники этого счастливого семейного застолья ушли в лучший мир. В лучший или нет, никто не знает, но в сердце выросшей девочки они по-прежнему живы: