Читать книгу О любви… Избранное - Ирина Арсентьева - Страница 6

Владимир Прилуцкий был членом автомобильного клуба, открытого на центральной площади Северска. Доставшийся от свекра автомобиль марки «Ford» изумительного цвета горького шоколада, купленный тем за границей, он разбил, не успев к своему великому сожалению покатать на нем всех артисток местного театра, до которых был большим охотником. В досье полицмейстера Краснова, который незамедлительно прибыл на место происшествия, говорилось – «… такого-то числа, такого-то года автомобиль, в котором находилась актриса Северского театра Елизавета Нежинская и Владимир Прилуцкий, на большой скорости врезался в фонарный столб на перекрестке улиц Старосельской и Вагонной. Получился сильный толчок, и автомобиль перекинулся. Г-жа Нежинская была выброшена в сторону и получила легкие ушибы. Г-н Прилуцкий, будучи в нетрезвом состоянии, к большому удивлению, не пострадал. Автомобиль восстановлению не подлежит».

Красавец и франт, Владимир Прилуцкий, потомок небогатого чиновника, который получил в наследство от отца лишь польскую фамилию, с юных лет обладал удивительной способностью производить на слабый пол нужное впечатление и поэтому отказа у него никогда не имел. Наследство нелюбимой жены стало для него хорошей поддержкой в деле покорения женских сердец. На них его и растратил.

Северск, где Прилуцкий проживал со дня рождения, задумывался по образцу лучших европейских столиц, по канонам классицизма и культуры Просвещения. И, конечно, был просто немыслим без здания театра. Григорий Потемкин первым выдвинул идею театра и на плане градостроительства местом для его размещения был определен высокий холм, откуда открывался изумительный вид на широко разливающийся здесь Ижень. После смерти графа театр разделил судьбу университета с консерваторией, которые до поры так и остались прекрасным, но нереализованным проектом. История Северского театра такая же запутанная, как и судьба самого города. Он прошел длинный путь от «благих начертаний» до становления, от дворянской детской самодеятельности и ярмарочного балагана до классического театра, от ветхого деревянного сарайчика, который однажды развалился от сильного ветра, до щеголеватого каменного строения.

Театр Северска, как и многие другие театры, был тайным миром, в котором актрисы, свободные от многих условностей, становились игрушкой мужских страстей. За ними волочились, с ними сходились и расходились, их обеспечивали, но на них почти никогда не женились.

Елизавета Нежинская, прежде чем поступить на службу в театр, обучалась в театральной школе вместе со своим сводным братом Алексеем. Учебная программа для воспитанников была составлена как нельзя лучше, однако ученики уроков не учили, списывая свою неподготовленность на отсутствие времени. Утром они репетировали, по вечерам были заняты в спектаклях. Если молодые ученицы еще готовы были отвечать преподавателям, то старшие шикали на них и объявляли общий бойкот.

Уже в театральной школе у молодых актрис были поклонники. Они часто разъезжали под окнами этого учебного заведения, доступ в который посторонним был строго запрещен. Поэтому окна в дортуарах делали или слишком высокими, или закрашивали наполовину белой краской, дабы свести к минимуму какое бы то ни было общение. В дверях спальни ежедневно дежурила одна из девиц и сообщала подругам, влезающим по очереди на окна, о приближении воспитательницы или инспектора.

Елизавета очень быстро овладела всеми знаками, которыми переговаривались воспитанницы-танцовщицы со сцены со своими поклонниками, сидящими в первых рядах, и теперь тоже мастерски ими пользовалась. Если актрисы проводили пальцем по губам, это означало, что хотели получить от ухажера конфет. Если дотрагивались до мочки уха, шеи или запястья – кавалер должен был раскошелиться на украшение – серьги, ожерелье или браслетик.

Успех актрисы на сцене полностью зависел от ее способностей к флирту и интригам. Необходимо было уметь удерживать поклонников при себе, устранять соперниц, иметь благосклонность у начальства. Только тогда она имела возможность безбедного существования. В противном случае ее ждало мизерное жалование, роли, не приносящие славы, бедность, тесные съемные квартирки, тяжелая работа и, как правило, недолгая жизнь.

Елизавета вышла на сцену не по призванию, не по непреодолимой тяге к искусству, а так, как будто решилась выйти замуж за нелюбимого, но богатого человека. Мать ее, тоже актриса, определила Лизу в театральную школу, не особо прислушиваясь к желаниям дочери. В тринадцать лет Елизавету чуть было не выгнали из школы за бесталанность, и уже тогда она усвоила простую истину – талант это, конечно, дело важное, но на сцене нужно совершенно другое – упорство, удача, обаяние, умение попасть в роль, если так можно выразиться. Длительные дополнительные занятия с преподавателем Михаилом Уханским возымели действие, и вскоре он смог открыть в ученице незаурядные способности и возможности, которые к девятнадцати годам позволили актрисе сделать головокружительную карьеру.

Играя роли, Елизавета Нежинская не была вульгарна или подчеркнуто «пикантна», а соединяла удивительную грацию и какую-то ей одной свойственную стыдливость. Актриса мягкая и тактичная, обладавшая строгим вкусом, она была единственной молодой артисткой на сцене, которая покоряла зрителей правдой игры. Прекрасные, благородные черты лица, стройность, волны светло-русых волос, голубые глаза, нежные и вместе с тем пламенные, необыкновенная грациозность движений, маленькая ножка – делали ее красавицей в полном смысле.

В спектаклях партнером Елизаветы выступал некто Ален Дюпон – француз по происхождению, танцор по образованию. Жизнь его в театре складывалась трудно, и он, начав заниматься вокалом, быстро овладел им. Подготовив и исполнив несколько партий с известным композитором Фредериком Морелем, он вскоре дебютировал в оперетте, был замечен и стал выступать постоянно. Позже он и сам начал писать музыку, и несколько его произведений стали в последствие знаменитыми романсами.

Однажды фотограф-итальянец Марио Маретти, которого считали лучшим не только в Северске, но и далеко за его пределами, сделал снимок финальной сцены спектакля, где Ален Дюпон нежно обнимает Нежинскую в образе прекрасной царицы. Этот снимок был вывешен в витрине фотоателье в качестве украшения и рекламы, настолько он был хорош. Но это вызвало пересуды у завистников, которые сочли приоткрытую ногу Елизаветы признаком непристойности и разрушения нравственных устоев общества. Несмотря на сплетни и разговоры за спиной, поклонников у актрисы становилось день ото дня все больше. На одном из спектаклей ей преподнесли золотую диадему с бриллиантовой звездой, а буквально на следующий день – бриллиантовую брошь в виде бабочки. Браслеты, медальоны, серьги, щедро украшенные драгоценными камнями, казалось, сыпались к ногам Елизаветы.

Обрушившаяся слава и почитание Елизавете, как любой женщине и, тем более, актрисе, с одной стороны были приятны, но с другой тяготили ее. Она и ее жизнь всегда были на виду у публики и городского населения. О ней говорили, о ней мечтали, о ней недоговаривали, о ней придумывали небылицы. Сплетни кружились вокруг нее словно мотыльки. «Мотыльки» надолго не задерживались и вылетали из театральных кулис. Завистливые подруги не могли простить Нежинской артистической карьеры и успеха, которым та пользовалась у мужской половины театралов.

Губернатор Иванов, грузный и некрасивый, с постоянной одышкой, указывающий на сердечную недостаточность, вызванную излишним весом и малоподвижным образом жизни, испытывал к Елизавете по-настоящему нежные чувства. Он участвовал в судьбе девушки, будучи еще фанатом ее матери – в прошлом исключительного таланта актрисы, внезапно потерявшей голос на одном из выступлений. Грудной, немного низкий для женщины, голос ее, очаровывающий слушателей чистотой звучания и искренностью, врачи так и не смогли восстановить, объясняя причину слабости голосовых связок нервным срывом. С тех пор в семье Нежинских сделали ставку на Елизавету, которая должна была продолжить семейную династию актеров.

Иванов, посещающий все театральные премьеры, первым приходил в гримерку к Елизавете, чтобы поблагодарить ее за игру и побеседовать в приватной обстановке. Его подарки были изысканными. Корзины экзотических цветов, которые непременно доставляли к самой премьере, не могли не вызывать восхищения у наблюдавших за губернатором. Он по обыкновению всегда долго топтался у дверей уборной Нежинской, прихорашивался, откашливался и поправлял фрак, прежде чем войти.

Слухи распространялись по театру быстрее, чем губернатор входил в уютную гримерную Елизаветы. Здесь всегда царил полумрак, пахло дорогими духами и шоколадом. Актриса сидела в глубоком кресле расслабленная и тихая, напоминая дремлющую кошку. Иванов проводил у Нежинской не более получаса. Это время, сразу после спектакля, она всегда отводила только ему из глубокого уважения и благодарности. Они говорили о новинках европейских театров, о моде, о зарубежных актерах и их светской жизни. Елизавета никогда не забывала замолвить словечко о проблемах своего театра и о необходимости помочь кому-нибудь из начинающих.

Слухи-мотыльки вылетели из здания театра и очень быстро добрались до губернаторского дома. Губернаторша Иванова была женщиной властной и ревнивой. Объектом ее ревности был не столько муж-губернатор, сколько его положение и состояние. Поэтому она сразу поверила слухам и во избежание утечки материальных благ в виде дорогих подарков актрисе, о которых судачили все без исключения, предприняла некоторые меры по устранению мнимой соперницы.

Директор театра Казимир Новак, поляк по происхождению, испытывал к губернаторше Ивановой единственное чувство из существующих – раболепие. Он сразу отреагировал на недовольство Ивановой по поводу излишнего внимания губернатора к молодой диве Нежинской и устроил последней настоящее гонение со стороны остальных актеров.

Владимир Прилуцкий в театральной среде имел репутацию ловеласа, женского угодника и в некоторой степени даже альфонса. Он не единожды был замечен в связах с богатыми возрастными дамами, которые его боготворили, ценили его легкий веселый нрав, умение создать атмосферу праздника повсюду, где он появлялся. Внешность Прилуцкого была броской и поистине шикарной. Был он от природы высок, строен и немного худоват. Густые темно-каштановые волосы и карие глаза привлекали взгляды женщин. Правильные черты лица выдавали аристократатическое происхождение. Одевался Прилуцкий стильно и ярко, всегда следовал моде, умело пользуясь благосклонностью дам. Умом не отличался, и по обыкновению в обсуждении серьезных вопросов не принимал участия. Однако женщины прощали ему этот небольшой недостаток, компенсированный наличием других важных для них качеств.

Владимир Прилуцкий был влюблен в Елизавету, но на все попытки приблизиться к актрисе и получить ее внимание регулярно получал отказы. Стараясь быть ею замеченным, он разъезжал по улицам Северска на модном автомобиле, на заднем сидении которого всегда восседала одна или несколько веселых молоденьких актрисок. Настроение компании указывало на то, что шампанское, распитое ими после спектакля, уже играло в молодой крови и требовало продолжения…

Елизавета, на которую внезапно обрушилось недовольство директора театра и всей труппы, за исключением ее партнера Алена, не сразу поняла его причину. Ален Дюпон, будучи более осведомленным в вопросах кулуарных игр и интриг, рассказал Елизавете все, о чем ему удалось узнать.

В этот вечер Нежинская впервые отказалась принять губернатора, а пригласила Владимира Прилуцкого, который все еще не терял надежды быть замеченным любимой актрисой. В уборную Елизаветы Владимир влетел подобно ветру. Цветы и шампанское – вечный «джентльменский» набор, который он позволял себе и всегда использовал для соблазнения – в этот раз также был при нем. Елизавета не отказалась от игристого напитка. Пила много и жадно, заглушая обиду. Быстро собралась и на глазах у губернаторской четы уселась в автомобиль Прилуцкого. Выпустив густые клубы дыма, «Ford» сорвался с места и помчался по булыжной мостовой. Через несколько минут он врезался в фонарный столб…