Читать книгу Автор года 2025. Сборник современной поэзии и прозы - Ирина Арсентьева - Страница 4
Лидия Гортинская
ОглавлениеДно. Руководство пользователя
Когда я проснулся в понедельник, меня уже уволили. Это было удобно: не пришлось идти на работу. Электронное письмо с темой «Спасибо за всё!» пришло ночью, и теперь я наконец узнал, что всё, что я делал последние десять лет, не имело смысла. Я лежал в кровати и чувствовал себя лёгким, как будто с меня сняли цементный пиджак.
Через час мне позвонил банк. Он сообщил, что теперь я не только безработный, но и интересный пример финансового недоразумения. Через два часа меня бросила жена – вежливо и мило. Через три я понял, что теперь у меня есть свобода, и это было ужасно.
Когда я выбрался на улицу, шёл дождь. «Хороший день для перерождения», – подумал я. Только я не был уверен, в кого перерождаться: святого, убийцу или продавца пылесосов.
Я решил пойти не в бар, а в кофейню. В баре всё слишком прямолинейно: если ты пьёшь, значит, тебе плохо. В кофейне можно делать вид, что у тебя творческий кризис, а не жизнь развалилась на детали, как дешёвый шкаф.
Бариста выглядел как человек, который проснулся с мыслью «Я снова в этом аду», но маска профессионализма прилипла к его лицу крепче пенки капучино. На бейджике было написано: «Счастье рядом», а глазами он транслировал: «Но не здесь».
– Самый крепкий эспрессо, – сказал я. – Желательно такой, чтобы после него я услышал Бога или хоть кого-нибудь, кто ещё не оставил меня.
Он посмотрел на меня так, будто я попросил смысл жизни.
– У нас нет крепкого. Есть… философский, – сказал он и приготовил что-то на миндальном молоке. Он заявил мне это так, будто молоко доили с миндаля при полной луне, под шёпот людей, которые давно перестали верить в лучшее.
К чашке я получил странную награду: в углу витрины сиротливо скукожился зелёный шпинатный калач. Выглядел он так, будто пытался стать едой, но посередине процесса решил, что жизнь слишком бессмысленна. Я купил его тоже.
– Кажется, я достиг дна, – сказал я баристе, кривясь от отвратительного напитка.
– Главное – не копай, – добавил он и предложил ещё кофе.
Если бы коллеги увидели, чем я завтракаю, они смеялись бы надо мной до самого Нового года. Но, к счастью, коллег больше не было. И смеха тоже.
На остановке стоял старик и кормил голубей. Он сказал:
– Молодой человек, вы выглядите, будто только что умерли.
– Почти, – ответил я. – Осталось дождаться похорон.
Он усмехнулся и сунул мне кусок хлеба.
– Делитесь. Мир не любит одиночек.
Я стал крошить хлеб голубям, и один из них вдруг сел мне на плечо. Я ожидал, что он испачкает мне рубашку, но он просто посмотрел в глаза. Как будто сказал: «Ну и что теперь?»
И тут я понял: падение – это не дно. Это площадка для прыжка. Просто у большинства нет сил оттолкнуться.
На следующий день я проснулся раньше будильника, хотя я его даже не включал. Тело знало: сегодня уже никто не прикажет проснуться вовремя – можно сделать это просто по привычке. Я пошёл в парк, нашёл скамейку, которая выглядела так, будто уже много лет ждала человека во флисовой куртке с надломленной судьбой, и написал на картонке: «Профессиональный слушатель. Бесплатно».
И сел. Без ожиданий. Уныло, зато торжественно.
Первой подошла женщина, худощавая, в идеально сидящем пальто, с глазами человека, который всю ночь пытался быть сильным.
– Я развожусь, – сказала она, словно представлялась.
Я кивнул. Иногда признание – уже победа.
Она говорила долго, путано, перескакивала с бытовых мелочей на философию, потом на кошку, потом обратно на мужа. Я не перебивал. Иногда она смеялась, а сразу после начинала плакать. К концу монолога она сказала:
– Спасибо, что не пытались меня исправить.
И ушла, будто ей стало немного легче.
Потом подошёл мальчик лет двенадцати. Он держал собачий поводок.
– Он ушёл к соседям, – сообщил мне подросток. – У них ему, видимо, веселее.
Я сказал:
– Понимаю.
Он сел рядом и минут десять молча смотрел на голубей.
– Может, он вернётся, – сказал я.
– А может, нет. Но теперь я знаю, что могу скучать, – ответил он, как старик, который прожил сто лет.
Он оставил мне яблоко и убежал, будто мог догнать свою потерю.
Ближе к обеду появился мужчина среднего возраста, в костюме, который стоил больше моей прежней зарплаты. Он не сел. Просто стоял.
– У меня всё есть, – сказал он. – И мне… тошно.
Я кивнул:
– Привычный диагноз.
Он словно впервые за несколько лет улыбнулся, но криво, словно мышцы лица давно забыли, зачем эта функция.
– Я даже не знаю, что хочу, – сказал он. – Только знаю, что так больше нельзя.
Он говорил резко, обрывочно, иногда зло. Не мне, а в пустоту. Но пустота была занята мной, и этого хватало.
Когда он закончил, то достал бумажник и положил на скамейку десять тысяч рублей.
– За то, что не убежали, – сказал он и пошёл дальше, не оглядываясь.
Я попытался догнать его, чтобы вернуть деньги, но он махнул рукой, как человек, который хочет впервые в жизни оставить след и боится, что его сотрут.
До вечера ко мне подходили ещё люди: кто-то рассказывал о работе, кто-то – о страхах, кто-то просто садился рядом и молчал.
И я слушал. Без умных фраз. Без советов. Без спасения.
Когда солнце пошло на спад, у меня было три яблока, два бутерброда, десять тысяч сто рублей и странное новое ощущение, которое трудно назвать иначе, кроме как: я снова существую.
Через неделю я понял, что стал счастлив. Это выглядело неприлично, но я не мог ничего с собой поделать. Возможно, я просто слишком устал быть несчастным.
И если когда-нибудь вы увидите человека, который разговаривает с голубями и улыбается без причины, не торопитесь вызывать скорую. Возможно, он просто понял, что копать вниз бессмысленно: под нами всё равно бетон.