Читать книгу Когда Бог смотрит в микроскоп. 50+1 невероятно-вероятных историй из жизни землян - Ирина Барабанова - Страница 2

Эдуард боролся. С момента зачатия. Он хотел быть и жить. Родители – не очень. Особенно его мама, когда узнала, что залетела.

Все произошло случайно – как-то ненужно и не вовремя. Она не любила. Власть захватили гормоны. И любопытство. Парень числился студентом на практике, а Валентина подрабатывала вечерами санитаркой в больнице. Девушка тоже училась. На повара-кондитера в техникуме через дорогу. Разумеется, там были одни девчонки.

В 17 лет ей хотелось чего-то красивого, запретного и романтического. А все случилось быстро, скомканно и в грязной кладовке.

Вскоре студент исчез. Вместе с фамилией.

Валентина плакала. Записалась на аборт. Втихаря, по блату. Но в тот день оступилась и потянула лодыжку. Нога опухла, идти она не смогла. Никуда. Даже на работу. Решила, что знак и, видимо, придется брать на себя позор и ломать судьбу.

Когда начался токсикоз, Валя молила Бога, чтобы случился выкидыш. Или ребенок родился мертвым. Да хоть бы и умер в ближайшие дни. Однако мальчик пришел в мир здоровым и красивым.

Молодой матери дали комнату в общежитии, пособие по уходу за ребенком и академотпуск. Помогали соседи, бывшие коллеги из больницы, однокурсницы – все, кроме родной семьи. Потому что ее не было. Валя выросла в детдоме. Поисками родителей никогда не занималась. Возможно, из-за обиды или из-за страха перед неожиданным.

Эдик рос веселым и задорным. Послушно ходил в детский сад. В школе хорошо учился, побеждал на олимпиадах.

Валя в техникум так и не вернулась. Устроилась в кафе мыть посуду. И прижилась. График удобный, всегда сыта и она, и ребенок, работа не ответственная. Со временем им дали квартиру на краю города в панельном доме.

Эдик поступил в институт. Сам, своей головой.

Валя гордилась. Подруге хвасталась. А Эдик все бросил и добровольно ушел в армию. Это был удар.

Но Эдик твердо решил, что жить как прежде он больше не может. Не хочет. И боится себе сознаться в том, что ненавидит мать и бежит от нее.

Да, он «сломал» ей жизнь. Да, он неуклюжий, неопрятный засранец, который делает все неправильно и наперекосяк. За него стыдно. У него не может быть ничего своего, во что не вмешалась бы мать. Даже трусы покупала она и решала, в какой рубашке выходить на улицу. Она выбирала, с кем дружить, как играть и с кем. Подробно объясняла, почему надо обходить стороной девочек и не драться с хулиганами. Эдик не спорил. Не мог. Не смел. Он же не хотел в очередной раз «убить» свою мать? В детстве он искренне винил себя, когда она демонстративно ложилась на диван с полотенцем. Мальчик боялся, что она на самом деле умрет. И тогда его отдадут в детдом или еще куда-нибудь. Что никому он кроме матери не нужен. Потому что вот такой убогий, тупой и никчемный. И лишь она его любит и терпит, жертвует собой и желает ему добра.

Эдик устал от этого «добра». Он хотел свободы. Но уже на второй день в армии понял, что попал в тюрьму. Женские слезы и истерики заменили глухие удары под дых и жесткие приказы. Жизнь заметно усложнилась. Накрыло отчаянье и безысходность.

Там, «на свободе», он презирал женское. Здесь по нему прокатывалось мужское.

Сам он потерял всякие ориентиры и держался только верой в справедливость. Пока не понял, что она противоречива и у каждого – своей масти и цвета.

– Что бабе на праздник, то мужику в убыток, – старик со скрипом устроился на скамейке. – Одна, говорят, любит пломбир, другая офицера.

– Простите, это вы мне?

– Тебе, тебе, сынок. Что хмурый такой? Никак побили малость?

– Не понял.

– Ладно, это дед шутит. Вкусное мороженое-то, а?

– Да-да, спасибо.

– Ну и славно, солдатик, и славно. Наслаждайся жизнью, пока молодой, да лишний раз под пули не лезь. Лучше к девкам. Там теплее. Хотя… Это еще тот народ. Ох, непростой народ.

Эдик хотел уйти, но вытер сладкую руку о сапог и протянул ее деду.

– Эдуард, приятно познакомиться.

– Дед Владимир. Иванович. Давно ты здесь служишь?

– Первый год.

– Сложно?

– Ну, привыкаю.

– Девушка есть у тебя? Письма пишет?

– Мать… Мама пишет…

– Понятно. Увольнительный, значит, сегодня?

– Угу.

– Тогда пошли ко мне в гости чай с пирогами гонять. Бабка моя утром еще спекла. Пошли, пошли, сынок. Отогреешься от казармы. Яблок из сада с собой возьмешь.

Эдик кивнул. Он никогда не был в деревенском доме с настоящей печкой. Запах молока, печеных яблок и свежего теста. Домотканые половики на деревянных половицах. Иконы под расшитыми салфетками над столом. Часы громко тикают на стене. Кошка сладко умывается под столом. И улыбчивая хозяйка с ухватом.

Засиделись до полуночи. Эдик знал, что попадет на гауптвахту за опоздание. Но принял это заранее и со смирением. Ему еще ни разу в жизни не было так хорошо, тепло и спокойно. Господи, неужели такое бывает? Чтобы легко и свободно за просто так, без условий и ограничений? Счастье.

У стариков были и дети, и внуки, и корова с курями, и две кошки с собакой во дворе. А еще много любви и сочувствия. И Эдик купался в них, как рыба, попавшая из мертвой воды аквариума в лесное озеро.

Он заходил к ним всегда, когда получал увольнительную. Помогал по хозяйству. Научился баню топить, дрова колоть и грибы чистить. Они много смеялись, пели народные песни и дегустировали соседский мед.

Эдик полез на чердак посмотреть проводку. Он не очень разбирался в электрике, но все же. Присел, чтобы не удариться головой о перекладину и машинально нащупал рукой что-то твердое. На свету разглядел, что это старая книга, без обложки, с тонкими желтыми страницами и мелким шрифтом.

Дед полистал и протянул ее Эдуарду обратно:

– Возьми себе. Штука стоящая. Я раза три читал. Давно, правда. Но помню, что потом пачку выкурил за ночь. Продрала меня эта история до костей. Тебе понравится. Хотел человек с судьбой побороться, да вишь что, не по силам это ему. Никому не по силам.

– По силам, Владимир Иванович. Было бы желание.

– А ты попробуй, потом приходи, расскажи.

Эдик кивнул.

Ночью на дежурстве осторожно вытащил книжку из-под кителя. Открыл. На первой странице от руки чернилами была выведена надпись: «Софокл. Царь Эдип».

Сколько времени прошло? Он не заметил. Только почувствовал ком в горле, который словно катался в разные стороны и мешал сделать вдох-выдох. Слезы наворачивались и щипали глаза.

Чёрт!

Надо же! Как такое может быть? За что? Почему? Очевидно же, что Эдип не хотел убивать своего отца и жениться на матери! Он бы точно не захотел. Даже под дулом пистолета. Встреть он сейчас отца, скорее всего, руки бы ему не подал, но бить… а тем более убивать… ну нее… зачем? Хотя, конечно, он, Эдик, не виноват, что двое молодых ребят увлеклись игрой в больничной подсобке. Что его мать забеременела. За что он расплачивался все свое детство? За то, что родился? Глупо и несправедливо, но как есть. Надо свою судьбу строить. Пусть, если даже наперекор. И очень постараться никого не обижать.

Однажды дед умер. Бабушку забрали дети. Дом продали. Животных раздали соседям.

Эдик горевал. Но был безмерно благодарен судьбе за эту встречу.

Отслужив свой срок, несмотря на мольбы и упреки матери, домой не вернулся. Улетел с другом работать на Север. Эдик хотел жить, но это казалось возможным только там, где у него не было никаких шансов.