Читать книгу Клаустрофобия. Сборник стихов - Ирина Белояр - Страница 2

То ли зелень тоски, то ли звезды в траве,

То ли гонят по рельсам трамваи…

Ветер пьяным опричником ломится в дверь,

Выдувая судьбу, выдувая.

Вымывает судьбу неизбывным дождем,

Сердце в трещинах, взгляд оловянный.

Кто же в том виноват, что ты русским рожден,

И что трезвый ты хуже, чем пьяный?

А ты терзаешь себя, накликая беду,

Сочиняешь дурацкие сказки,

И брюзжишь, и клинически-русскую дурь

Принимаешь за страсти по Кафке.

То в туман, то в загул, словно мошка на свет,

Планов нет, направление любое.

Тривиальную похоть да хлам в голове

Горделиво считаешь любовью.

То ли черная желчь, то ли боль – все одно,

То ли смерть, то ли дьявол с рогами…

Полночь пьяным кошмаром струится в окно,

Выжигая сердца, выжигая.

А глаза в потолок, почерневший от мух,

А тоска – по живому кинжалом…

В распоследней дыре догнивающий дух

Принимаешь за гибель державы.

А ту блажь, что тебя до сумы довела,

Несусветную – носишь, как знамя.

И очнешься пред богом, в чем мать родила,

Ни черта в этой жизни не зная.

То ли зелень тоски, то ли звезды в траве,

То ли горло забито слезами…

Полночь пьяным опричником ломится в дверь,

Выгрызая глаза, выгрызая.

Вот снова: не верь, не желай, не надейся,

Болит голова… от чего я бегу?

Зачем я брожу в заколдованном детстве,

И выход ищу, и найти не могу?

И сколько мне лет? Может, сто. Может, двести.

Навеки затих шум людских голосов.

И, может быть, там, у калитки из детства

Давно стережет меня эта, с косой…

Глазеют с ограды орлы и химеры,

Бурьян на тропинке и мох на стене,

И взрослые лица, чудовищно серы,

Сквозь щели в заборе мерещатся мне.

И ты уже с ними – не видишь, не слышишь,

И я докричаться к тебе не могу…

В светелке царевны летучие мыши,

А в домике гномов крысиный разгул.

Дракон улетел. Все замки проржавели,

Сокровище взять не составит труда.

Зачем оно мне? Я в спасенье не верю.

Ни шагу из детства! Мне страшно туда.

Там белое все. Там все смыли и смяли.

Стерильная сушь перевязанных вен,

И врач… не хватает какой-то детали…

Да, верно. Нет свастики на рукаве.

Снова лето, снова осень, снова,

Но по-прежнему закрыты небеса,

И нету к ним ключа.

Ни пламени, ни света неземного,

А ты стоишь при жизни на часах,

Глаза твои молчат.

В груди, в самой крови, под сердцем

– или где-то там —

живет раскол,

И там – начало мятежа.

Когда без ропота ступаешь по земле,

И на вопросы отвечаешь «нет проблем»,

А сердце бьет: пожар. Пожар. Пожар…

Все новые возможности давно

Разменяны на старые долги,

Чернее ночи утро,

И опять

По всем семи кругам.

Покоя – ни во сне, ни в выходной.

Час пробил – ничего не решено,

И некогда – с минуты на минуту

Последний рейс на Зурбаган.

Как спеть о том, что среди дня, в запале,

Отверженный, ступаешь за порог,

Как спеть о том, что лошади упали

В начале неизъезженных дорог,

А ты встаешь – и снова, будто вечен,

Плетешься по колено в борозде…

Как спеть о том, что снова ночь на плечи,

И что еще один потерян день?

Я – собственный бессменный программист,

Я мысли оставляю за дверьми,

Бессонный страж дневных проблем,

Но что-то там, внутри, кричит: «Зачем?

Очнись! Каким ты молишься богам!

Вот-вот последний бриг на Зурбаган,

Упустишь, не успеешь, за душой

Не остается ничего,

Не надо торопить его,

Ведь он и так почти ушел!»

Как вырваться из этой преисподней?

Куранты бьют: покой. Покой. Покой…

Что может быть мрачней и безысходней

Банальной ностальгии городской…

Боль. Ноябрь. Грохот шторма. Блики у двери.

В небо с привязи со стоном рвутся фонари.

Примелькавшаяся тема: ночь темным-темна,

Через морок, через стены входит Сатана.

Грудь пронзает жесткий стержень, горло давит ком,

Рай давно уже потерян, ад давно знаком.

Даже ходиков не слышно на моем одре,

Ну-ка, Господи Всевышний, кто из вас щедрей?

…Стою в аду, во тьме кромешной,

Гляжу сквозь сполохи, сквозь сон,

Сквозь разукрашенную нежить

Ищу любимое лицо.

И вдруг – от крика в шепот, тихо —

Смычок споткнется о струну,

Как будто я за паутинку

Тебя в объятия тяну…

Стихнет жар. Очнешься дома. Из небытия

Подступает темный омут, тина по краям.

Берега в замшелых глыбах, пляж засыпал снег,

И со дна всплывают рыбы страшные во сне.

Шторм утихнет на минуту, луч сверкнет во тьме,

Сквозь чахоточное утро – голубиный смех,

Птицам – что, немножко корма, петь да гнезда вить,

Им до следущего шторма – вечность для любви…

Поутихшие, вернулись ночью холода,

В дебри нелюдимых улиц, по чужим следам,

Птиц не видно. Песни смолкли. Стынут витражи.

До весны уже не долго – только бы дожить…

И вот опять, за фразой фраза,

Где болью каждый звук прошит,

Пассаж, как гнойную повязку,

Сдираю с гибнущей души.

Смычок истерт, набухли вены,

Тащу сквозь немощь, через злость,

За паутинку из забвенья

Свою истерзанную плоть…

Чашу огненную кренит ниже на весах.

Что же ты молчишь, блаженный, иже в небесах?

Между истиной и ложью – хрупкая стена…

Что же ты взамен предложишь, где твоя цена?

Где волхвы, где манна с крыши, где благая весть?

Может, нет тебя, Всевышний? Дьявол – дьявол есть.

Дьявол – вот он. Здесь. Из плоти. Сахарная речь,

Битый час сидит напротив, шепчет: что беречь?

Зубовный скрежет, скрежет стали,

Упасть во тьму и снова встать,

Который раз недораспяли,

Кровь горлом, ересь на устах,

И вопли струн, смолкая, носят

Над миром то, что было мной,

И крови нет – поставить подпись

На самой страшной закладной…

Бог молчит. В ночную темень канул гений зла.

Нет души в иссохшем теле, музыкой ушла.

Утекла водою красной сквозь разгул зимы

В те круги, что неподвластны даже Князю тьмы.

Шторм затих, сменился ветер, просыпался мир.

Время близилось к рассвету, хлопая дверьми.

И весна небесной манной билась о стекло…

Смейтесь, голуби. Осанна. Нас не замело.

Мечешься, как ерш на удочке,

Так все тошно, что не жаль.

Грязный стол, окурки в блюдечке

От ночного кутежа.

Кошка по столу шатается:

Встать, согнать – да силы нет.

За окошком занимается

Зимний серенький рассвет.

Где-то жизнь… а доползу ли я?

Пустота крадется в сны.

За окном стоит безумие,

Дотянуть бы до весны.

Пьянки, блуд, ночные прения,

И раздор из ничего…

Это время между временем,

Память вычеркнет его.

Ничего на земле, ничего.

Только ветер, ветер, ветер,

Только ветер рвется в дома,

Лижет стены и стекла бьет,

Небо темное рвет в куски,

Листья мечет – как судьбы метит,

Разметая в один размах

Мироздание, как старье.

От конца до первопричин

Вся Вселенная – на ладони,

От химер до судьбы земной

Все запущено с молотка.

Только нервная дрожь свечи,

Где – чернилами или кровью,

Акварелью или огнем —

Все, что пишется – на века.

          Нет, не так. Ничего, ничего,

          Только ветер, ветер, ветер,

          Только ветер рвется в сердца

          Выметая и сплин, и стон,

          Хлещет рубищем по глазам,

          Поднимает незрячим веки,

          От начала и до конца

          Как хлыстом, проводя перстом.

          Отлучение от святынь

          Нас, постылых, и иже с нами,

          Ниспадение с высоты,

          Круговерть расстояний, лет…

          На ладони у пустоты,

          Прахом тело и в пыль сознанье,

          На ладони у пустоты,

          Где Он скажет: «Да будет свет».