Читать книгу Флорин - Ирина Бэйли - Страница 3

Из окна пентхауса открывался вид на усыпанный разноцветными огнями Лондон. Небо, раскрашенное в розово-синие тона, сонно зависло над мерцающими крышами многоэтажек и молчаливым хребтом Темзы, золотившимся от недавно вспыхнувших на мостах фонарей. Далеко, над Вестминстерским аббатством, темным силуэтом реял флаг. А утонувший в огнях одноглазый Биг Бен одиноко упирался шпилем в темные облака.

Александра стояла у окна с нетронутым бокалом шампанского. Одетая в просторный элегантный костюм черного цвета, с единственным украшением в виде нескольких крошечных дождевых капель на шее, она казалась отрешенной от происходящего.

– Вот ты где, Птичка, – подойдя к Александре, заметила маленькая девушка, похожая на какую-то сказочную героиню.

– Народу не так много, а я не могла тебя найти. Ты снова прячешься?

Молли недовольно поджала розовые губы, над которыми лоснился темный пушок.

– Ты права, Молли, и слово подобрала подходящее. Сама того не замечая, я действительно снова прячусь, – спокойно ответила Александра, в упор посмотрев на девушку и тут же снова отвернулась. – Любуюсь видом с террасы.

– Там действительно есть чем любоваться, – сказала Молли, выглянув за дверь террасы. – По-моему, дождь прекратился. – Она резко повернулась к Александре и поправила лямку платья, оголяющего матовую белую кожу с голубыми прожилками, маленькие покатые плечи и острые ключицы.

– Ты не представляешь, сколько времени ушло на поиски этой квартиры и как я спешила переехать из пригорода. Во всём, как известно, есть минусы. Похоже, по правилам игры нашего мира нельзя иметь сразу все.

Александра удивленно кивнула. Молли как раз создавала впечатление женщины, которая имела все, включая привычку выкуривать сигареты одну за другой.

– Мне не нравится запах с улицы. От реки вечно несет тухлой рыбой и лодками, – недовольным голосом сказала Молли и закурила, сверкнув кольцом с огромным бриллиантом. – Особенно сегодня. Когда весь день моросит дождь.

– Лодками?

– Да. Или баржами. По крайней мере, каждый раз, когда я их вижу, мое воображение доносит до меня запах гари. И этот запах меня страшит. Как будто он заполонил весь город, всю планету, и вокруг стало темно и гадко. Я пыталась это нарисовать, но, как ты помнишь, мне для этого не хватило таланта.

Молли Акерман была художницей, и вечеринка в тот вечер проходила в честь ее картины “В устье любви”, созданию которой она посвятила почти год. Картина получилась мрачная. Изрезанная серо-черными мазками. И если устье любви было действительно таким, каким его нарисовала Молли, то люди предпочли бы никогда не испытывать этого чувства. И лишь заметные в середине полотна мазки грязно-бордового цвета передавали романтическое настроение. Молли несколько лет назад вышла замуж за еврейского дипломата и родила от него дочь Сару. С виду их брак казался отполированным до неестественного блеска.

– Ты выглядишь хмурой и уставшей, – заметила Молли, все еще оставаясь рядом и потягивая шампанское. – Ты не находишь это несправедливым? Так должна выглядеть я, но у меня не слишком это получается.

Молли действительно всегда выглядела энергичной и полной жизни, даже когда ее бледное лицо и черные волосы отливали жутковатой синевой из-за похожего на смирительную рубашку белого платья, которое она надевала в колледже перед сном.

– Пойдем, моя Птичка, я познакомлю тебя с парочкой друзей моего мужа, – сказала она, сделав очередную продолжительную затяжку.

– Пожалуй, не сегодня, – ответила Александра, убирая волосы с лица. Ее локоны упрямо трепал ветер. Они путались, закрывали глаза и попадали в рот, прочно прилипая к влажным губам. – Я предпочитаю побыть в одиночестве и в ближайшее время отправиться домой.

– Но ты ведь только приехала. Останься еще. Скоро все напьются, и до тебя никому не будет дела.

– К моему счастью, Мо, до меня и так здесь нет никому дела. Кроме тебя. И, как ни странно, я от этого счастлива.

– Чуть позже я буду читывать вслух заготовленную речь. Всякий бред про смысл моего творчества, чтобы никто завтра не вспомнил, о чем я говорила. – Молли рассмеялась и энергично выдохнула дым. – Сегодня для меня единственный шанс быть услышанной пьяной, обезличенной толпой. Никто потом не собирается размышлять о моих работах, которые я наваяла от скуки, сидя дома с ребенком и няней. Пожалуйста, побудь свидетелем моего недолгого звездного часа. Останься.

Александра улыбнулась и кивнула. Молли прикоснулась своим бокалом по ее бокалу и выпила содержимое до дна.

– Я буду помнить, Мо, – сдержанным тоном сказала Александра, – поэтому будь добра, постарайся сделать мои воспоминания приятными.

Молли усмехнулась.

– Ты настоящий друг. Чего не скажешь о газетчиках, о которых я забыла и которых здесь сегодня хоть отбавляй. Они обычно подтверждают научный факт: то, что мы помним, на самом деле происходило совсем не так. Ладно, пойду к остальным гостям, – сказала Молли, оглядев толпу, – наполню свой бокальчик и послушаю лестные высказывания в свой адрес. После моей речи мне не терпится услышать про подарок Эдварда и подробности твоей личной жизни. – Молли выставила вперед пустой бокал, как будто произнося тост. – Надеюсь, там не все так мрачно.

Александре не хотелось расстраивать Молли, ведь происходящее у нее на душе как раз связано в том числе и с ее личной жизнью и превосходило в мрачности картину «В устье любви».

Александре даже захотелось купить творение подруги, но позже выяснилось, что картину за немалые деньги уже купила какая-то семейная пара, недавно пережившая любовный кризис.

В гостиной было шумно и пахло духами, перемешанными с парами алкоголя. Как Молли и предсказывала, гости медленно пьянели и, поглощенные собственным великолепием, оживленнее вели беседы. В тот момент, когда Молли с редкими отблесками от вспышек фотокамер на бледном лице выступала с речью, наступило небольшое затишье. Лишь некоторые гости нетерпеливо перешептывались и делали заинтересованный вид. В доме Акерманов в тот вечер собрались журналисты, дипломаты и их жены, финансисты, писатели, несколько художников, галеристов, какой-то известный профессор философии и несколько тощих светских львиц. Воздух накалился до предела и наполнился сплетнями и оценивающими взглядами.

«…В тот момент, когда ты осознаешь, что твое “я” становится “не-я”, ты погружаешься в пустоту и чувствуешь себя частью чего-то бесконечного. Там нет начала или конца, верха или низа, черного или белого. Пространство растворяет твою сущность и, каждый раз возвращаясь назад из неизмеримой глубины, ты оказываешься у истоков себя. У истоков любви».

Публика зааплодировала Молли, мерцая в приглушенном вечернем свете зала драгоценностями и начищенными до блеска туфлями. Александра тоже хлопала ей, устало прислонившись к стене. Речь получилась хорошая, и Молли зря надеялась остаться незамеченной. Решив так, Александра не ошиблась – на следующий день в газетах появились цитаты из выступления Молли, и люди еще долго обсуждали, что порой смысл на первый обывательский взгляд странной картины может превосходить ожидания ценителей. Все дело в личности автора, которую люди сначала распознают, после чего хотят вывернуть ее наизнанку в целях познания мельчайших подробностей.

Молли Аккерман считала себя уникальным автором и человеком. Она открыто заявляла о своей связи с потусторонним миром, ничего не боялась и была уверена, что способна ничего не есть и не пить днями, ведь ее дух силен, и его не сломить ничем мирским.

– По-моему, ты здесь единственный вменяемый человек, – сказала Молли, подойдя к Александре. – Пойдем на террасу, я покурю.

Вечер затянулся темно-синей полоской неба, медленно чернея и обездвиживая город. Ветер усилился, резкими порывами обрушиваясь на террасу. На полу в двух факельных газовых горелках в красивых стальных оправах дрожали языки огня. От них исходило желтоватое тепло.

– Как же мне нравится твой шлем, Птичка. Я положила его в свою комнату. Хочу как следует его разглядеть. Ты знаешь, сама мысль о том, что ты приехала сюда на мотоцикле, в этом строгом костюме и блестящем шлеме на голове взбудоражит кого угодно. Ты такая редкость! – сказала Молли, прикуривая сигарету. – Ты страшная редкость!

Александра добродушно хмыкнула.

– Я хочу чаще бывать в Лондоне. Думаю найти здесь работу.

– Вот я о чем и говорю. В то время, когда женщины только и хотят сидеть дома, рожать детей и опустошать банковские счета мужей, ты гоняешь на мотоцикле и ищешь работу. – Молли рассмеялась и тут же продолжила: – Да тебе и замуж-то выходить не надо. С деньгами завода Гранта ты можешь всю жизнь скитаться вот по таким вечеринкам, а потом спать целый день.

Александра приходила в ужас при мыслях о такой жизни. Она не могла вытерпеть и пару часов пребывания на вечеринках, редко пила алкоголь, а вставать она любила рано.

– Завод Гранта и никто из его приближенных не знают о моих намерениях. У них на мой счет свои планы.

– Бедная Птичка. Хочешь, я поговорю с Дэвидом? Может, он пристроит тебя куда-нибудь. – Молли, прищурившись от дыма, разглядывала подругу, словно хотела понять, действительно ли та приняла твердое решение. Александра кивнула, подтверждая тем самым слова подруги. Молли сделала глубокую затяжку и, прикрыв глаза от удовольствия, выпустила дым в прозрачный, безмолвный воздух. Казалось, мир поделился надвое, когда из квартиры доносились голоса и звон посуды.

Молли оказалась единственным человеком, который не стал осуждать Александру за желание найти работу вместо похода замуж и не начала отговаривать ее от задуманного.

– Почему бы и нет, – сказала Александра. – Эдвард делает вид, будто потакает желаниям моей матери. Точнее, успешно делает вид. На самом деле, такое случается, только когда ему так удобно. Типично для мужчины его статуса. Угости, пожалуй, и меня сигаретой.

– А Лорен хочет побыстрее выдать тебя удачно замуж и посадить в золотую клетку. Лишить тебя самого главного – свободы. Ты этого не заслуживаешь!

Александра неумело выдохнула дым из рта. Третья сигарета за всю жизнь горчила во рту. Ее не тянуло курить, но момент показался удачным для того, чтобы сделать пару затяжек и расслабиться.

Несколько раз кашлянув, Александра почувствовала, как дым сначала обжег горло, а потом приятной лавой обволок легкие, выскользнув назад.

– Мы так давно не виделись, – сказала Молли. – Я совсем погрязла в быту.

– По тебе не скажешь, Мо.

– Поверь мне. Быт – это серийный киллер вдохновения. Я его ненавижу. Вот нашла, куда от него сбежать. В параллельное измерение. И мне иногда не хочется оттуда возвращаться. Ты не представляешь, что я могу там наблюдать.

Александра представляла. Она не раз замечала, как глаза подруги озарялись каким-то неестественным таинственным светом, когда та говорила о своих видениях.

– Невозможно по-другому, как бы я ни старалась, Птичка. Ребенок отнимает много времени, а Дэвид – все остальное. Я ничего не успеваю. Иногда мне хочется присоединиться к цыганам, ездить в повозке с лошадью, рисовать и вести беспечную жизнь. Видишь? Я слова тебе не даю сказать. Из-за быта я превратилась в эгоистку. Хочу, чтобы слушали только меня. И верили моим безумным идеям. Наверное, и картину я написала только из-за этого. Я всего лишь миссис Дэвид Аккерман, жена своего мужа. А так хочется быть просто Молли. Или даже еще проще – Мо.

Александра обняла Молли за плечи.

– Я предпочитаю слушать, чем говорить, ты же это знаешь, поэтому смело продолжай. – И сделала акцент, отчетливо произнеся: – Мо.

Молли выдохнула дым и положила голову на плечо подруги.

– А вид отсюда действительно великолепный. Спасибо, что напомнила об этом. Я правда невыносима? Дэвид иногда говорит, я токсична, и мне самое место в психушке.

К ним на террасу вышел муж Молли, Дэвид, словно услышав свое имя. Глядя на его приятное, гладко выбритое лицо, вряд ли кто-то мог сказать, что этот джентльмен способен критиковать жену и определять ей место в психушке.

– Еще шампанского, леди? – Спросил Дэвид Аккерман, улыбаясь.

На нем был костюм темного цвета, с нарочито небрежно завязанной бабочкой. Изящные очки для зрения слегка увеличивали его выразительные добродушные глаза, окруженные пушистыми черными ресницами. Именно так выглядел типичный банкир из Сити на торжественных мероприятиях. В другие, не торжественные дни он выглядел так же, только костюм надевал другого цвета и вместо бабочки завязывал скучный галстук. Александра видела его в тот вечер во второй раз. Первый раз это случилось на их свадьбе с Молли.

– Почему бы и нет, – сказала Молли. Она залпом допила игристые пузырьки и нетерпеливо протянула бокал мужу. – До дна, мой любимый. Гулять так гулять. Твоя жена сегодня опьянена собственным успехом. Отчего разнуздана и грешна.

От Дэвида веяло уютом. Он молча налил жене шампанского. Александра по-прежнему просто держала бокал, сделав только пару глотков, смочила горло после сигареты.

– Ты помнишь мою подругу Александру Грант, дорогой? Эту звезду.

Дэвид кивнул, бросив быстрый взгляд на нее, но Александра видела, он это сделал только ради приличия. Откуда ему помнить ее. У мужчин плохая память на подруг жен, пожалуй, если только они с ними не спят или не хотят переспать.

– Не считай, что я это придумала, или вместо меня говорит шампанское, поскольку поверить в это тебе будет сложно, но мисс Грант в поисках работы, дорогой, – перешла к делу Молли. Она прислонилась спиной к перилам, притянув к себе мужа, и обвила руками его шею. – Ты же поможешь ей найти хорошо оплачиваемое место, достойное одного только ее присутствия? – Молли повернулась к Александре и подмигнула ей. – Обрати внимание, какая она статная.

Александра посмотрела на переливающийся огнями город. Ей стало тепло, несмотря на скитающийся по воздуху холодный ветер. Снова заморосил дождь.

Она задумалась о том, должна ли любовь окрылять и давать силы. Даже если ее истоки такие же, как на картине у Молли. Александра ощущала себя совершенно обесточенной, измученной, истощенной от мыслей о своей жизни. С годами ее внутреннее нежелание поступать “так, как все” не убавлялось, напротив, набирая новые обороты. Она пообещала себе не влюбляться и не выходить замуж, хоть и плыть против течения – тяжело. Сама того, не осознавая, она, скорее, отказывалась быть не такой, как все, а не такой, какой была ее легкомысленная мать. И ей пока удавалось разбрасываться отказами налево и направо самым завидным женихам. И что-то внутри, отвечающее за данное самой себе слово, к счастью, не трещало по швам, вдобавок, ее не мучило из-за этого чувство вины или ощущение одиночества. Внизу, на асфальте взвизгнули шины. Александра на мгновение очнулась, услышав приятный слуху звук.

Ветер заставил ее убрать волосы с влажных губ, с влажных глаз, и она почувствовала, как одинаково задрожала от холода и желания сесть за руль.

Выкурив вторую сигарету, Александра допила бокал шампанского, а следом еще один, затем Молли предложила ей вина и что-то покрепче. Незаметно связь с текущим моментом исчезла как луч прожектора. Реальность расплылась и превратилась в темный сгусток первородной энергии из людей и декораций.

Когда гости разошлись, Моли и Александра сидели до рассвета на террасе, закутанные в пледы. Рядом с ними стояла переполненная пепельница и пустая тарелка из-под закусок, заляпанная пеплом и каплями от вина.

Они открыто, без лишних прелюдий говорили о муках творчества, других вселенных и биороботах. Александра чувствовала желание прокатиться по рассветному Лондону, а затем погулять на природе. Одной, размышляя о любви и ее устье. Она ощущала себя невероятно романтично и, вполне возможно, смогла бы сейчас даже сама нарисовать картину, назвав ее «Когда одиночество слаще ласк». Спать ей хотелось меньше всего, но она провалилась в глубокий сон, как только оказалась в кровати и, когда Молли, не пуская утреннее солнце, задернула тяжелые шторы и вышла из комнаты, аккуратно щелкнув замком двери.