Читать книгу Смертник - Ирина Булгакова - Страница 4

НИКА

Оглавление

  Сточная труба, врытая под насыпью, внимала гулким шагам. Идти по ней можно было лишь согнувшись. Стыки, соединяющие звенья трубы, давно прогнили. Сверху, скапливаясь в язвах, оставленных коррозией, капала вода. Ржавая труба давно отслужила свой срок. Однако со своей ролью она справлялась. А роль ей выпала важная – соединять два мира, мир людей и Зону.

   Всего каких-нибудь полгода назад, никто в этих местах о Зоне не слышал. Она была далеко – километров десять на север. Метр за метром, медленно разрасталась Зона, как раковая опухоль, пуская метастазы в глубокие тылы.

  Прямо за насыпью начиналась контрольная полоса – последний оплот уступающего жесткому натиску мира. Ближайший КПП обосновался в двух километрах отсюда. Время от времени по мосту грохотали тяжелые БТР и бдительные военные охраняли то ли вверенную территорию от дальнейшего распространения Зоны, то ли Зону от несанкционированного проникновения сталкеров. Так или иначе, мирный договор действовал. Воинское начальство втихаря пользовало артефакты. "Кошачий глаз", например, носимый возле сердца, идеально понижал кровяное давление. А когда тебе за полтинник, ничто на свете так не волнует, как собственное здоровье. Как только открывалось необычное свойство у очередного артефакта, его скупали подчистую.

   Насыпь переходила в контрольную полосу, которая ограничивалась столбами, с рядами закрученной спиралью колючей проволоки. Там начиналась чужая земля.

   Зона глаза не мозолила и место свое знала. Живность, плодящаяся в резервации, сюда не совалась. До тех пор, пока Зоне не становилось тесно в прежних границах. О чем она всегда предупреждала серией направленных выбросов – всегда в таких случаях идущих волной в сторону кордона. "Иду на вы" – военные научились понимать сразу. И относились соответствующим образом. Поскольку сделать ничего не могли, предпочитали относиться к маневрам Зоны по принципу "приказы начальства не обсуждаются". Кордон послушно переносился на новое место, указанное Зоной.

   Так происходило не всегда. Иногда, после очередного предложенного учеными оружия, проводились широкомасштабные учения. Результат оставался неизменным. Ученые занимались разработкой нового оружия, способного уничтожить Зону. А Зона…

   Вряд ли вообще она замечала наводимую суету.

   Мирный договор между сталкерами и военными существовал ровно до тех пор, пока кто-нибудь его не нарушал. Тогда начиналась война. Все против всех. Кровавая, она носила локальный характер. Там, где имелся спрос и товар, отношения переходили в завершающую стадию довольно быстро и шаткий мир восстанавливался. Главным для сталкеров оставалось одно – не попадаться. С теми, кого обнаружили на контрольной полосе, поступали жестко – пуля в лоб без предупредительного выстрела. Порядок есть порядок. Показуха, также как и в советские времена, по-прежнему собирала щедрые плоды.

   Передвигаться в трубе, соединяющей два мира, можно было лишь согнувшись. Ника так и шла, низко опустив голову. Поэтому вскинутую руку идущего впереди Грека заметила не сразу. Девушка остановилась только тогда, когда услышала шум проезжающей по насыпи машины. В довершении ко всему, пинок тяжелым ботинком по голени отрезвил мгновенно. Она сдержала всхлип. Потянулась к ушибленному месту – большего позволить себе не могла. Стукнет Греку моча в голову – завернет от самого кордона.

   Ника остановилась, неслышно переводя дух. Она прислушалась к тому, что творилось над головой. В спину ей с размаху ткнулся Макс. Будь он на ее месте, схлопотал бы первым. А так досталось ей, поскольку шла после проводника. За ней двигался Макс, а замыкал отряд Краб. Так распорядился Грек, а обсуждать приказ проводника дураков не нашлось.

   Ему бы в цирке работать, зло покосилась на Грека Ника. Всего полдня и пообщались, а уже "мои приказы не обсуждаются" – вбито в голову намертво. Не стоило расстраивать бывшего прапорщика. К тому же, она не поручится за остальных, но что касается непосредственно ее – это правило, пожалуй, оставалось единственным, что ему удалось вбить в ее голову, доселе с военной наукой не знакомую.

   Глухарь ошибся, полагая, что Грек ни за какие деньги не поведет женщину в Зону. Повел. Никуда не делся. С одной лишь разницей, что хмурый проводник так и остался в неведении относительно ее настоящего пола.

   Через пару часов после памятного разговора с Глухарем, Ника, бесцельно прошатавшись по ночным улицам, вернулась в бар. На этот раз она зашла с другого хода.

   В подсобке, заваленной тряпками, смывала грим Лялька.

   Вот, кто оказался благодарным слушателем. Глядя в огромные, расширенные до предела глаза, хотелось говорить и говорить.

– Ерундой не страдай, – посоветовала ей Ляля после того, как честно ответила на вопрос, почему выручать Красавчика в Зону никто не пойдет, если сам Глухарь отказался. – Даже не думай у кого-нибудь из проводников проситься. У сталкеров на этот счет бзик. Женщина в Зоне, то же самое, что и на корабле раньше. Да и насколько я знаю, нет их там, и никогда не было. О протухших после первой аварии мертвяках я не говорю, сама понимаешь. Меня, например, ни за какие деньги туда не затянешь. А деньги я люблю, ну, ты знаешь… Для другого пожалела бы, а для Красавчика не жалко. Щедрый всегда был, за каждым баксом не давился, как некоторые. Потом, он в больницу как-то меня повез, когда внематочная у меня была. Бери, все равно он свое уже отработал. У меня теперь другая задумка. Представляешь, выхожу я на сцену вся в белом, как пионерка…

   Ника ее уже не слушала. Тот самый сталкерский костюм, который пару часов назад пожирали глазами сталкеры, а точнее, то, что за ним скрывалось, лежал перед Никой во всем своем великолепии.

   Красавчик собственноручно достал настоящий камуфляж, когда узнал о том, что Лялька задумала.

– Никакой бутафории, – категорично заявил он. – Не будет того накала. Я достану тебе настоящий костюм. Не мелочись, Лялька. Выкати тысячу баксов. Такой костюмчик будет, со всеми наворотами, и под размер, кстати. Я как представлю тебя в нем, так уже слюни текут…

   Лялька рассмеялась от удовольствия, зажав ему в шутку рот. Но деньги выкатила. Правда, после того, как Красавчик не отозвался на пикантное предложение о бесплатной раздаче слонов в течение месяца. Целых пять раз.

– Извини, Ляля, – сказал он. – Так часто мне не надо. Сталкер я уже давно. По таким расчетам мне на всю жизнь хватит. И еще остаться должно.

   Получив костюм, Ляля пошла еще дальше. Хорошо, что успела объяснить прежде, в чем состоит ее задумка.

– Вот выхожу я, представь, вся такая крутая, – Лялька профессионально огладила выпуклости, – в сталкерском прикиде. Народ тащиться начинает. И тут появляется как бы контролер. У меня на примете и парень знакомый есть. Так распишу его голого – ну прикроем там, то, что торчать будет – что от живого контролера и вблизи не отличишь. И начинает меня лапать. Вот это номер! Представляешь?

– Ага, – беспечно кивнул головой Красавчик. – Один?

– Что один? – не поняла Лялька.

– Спрашиваю, один парень у тебя на примете?

– Один, – хлопнула огромными ресницами.

– Тогда номер не пойдет.

– Почему?

– Одного надолго не хватит. Представь себе, девочка моя, когда твоя программа начинается, половина зала уже лыка не вяжет. А остальная половина пьяна вусмерть. Не так поймут. Сталкеры после ходки народ нервный – схлопочет твой протеже в первый же вечер пулю между глаз. Трудно тебе будет после этого замену ему найти…

   Костюм пришелся Нике впору. Берцы тоже.

   Но главное – Грек, к которому посоветовала обратиться та же Ляля, не различил подделки. Правда, кое-что пришлось отрезать: длинные черные волосы. И прибавить: круглые очки с простыми стеклами.

– Взгляд у тебя… женский. Прикройся. Это неприлично. Примут за гея – в Зону тоже не возьмут. Сталкеры, понимаешь, любят, когда у них тылы прикрыты.

   Армейский рюкзак с аптечкой, подробную карту Зоны (вряд ли вообще у кого-нибудь такая имелась, предмет гордости Красавчика), почти новый автомат с шестью запасными магазинами – все это Ника позаимствовала в схроне, в заброшенном в лесу то ли домике, то ли сторожке, о которой знала кроме Красавчика только она. И никогда бы ей не знать о схроне, если бы той ночью, когда она очнулась, истекая кровью и жалея только об одном – что осталось жива – Красавчик не принес ее туда.

– Молодец, – одобрил экипировку Ники проводник. – Этот парень знает толк в защитном обмундировании.

   Хорошо еще в пример другим новобранцам – так он называл по старой привычке тройку новичков, выразивших желание посетить Зону – не поставил. Любая похвала начальства способна с первых минут вбить клин в отношения между подчиненными. Тогда как ругань наоборот, сближает.

   Сразу после похвалы, Грек взялся читать нотацию. После первых же слов "мой приказ не обсуждается, это – закон, если я прикажу стоять, то будь вы хоть по жопу в дерьме", Ника мысленно отъехала.

   Девушка следила за тем, с каким воодушевлением Грек объясняет правила поведения в Зоне, как горят его глаза с полопавшимися кровеносными сосудами. Она смотрела на большой нос с крупными порами, казалось, живший на отекшем лице отдельной жизнью. На щеки, выбритые до синевы, на тонкие губы. Весь он был как гриб боровик – крепкий еще мужчина сорока с лишним лет, с широкими плечами и едва наметившимся животом. Пока он говорил, Ника думала о том, что этот человек нашел свое призвание, и заключалось оно в том, чтобы время от времени иметь возможность произносить вот эту самую фразу "мой приказ – закон".

– Слухай сюда, хлопец. – Добродушный взгляд проводника вдруг стал проникновенным. – Вижу, неинтересно тебе, о чем тут разговоры разговаривают. И то правда, не стоит так голову напрягать, если жить тебе осталось всего ничего. Звать тебя как будем?

   Ника открыла было рот, чтобы придумать себе достойную кличку, типа Меченый. Но рот так и остался открытым. Грек перебил ее.

– Можешь не отвечать, Очкарик. И так все ясно.

   Так и стала она Очкариком.

   С Крабом, например, тоже все было ясно. У него на левой руке срослись два пальца – средний и указательный. Невысокий, сутулый, с жестким взглядом темных глаз, спрятанных за набрякшими веками, он также спорить не стал.

   А вот с Максом все сложнее получилось. Высокий, с уверенным разворотом плеч, со стриженной под ноль головой, отчего торчащие уши напоминали ручки у кастрюли, он ни за что не захотел откликаться на то, что придумывал, напрягая голову, матерый проводник. Не одобрил новичок гордое "Лось". Так же отнесся к недоброжелательному "Бычок". И упрямо сжал губы на совсем уж, с точки зрения Ники, необъяснимых "Гвоздь" и "Шило".

– Я – Макс, – в сотый раз повторил он и Грек сдался.

– Хрен с тобой, – махнул он рукой, – будешь сто первый Макс. Все равно наше с тобой знакомство до первого выкрутаса. А мертвяку все равно, под каким номером он в списке. Триста баксов с носа – такса у меня одна. Поведу до бара "Сталкер" через Темную долину. Живы останетесь – считайте всему научились. Иногда… но редко, такие вот счастливчики по второму разу в Зону просятся. Тогда уже меньше возьму.

   Новобранцы покивали головами, и истовее всех кивала Ника. Так, что едва очки с носа не свалились. Радовало одно: без лишних прелюдий в Зону уходили тем же вечером. Каждая минута промедления грозила обернуться вечностью, но другого выхода Ника не видела. Идти в Зону без проводника затея настолько безумная, что можно было не сомневаться: вряд ли ей самой удастся доползти живой до колючей проволоки. А с Греком будет видно. День – другой, она поймет, что к чему, и у бара "Сталкер" оставит команду. Грек не будет возражать. Что ему? Свои три сотни баксов он уже получил. А от бара до деревеньки Боровая – рукой подать. Доберется как-нибудь…

   Труба тряслась, громыхая проржавевшими стыками. Уже впереди маячил темный провал выхода, когда Грек подал знак остановиться. Загрохотала проезжающая по насыпи машина. Замерла в ожидании тройка новичков. Труба дребезжала и гудела. Было видно в светлом отверстии выхода, как сверху посыпалась земля.

   Ника с тревогой ждала, когда шум машины начнет отдаляться, но не тут-то было.

   Машина остановилась прямо за насыпью. Слышно было, как открылась дверца. По насыпи кто-то ходил. Шум шагов эхом отдавался в трубе.

– Угости сигареткой, Серый. – Просительный голос, казалось, раздался у самого уха.

– Достал ты меня, Ванюкин. – Вальяжный голос от души растягивал гласные звуки.

   Судя по всему, Серый все же поделился с приятелем. Голоса стихли, и долгое время стояла тишина.

   Ника хотела повернуть затекшую шею, но передумала. Если здесь так слышен каждый звук, то и тем, стоящим над головой, шорох в трубе тоже много чего скажет. Ника стояла, боясь лишний раз вздохнуть, и молилась о том, чтобы все поскорее кончилось. Не потому, что ныла спина и затекли ноги – очень хотелось побыстрее оказаться в Зоне. После первых же шагов станет ясно: возможно ли в принципе осуществить то, что она задумала.

– Спокойно вроде, – негромко сказал Серый.

– Как думаешь, они и сегодня в Зону полезут?

   Ответом на вопрос был снисходительный вздох.

– Ни за что бы не полез туда. Ни за какие деньги. Чё они там все базарят о том, что без Зоны жить не могут? Что там типа, жизнь, а у нас тут болото. Не верю я в это, Серый. Бабок надеются срубить по-быстрому. Так бы и говорили. А то адреналин… наркотик. Не-а, не полез бы я туда.

– А на луну бы полез?

– Причем здесь это? Я вообще говорю.

– И я вообще. Никуда бы ты полез, Воняев. Потому что ты трус.

   Опять стало тихо.

– Двигатель перебрать надо, – задумчиво протянул Серый. – Что-то у меня холостые гуляют.

– Это… холостые гуляют. Попробуй набрать женатых.

   Наверху хмыкнули. Потом послышались шаги.

– Дурак. Я о машине говорю.

– Это…

– Заводи давай, поехали. Ужин скоро…

   Заурчал двигатель. К облегчению Ники раздался шум отъезжающей машины. Только теперь она рискнула повернуть голову и с радостью услышала, как тяжело перевел дух Макс, стоявший за ее спиной.

– Что застыли, придурки? – прошипел уже снаружи голос Грека. – За мной. Во весь опор. И тихо, черти, тихо.

   Вот именно что "во весь опор" бежала к колючей проволоке Ника, стараясь не упускать из виду широкую спину проводника. Ее не оставляла мысль о том, что военные устроили засаду. В темноте не было видно, куда делась машина. Да и времени оглядываться по сторонам не было. Однако свербящее чувство между лопатками заставило ее прибавить ходу. В любой момент ожидая выстрела в спину, она почти обогнала Грека. Остановил ее не столько предупредительный жест, сколько колючая проволока, на которую она едва не налетела грудью.

   Грек без труда отыскал предусмотрительно разорванные кем-то звенья колючей проволоки и приглашающе кивнул в сторону образовавшейся дыры.

– Быстро, – только и сказал он.

   Нику не надо было подгонять. Она заставила себя с максимальной осторожностью скользнуть в ощетинившуюся шипами дыру. Сердце, и все чему полагалось быть внутри, вдруг сжалось в тугой болезненный узел. Тут же вскочила на ноги, сжимая в руках автомат, готовая сражаться до конца. Палец цеплялся за спусковой крючок и только возня за спиной, а не впереди, откуда она ждала нападения, удерживала ее от выстрела.

   Зона встретила пришельцев молчанием. В котором не было ничего общего с тем молчанием, к которому привык человек. Глухая, абсолютная тишина, от которой закладывало уши и давило на затылок.

   Пахло близким дождем. Ветер нес из глубины Зоны пыль, запах гари и чего-то неуловимого, от которого оставался металлический привкус на губах.

   Не все справились с первым препятствием. Краб порезал шею о колючую проволоку. В довесок к боли получил еще и предупреждение от Грека.

   Как только они оказались в недостижимом для стрельбы с вышки месте, проводник резко остановился.

– Ты как хочешь, Краб. А я свои деньги уже отработал, – вкрадчиво начал Грек. – Ты в Зоне. Делаю тебе первое предупреждение. После третьего ты поворачиваешь назад и выбираешься отсюда самостоятельно. То же касается и остальных. В любом месте и в любое время суток. Хочешь оставаться в обойме, сынок, следи за собой. Слепые собаки как акулы, чуют запах крови на расстоянии. Я скажу, когда можно будет безопасно для остальных порвать себе задницу. Без моего приказа можешь сделать только одно – пустить себе пулю в лоб… И то, только после моей команды.

   Ника с трудом уяснила себе логику бывшего вояки. Складывалось впечатление, что логика и Грек – две большие разницы, как говорят в Одессе. Одно она осознала совершенно точно, предупреждение – это плохо. А два предупреждения – очень плохо. О трех, наверное, и заикаться не стоило. Это наверняка было в своде тех правил, о которых полдня бубнил Грек. Девушка решила на досуге поинтересоваться у Макса – он казался ей самым здравомыслящим – все ли правила так безобидны, что в конечном итоге предполагали лишь отправку домой, или за нарушение некоторых полагался расстрел на месте.

   Стояла кромешная тьма. Грек не спешил включать фонарик. Как он умудрялся видеть в темноте, осталось для остальных загадкой. Он шел первым и шел напролом. Нимало не заботясь о том, что колючие ветви, отведенные его рукой, били кого-то по лицу. А поскольку следом двигалась Ника, ей доставалось больше всех.

   Ожидание смертельной опасности, всех этих слепых собак, снорков, кровососов, контролеров, постепенно сменила усталость. Зона хранила нейтралитет. Потрескивали сучья под ногами, порывы ветра студили разгоряченные лица. Было так, словно граница еще впереди.

   Ника думала об одном: как бы не потерять из вида проводника. В отличие от новобранцев, он двигался значительно тише и если бы не ветви, по-прежнему периодически хлеставшие по лицу, была опасность отстать в темноте всерьез и надолго. Девушка старалась идти за Греком след в след.

   Старалась, старалась и перестаралась.

   С размаху ткнувшись лбом в крепкую спину, девушка заслужила еще один весьма ощутимый удар – на этот раз локтем в бок. Проводник обошелся без предупреждения, и она была ему за это благодарна. И еще за то, что неожиданно среди тьмы обнаружилась заброшенная сторожка – полуразвалившаяся, с дверью, повисшей на одной верхней петле, с осколками стекла, торчащими из развороченной оконной рамы.

– Ты, – Грек ткнул пальцем Максу в грудь, после того, как они вошли внутрь сторожки. – Первый. Краб следующий. Потом Очкарик. Меня будить в пять тридцать. Подозрительный шум – тоже. Но зарубите на носу, шум должен быть очень подозрительным, иначе пеняйте на себя. Отбой.

   Подозрительный… Что такое это "подозрительный шум" и как определить, когда он переходит в стадию "очень"?

   С этой мыслью Ника опустилась на дощатый пол, стянула рюкзак, ткнулась в него головой. Коротко подстриженные волосы кололись, и она подумала, что не уснет.

   В следующее мгновение бок заныл от сильного удара.

– Твоя очередь, – зло, словно она была во всем виновата, сказал Краб.

   Девушка села, заключив в тесные объятья автомат. Все было так, как будто она не спала: только снаружи доносились странные звуки. Словно большая тварь чавкала, пережевывая остатки пищи.

– Эй, Краб, – шепотом позвала она. – Это так надо?

   Ответом стало молчание. В конце концов, если они все тут сдохнут, во всем будет виноват Краб. Он наверняка слышал те же звуки.

   Постепенно Ника успокоилась: нет ничего лучшего для успокоения, чем свалить вину на другого.

   Потекло время. Темнота оставалась кромешной. В выбитых окнах не было видно ни зги. Зато тишина осталась в прошлом. Ночь полнилась звуками. Чавканье усиливалось, окружало со всех сторон хлипкую сторожку. Казалось, девушка тонет в этих звуках, постепенно погружаясь в них, как в трясину.

   Ника прижимала к груди автомат, убеждая себя в том, что непрошенного гостя – если кому-нибудь придет в голову сунуться в сторожку – она если и не увидит, то, по крайней мере, почувствует. Минута проходила за минутой. Однако свирепая Зона, о которой столько говорили сталкеры, не спешила проявлять буйный нрав.

   Сжимая в руках нагревшийся от тепла ее рук автоматный магазин, она чуть было машинально его не отстегнула. Она вспомнила, как целую жизнь назад, она училась в школе в районном центре. Военрук, оставшийся не у дел, от нечего делать учил ее собирать и разбирать автомат. Вот тогда она и почувствовала необъяснимое влечение к оружию, ко все этим затворным рамам, ствольным коробкам, ударникам. Сколько там времени ей требовалось, чтобы разобрать и собрать АКМ? Десять секунд, пятнадцать? Память не сохранила. Зато Ника отлично помнила, как легко проделывала это с закрытыми глазами. В поселковой школе не осталось мальчишек подросткового возраста, поэтому Василий Петрович чувствовал себя незаменимым, отвечая на проявленный к оружию интерес. Даже если интерес проявила девчонка. А уж верхом блаженства было упросить военрука сходить в лес пострелять. Еще каких-нибудь лет десять назад, в лес на стрельбища водили учеников выпускных классов. Правда, их уделом были винтовки. Но Рубикон для Василия Петровича был перейден. Вскоре, списанный старенький автомат снова познал радость стрельбы.

   Ника сидела на холодном полу, и холод проникал внутрь. Наверное, следовало подложить под задницу рюкзак, но она плевать хотела на простуду. Все равно там, внутри, беречь стало нечего. Все, что можно было беречь, осталось в эмалированном тазу того хирурга, который повторно зашивал ей рваную рану промежности. В ту ночь Ника умерла как женщина. И теперь внутри царил такой же холод, как снаружи.

   Девушка оставила в покое автомат, когда часы с люминесцентным покрытием показали пять тридцать. Разжала онемевшие пальцы и выпрямила усталую спину. Она не успела прикоснуться к проводнику, как он открыл глаза.

– Отбой, Очкарик, – тихо сказал он.

   Ника склонила голову на рюкзак, но уснуть так и не смогла.

   Грек скомандовал подъем вскоре после того, как в сторожке стали угадываться предметы. После завтрака – галеты с еще не остывшим в термосе чаем – он повел новичков вглубь Зоны, так и не удосужившись объяснить, какие же твари ночью так надрывались. Хотя Макс поинтересовался.

– Разберемся, – скупо ответил Грек. – Очкарик, видишь дерево с обломанной вершиной? Дуй прямо и никуда не сворачивай. Макс следом. Потом ты, Краб. Вперед.

   Честно говоря, Ника думала, что ее охватит какое-нибудь чувство от первых шагов по легендарной Зоне. Ничего похожего не произошло. Пейзаж вокруг ничем не отличался от того, что остался по ту сторону насыпи. Чахлая трава. Хилые деревья с искореженными стволами. Серое небо над головой. И ветер.

   Ника ступила с намеченного пути неосознанно. Вдруг показалось, что тропа там огибает кочку – всего-то полтора шага в сторону. Вот она и обошла кружным путем заросший травой холмик. И двинулась, было, дальше.

   За спиной кто-то сдавленно захрипел. Сжимая в руках автомат, Ника оглянулась, пытаясь быстро нащупать предохранитель. Но стрельба не понадобилась.

   На том самом холмике, который она обошла, на коленях сидел Макс. В вылезших из орбит глазах застыл ужас. Сорванная верхняя пуговица висела на нитке. Макс пытался вздохнуть, но из горла вырывался надсадный хрип. Он задыхался.

   Грек не спеша подошел к корчащемуся в судорогах парню и за шкирку вытащил его на тропу. Макс со свистом втянул воздух, и в мокрых от слез глазах стало проявляться осмысленное выражение. Проводник оставил его в покое и повернулся к Нике.

– Очкарик, подь сюда.

   Ника сделала шаг к нему, опасаясь скорой расправы. Проводник улыбнулся, и она его не узнала. От прежнего добродушного человека, который изо всех сил старался казаться суровым, не осталось и следа. Этому человеку не нужно стараться, он и был жестким, собранным и страшным.

– Ты зачем с тропы сошел, сынок? – ласково спросил он. – Я приказал тебе идти прямо и ни шагу в сторону. Приказал?

– Да, – она кивнула головой. – Просто мне показалось…

– Что тебе показалось, сынок? – так же участливо поинтересовался он.

– Там ветер был везде, – Ника замялась. – Трава вроде как колыхалась. А там нет. Вот и все.

– Ага, – констатировал проводник и повернулся к Максу. Тот с трудом приходил в себя. В распахнутом вороте куртки на шее горели темные глубокие царапины. – В Зоне каждый доверяет только себе. Осознал? Если ты идешь следом за Очкариком, это еще не значит, что у тебя вместо головы жопа. Ты в Зоне, – он ткнул Макса в грудь пальцем и тот пошатнулся. – Один. Запомни. Всегда один. Смотри по сторонам. То, что пропустил Очкарик, ты старайся не пропускать. Он может пройти первым – и ничего. А тебя схлопнет. Почему? Я спрашиваю, – он наступал, и Максу волей-неволей приходилось отступать. – Отвечать.

– Потому что… не смотрел по сторонам, – выдавил из себя Макс.

– Точно, сынок. Все ловушки проверять твоей шкурой не будем. Запомни еще – большинство аномалий можно вычислить. Не все. Но многие. Здесь Зона, сынок. В ней нет ошибок. В ней есть жизнь, и есть смерть. И ничего посередине. Кроме твоей глупости, чаще всего. И везенья – это реже. Молодец, Очкарик. Из тебя выйдет толк. Курс прежний. Вперед.

   И Ника пошла вперед.

   С каждым шагом Зона, почувствовав над людьми власть, проникала через поры под кожу, вливалась в кровь, стремительно завоевывая чужое пространство.

Смертник

Подняться наверх