Читать книгу Калейдоскоп. Магический реализм 21-го века - Ирина Бйорно - Страница 4

Когда он себя представлял, он всегда говорил:

– Свен, но без «д».

В Скандинавии было два имени – Свен и Свенд, но он был именно Свен без «д» – так люди его и запоминали. Теперь он стоял в кассе туристического агенства и сдавал ненужные ему больше билеты в Кению, куда он должен был лететь на полгода, а может, и на всю свою оставшуюся жизнь, а когда тебе восемьдесят пять, то оставшейся жизни может быть и немного.

Он был огорчен, немного раздражен, но решение было принято – он не поедет в Кению к своей нареченной невесте, чтобы объединить свою уже уходящую жизнь с её двадцатипятилетней судьбой чёрной кенианки с ребёнком и предыдущим неудачным браком.

А все начиналось так романтично! После своего последнего, уже четвертого по счету развода десять лет назад, развода со своей очередной скандинавской женой, который чуть не окончился для Свена психологическим срывом – бывшая жена не давала ему видеть свою двенадцатилетнюю тогда дочь – он оправился, но найти себе постоянную молодую женщину для постельных утех и практических задач ведения домохозяйства он уже не мог. В восемьдесят пять лет уже трудно было убедить молодых девочек, что он ещё мужчина, и совсем не немощный, особенно в постели.

Но они ему не верили, смотря на его обвисшую кожу, начинающие плохо видеть глаза – хотя он и сделал подтяжку ставших тяжелыми век, но слабые, чуть согнутые колени скрыть было нельзя. Они ему не верили как мужчине, способного удовлетворить молодые запросы эротично-горячих тел, и тут-то, на центральном вокзале, полгода назад, когда он ждал поезда, он и встретил черную Ананду, приехавшую к подруге из Кении за приключениями и возможной женитьбою.

Свен подошёл к ней, незнакомой, чёрной улыбающейся женщине, посмотрел на неё из под густых нависающих бровей и сказал медленно по-английски:

– А ты – красива, детка, – и он взял её полную лапку в свои восьмидесятипятилетние, старые клешни. Пальцы у него были толстые и похожие на сосиски, но рука была сильная, как у человека, всю жизнь занимающегося тяжёлым физическим трудом, а он был крестьянином или по-современному – фермером, хотя ферму он продал десять лет назад, когда ему надоело пахать, сеять, жать и получать европейскую дотацию за нерентабельное сельское хозяйство.

Она повернулась к нему всем своим полнооформленнным телом и улыбнулась во весь большой, как у окуня, рот с припухлыми красно-кровавыми зубами.

– Спасибо, я это знаю.

А Свен уже полез своей крестьянской рукой за Анандину спину, нащупывая её круглый, как спелый арбуз на бахче, африканский зад. А она и не сопротивлялась, подчиняясь зову мужских рук, тем более белого человека, да ещё и пожилого – так было принято у них в Африке – удовлетворять запросы мужчин, а особенно – пожилых. Так они и познакомились.

С первой встречи стало ясно, что чёрная Ананда готова на все ради спокойной жизни в скандинавском раю и ради своего трехлетнего черненького и курчавого сына чистых кенианских кровей. Она была согласна даже на жизнь с этим уже потрепанным и потертым другими человеком, годившемся ей не только в отцы, но и в дедушки, поэтому она позволяла ему всё – шарить по своим арбузным грудям и крутому заду, целовать себя в губы с засовыванием его старого, вонючего языка, пахнущего землёй и гнилью – к себе в глотку и даже трению его пальца по своему обрезанному бритвой и не очень чувствительному темно-розовому клиторису.

Свен покупал ей еду, цветы и игрушки для сына, но особых подарков не делал, ссылаясь на ограниченность в средствах и небольшую пенсию. Но для неё он был богатым принцем, хотя и старым, пердящим по ночам и с серьёзным взглядом из-за нависших, седых дед-морозовских бровей, которого она боялась и не понимала. Общались они на плохом английском, но больше на пальцах и мимике, которая у неё, как и у всякой африканки, была развита хорошо.

Они мирно жили у него в лесу, в небольшом домике на берегу чудесного озера, с печкой и стиральной машиной, и она наслаждалась удобствами, природой, тишиной и свежей клубникой с грядки. Клубнику она ела впервые, и ей она нравилась – немного кислая, чуть твердая, но душистая – пахнущая Скандинавией и летом. Но короткое лето с грозами и холодными дождями быстро прошло, и Ананда заскучала в маленьком лесном домике по жаркой Африке, танцам, музыке, людям.

В Скандинавии было безлюдно и скучно, несмотря на комфорт и сытость. Ей не хватало и горячих африканских чувств и страстей – пусть диких, но оставляющих в душе след о чём-то значительном. Здесь страсти были мелкие, выражались сдержанно, и даже во время интимности и секса люди больше шептали, чем кричали и буйствовали. Каждый раз, когда она кончала со Свеном – чаще от его умелых пальцев, чем от его обрезанного, но уже завядшего с годами члена, – он зажимал ей рот, шепча:

– Тихо! Соседи услышат – что обо мне подумают?

Он сдавал часть своего дома в аренду, и она кричала в подушку, выдавливая из себя звуки женского оргазма из горячего африканского тела.

Но теперь она заскучала и засобиралась домой. Её гостевая трехмесячная виза заканчивалась, и она не знала, как бы сделать так, чтобы Свен на ней женился. А жениться он больше и не собирался, боясь в очередной раз попасть в женскую ловушку, в которую он уже попадался четырежды.

Все же они договорились, что он приедет к ней в деревню, в Кению, а там видно будет. Она подумала, что дома попросит у шамана травки, а когда Свен её выпьет, то отказать ей ни в чем не сможет – это уж точно – шаман травки знал, и на него можно было положиться. Свен же об её планах не знал и думал, что Ананда в него влюблена, поэтому он дал ей свой адрес, телефон и даже телефон своей любимой дочери Софии, мужественной девочки, чуть младше Ананды, которая училась в школе моряков и плавала на королевской яхте по холодному северному морю.

Ананда уехала восвояси, оставив у Свена чувство облегчения – иметь при себе молодую, чёрную и горячую двадцатипятилетнюю женщину целых три месяца днём и ночью было для него уже тяжело и хлопотно – он привык жить по-стариковски, один, в маленькой лесной избушке у озера. Когда же прошёл месяц после её отъезда, и за окном маленькой избушки забарабанили осенние, холодно-слезливые дожди, наш старичок заскучал. Ананда была последним парусником на горизонте его уходящей в небытие жизни, где оставались лишь стареющие члены семьи и друзья, больше интересовавшиеся собой и своими подрастающими интернетными внуками, чем эротическими воспоминаниями Свена.

Он даже заболел от тоски, весь пожелтел и решился – решился поехать в Кению к Ананде, и даже купил билет. Но тут вся его семья встала одним фронтом, загораживая его от Ананды и угрозы женитьбы в этой далёкой и непонятной Африке с шаманами, танцами и бедностью. Они поставили ультиматум – или они, или Ананда, и родственники выиграли. Он сдал билет обратно в турагентство и решился ждать Аренду опять в гости. Наступила зима с морозами, снегом, ледяным ветром, и он ежедневно топил печку в маленьком домике в лесу, вспоминая свою чёрную подружку.

Хотя женщин он любил всегда, но за последние десять лет она была первой в его стариковской постели, и он, чтобы как-то восполнить эту часть своего голода по женскому таинственному телу, дал объявление в местной газете о бесплатном массаже, а диплом классического массажиста он получил ещё двадцать лет назад. Откликнулись две престарелые любительницы телесных удовольствий, у которых не было средств пойти к молодому, платному массажисту. У одной были отрезаны обе груди после операции, а вторая мучалась запорами и водянкой и весила 150 килограмм.

И всё же он благодарил судьбу и за эти некачественные, но все же контакты с женскими телами – пусть ущербными, но все же пахнущими остатками женщины. Он приходил к ним домой со своим массажным, раскладывающимся столиком и командовал:

– Раздевайтесь! – не говоря никогда, сколько же надо сбросить одежды.

Они раздевались догола, обнажая перед ним старческие, больные и уродливые тела и ныряли под тонкое одеяло, которое он приносил с собой. Он начинал массаж с ног, двигаясь все выше и доходя до промеженности, но не останавливался там, а поднимался к грудям, если они были на месте, шее, лицу и заканчивал массажем головы и волос. Потом он наклонялся и целовал напоследок своих бесплатных клиентов в губы – белесые, бескровные, старческие, но несомненно женские, хотя и покрытые гормональным пушком.

Так он проводил время без Ананды, но когда массировал, всегда представлял её темно-шоколадное, крутобедрое тело, вздрагивающее под его руками, а не тела его бесплатных полуживых клиенток.

Дома он звонил ей несколько раз в Африку, и слыша её голос, лез в штаны, начинающие набухать желанием проникнуть в её тело даже по телефону. Она обещала приехать, если он вышлет ей билет и денег на новую одежду. Он покорно соглашался на все, ибо знал, что за любую женщину надо платить, и чем старше мужчина, тем цена за таинственное и трепетное женское тело – росла.

Оставшееся время он проводил перед телевизором, наблюдая, как кот за мышью, за теми программами, которые показывали ему Африку, приглашённую в его домик другими людьми, бывшими там с камерами и микрофонами. Он прекрасно знал, что поделиться впечатлениями нельзя, как и узнать о мыслях других, но смотрел на эти картинки на электронном экране, успокоенный и расслабленный спиртовыми парами от рюмочки шнапса, которую он употреблял вечером перед телевизором.

И вот однажды в трубке раздалось радостное кудахтанье Ананды, сообщавшей о приезде на следующей неделе. Свен прямо подскочил со своего старого кресла.

– Ура! Она приезжает в его страну и его жизнь. Ура!

Свен встал, нашёл бутылку со шнапсом и налил себе двойную порцию, выпив её одним махом. Теперь-то он ей покажет, что он совсем не стар и ещё может кое-чего в постели, чего и молодые не могут, а именно, удовлетворить женщину несколько раз подряд, конечно, не своим обрезанным товарищем, а корявым и толстым пальцем, научившемся делать чудеса за его многолетнюю практику.

Неделя прошла, и он поехал встречать Ананду в аэропорт, одев новопостиранную рубаху и джинсы. Она вся сияла, то ли от встречи с ним, то ли от того, что опять была в Европе, и показывала на чемодан, где лежали её нехитрые подарки, а она везла зуб от носорога для Свена и заговоренную куклу-вудо для исполнения своих тайных помыслов. Эту куклу дал ей шаман за большие деньги и сказал, что в ней закодирован успех её женитьбы на Свене, стоит ей только положить эту куклу ему под подушку. Кукла была страшная, красного цвета и с нашитыми пуговицами и бусинками. Внутри у неё была спрятана специальная трава для присушки Свена и какая-то требуха, которая странно пахла.

Они доехали до избушки, где была жарко натоплена печка и раздавался запах поджаренной курицы, которую Свен поставил в плиту ещё с утра и были по-праздничному зажжены свечи. Свечи для Ананды всегда были знаком бедности, поэтому она не понимала этих жителей богатой европейской страны, использующих свечи дома, но давала Свену возможность делать, как он хочет.

Они сели за стол, съели курицу с картошкой и выпили по стопочке шнапса. Ананда на секунду вошла в спальню, где над кроватью висела ловушка для снов, купленная Свеном на какой-то выставке и не имеющая никакого смысла в Европе, и спрятала под подушку свою заговоренную куколку. Она верила, что теперь точно – всё будет, как она, Ананда, хочет.

Она вымыла посуду, а Свен стоял около неё сзади, и его рука не открывалась от Анандиного зада. Он задул свечи и сказал по-английски:

– Пора баиньки!

И тут же стал раздеваться.

Ананда отправилась сначала в ванную, помылась в душе с дороги и одела длинную, до пола ночную рубашку. Свен был уже в постели и лежал голым под одеялом. Она осторожно легла в постель, стараясь не касаться Свена – с дороги она устала и желала провести первую ночь без секса, но Свен так не думал.

Для него каждая ночь была, как последняя, и откладывать свои желания на потом он никак не мог. Времени было в обрез. Он обнял Ананду сзади и притянул к себе, шаря руками по ее полным грудям. Рубашка ему мешала, и он её разорвал немного на груди. Ананда даже охнула: «Новая рубашка, ну ничего, завтра зашью», а он уже ползал старческими руками по её межножью, изуродованному африканским ритуалом женского обрезанья и родами.

Вторая его рука попала под подушку, и вдруг он ойкнул. Его палец накололся на иголку, зашитую в ритуальной кукле.

– Ой, – завопил Свен, под подушкой что-то кусается!

И вдруг он почувствовал, что палец его онемел и больше его не слушается. Он перестал свою эротическую игру и присел на кровати. Побелела и занемела уже вся его рука.

– Ананда, что это?

Он тряс рукой, показывая её Ананде, сидевшей на кровати в разорванной ночной строчке и с круглыми от ужаса глазами.

Она мгновенно поняла, что шаман зашил в куклу иглу, смоченную одним из африканских ядов, но ей про это не сказал, а таможенный досмотр, как всегда, оказался формальным, пропустив африканский яд, пусть и в небольших количествах, в европейскую страну.

А африканский яд уже делал своё дело, добираясь до любящего сердца Свена. Когда синеватая бледность достигла его грудной клетки, старое сердце его трепыхнулось несколько раз и остановилось. Навсегда. Теперь Ананда поняла, что попала впросак – ведь это она привезла эту куклу. Она встала и пошла в соседнюю комнату, где ещё топился камин, открыла дверцу печурки и бросила туда куколку. Куколка вспыхнула, как сухая трава, и испустила искры. Теперь Ананда поняла, что шаман её обманул – он и не хотел, чтобы Ананда оставалась со Свеном в северном, пусть богатом государстве, далеко от своей семьи, своего народа и своей страны, и тем наказал её.

Была ночь, Свен лежал бездыханный на кровати, а Ананда быстро переоделась, собрала свои вещи, тщательно вымыла все следы своего недолгого пребывания и покинула домик Свена. Луна светила, и она пошла со своим чемоданом по лунной дорожке через лес, потом вокруг озёра к далёкой автобусной остановке, лежащей в пяти километрах от лесного домика. Деньги у неё были, и она добралась к рассвету до города, где жила ее чёрная подруга.

Свена нашла через три дня его дочь, которая приехала к нему в викенд проведать и погостить в лесу. Он лежал в кровати – мёртвый и холодный. Вызванная неотложка констатировала – остановка сердца и единственное, что они спросили у Софии: «Твой отец всегда спит голым?» На что она ответила утвердительно.

Прошёл месяц. Про Свена все забыли. Забыла и Ананда, живущая теперь в городе и работаящая в проститутском притоне.

Но Свен не забыл про неё. Теперь он наблюдал за ней с небесной высоты, куда попала его душа. Она не прошла проверку и не была допущенна в рай, но зато ей досталось специальное задание в местном отделении чистилища, а именно, ежедневно массировать все женские несчастные души, прибывающие на небо до тех пор, пока его душа не будет прощена и помилована. На небе была обычная практика, что те души, которые сразу не допускались до райских кущ, отправлялись в местные чистилища, куда и попал Свен в качестве душевного массажиста.

Его задачей было ежедневно ублажать эти несчастные, обиженные, женские души. Так он очищался от груза грехов, не дававших его душе подняться в высшие сферы.

В перерывах между массажной работы, от корторой у него немели прозрачные руки, он смотрел на землю, на Ананду, и вздыхал – теперь он не мог ей помочь ни чем, но может, он ещё дождется её у себя? Он был на неё не обижен за свою смерть и давно её простил.

С высоты небес он наблюдал, как её били и обманывали полупьяные ночные клиенты и сутенеры, как она сама, пьяная, валялась на холодном тротуаре, и думал, что долго её на такую жизнь не хватит.

– Буду ждать её здесь, – терпеливо повторял он каждый день, который был заполнен лучшей для него работой – массажем несчастных, обиженных и оскорблённых на земле женских душ. И он был доволен таким раскладом дел, и каждый день славил Бога за мудрость и милость его.