Читать книгу Демон государственности. Роман - Ирина Филева - Страница 5

На невские берега пришло быстротечное северное лето, когда природа поражает не столько буйством красок, сколько ненасытным стремлением утолить жажду бытия в немногие дни, напоенные светом, почти без перерыва на ночь. В одну из белых ночей в июне 1914 года Филя влетел в собрание домовых весь переполошенный и растрепанный:

– Беда! На Балканах снова неладно. Сербский студент-террорист застрелил в Сараево11 наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда и его жену! Бедный Фердинанд так неудачно поехал наблюдать за военными учениями во вновь присоединенных землях. Говорят, покушение не обошлось без тайного потворства кое-кого из сербских властей.

– Балканы – это где? Сараево – это что? За что сербы убили австрийского эрцгерцога? И почему ты так взволнован убийством? Он тебе кто? – отмахивались домовые, уверенные, что у Фили развилось психопатическое расстройство от недозрелых плодов домашнего парламентаризма.

Георгий из военной академии, как лицо более сведущее, разделял его беспокойство:

– Это старые счеты Австро-Венгрии и Сербии. Оттуда несколько лет назад уже чуть не началась большая европейская война. Фердинанд полагал, что южнославянские земли после освобождения от турок следует присоединить к Австро-Венгерской империи, а сербы мечтали собрать их под эгидой Великой Сербии. Отношения стали того хуже, когда Австро-Венгрия отхватила у Турции Боснию и Герцеговину, да потребовала вывести сербские войска с территории Албании. А царский двор убежден, что заступаться за братьев-славян и православную веру – наша историческая миссия, и Россия чуть было не впуталась в эту историю…

Филипп нетерпеливо перебил Георгия:

– Вот-вот, только тогда Столыпин был жив, он говорил, развязать войну – значит развязать силы революции, и он решительно противился столкновению с Германией и Австро-Венгрией из-за Сербии. Как ни возмущались поборники идеи панславянского братства, как ни кричали о поражении русской дипломатии, однако Россия не стала вмешиваться и признала аннексию Боснии и Герцеговины. Тогда дело обошлось местными балканскими недоразумениями. И вот теперь, под предлогом убийства в Сараево, кайзер Вильгельм подталкивает Австро-Венгрию объявить войну Сербии. Сербы, понятно, обратятся за помощью к России, австрийцы – к союзной Германии, и тогда Германия получит повод двинуть свою мощь прямиком на Россию. И такая лавина ужаса и крови накроет просвещенное человечество с его разговорами о гуманизме и прогрессе!..

Волна тревоги прервала его мысль, домовые насторожились, а Кеша выразил общее настроение:

– Разве возможно из-за нескольких пуль безумного серба воевать одновременно с Австро-Венгрией и Германией? Это самоубийственно и обернется таким страшным разрушением, что, кто бы ни проиграл, победителей не будет. Тебя слишком взволновала прискорбная новость; верно, дело пахнет порохом, да это все-таки слишком далеко. Этот панславянский морок вряд ли накроет двор и правительство.

– Царьград – несбыточная древнерусская мечта, – объяснял Филипп. – Я-то слышал древние предания в бытность мою в Тавриде. Через проливы Дарданеллы и Босфор пролегал заветный путь «из варяг в греки», по нему в киевские князья торговали и ходили в набеги на Константинополь. Потом московские князья, чуть выйдя из-под власти Орды, объявили себя духовными наследниками византийских императоров и провозгласили Москву третьим Римом, а, мол, четвертому не бывать. На моей памяти после присоединения Тавриды императрица Екатерина Великая мечтала полностью изгнать турок из Европы, восстановить независимость Греции и возвести на престол в Константинополе своего внука, великого князя Константина. В ее царствование не сложилось, а правнук Александр II чуть не взял Стамбул, когда воевал с Турцией за освобождение Болгарии – русские войска были всего в нескольких верстах. В город не вошли только потому, что вмешалась Англия, ввела военные корабли в Мраморное море и пригрозила остановить продвижение силой. Высшим русским офицерам разрешили даже съездить посмотреть Стамбул, но без военной формы. Россия в той войне принесла великие жертвы, а в выигрыше оказались другие. Как победительница только вернула себе часть Бессарабии на Черном море, что потеряла после проигранной Крымской войны при Николае I, да несколько утвердилась в Закавказье. Англия в этом усмотрела угрозу своим интересам и заняла турецкий Кипр, а взамен обязалась защищать Турцию от дальнейшего русского продвижения в Закавказье. Теперь царский двор намерен поддержать сербов, чтобы укрепить влияние России на Балканах, контролировать Босфор и Дарданеллы и беспрепятственно выходить из Черного моря в Средиземноморье, как подобает великому государству. Это, де, обеспечит безопасность черноморского побережья и свободу экспортной торговли через проливы, поскольку основная часть зерна вывозится через южные порты. Нет, там не просто панславянский, там великодержавный морок.

– Проливы принадлежат кому? – недоумевали домовые, не имевшие понятия о географии, да и о многом из того, что сообщал Филя.

– Османской империи. Только она постепенно разваливается; и поэтому так называемый «восточный вопрос», или вопрос о судьбе ее земель и свободном проходе кораблей через проливы давно занимает европейцев. Германия стала помогать Турции модернизироваться и перевооружаться, кайзер Вильгельм II объявил себя покровителем ислама. Если Германия получит контроль над проливами, будут затронуты интересы ее главных соперников, Англии и Франции.

– Пусть бы сами и разбирались между собой, с какой стати ввязываться в войну ради чужих интересов! Англичане, ты сам говорил, не желали присутствия русских в проливах и дальше в Азии. Что изменилось? Неужели они вдруг согласились? – хором набросились на Филиппа сородичи, как будто он выступал за участие в войне. Он сам не понимал роковых хитросплетений мировых интересов, только в общих чертах мог передать, что обсуждали в Таврическом дворце:

– Англия до того опасается усиления Германии, что стала искать союза с Россией, даже согласилась поделить сферы влияния в Азии. Мы присоединились к союзу Англии и Франции под названием Антанта, потому что они вкладывают капиталы в нашу промышленность и дают правительству кредиты. Наши промышленники тоже жалуются на засилье немецких товаров; у союзников свои претензии к Германии насчет мировой торговли и колоний, потом, виды на азиатские турецкие владения. И вот в этой связи царский двор намерен призвать народ воевать за святую православную веру и славянское единение. Правда, православные братья сами передрались между собой за турецкие владения на Балканах. Два года назад они воевали с Османской империей, практически вытеснили ее из Европы. Следом затеяли войну против прежней союзницы Болгарии, вступили в союз с османами, так что Турция кое-что вернула себе из прежних владений. Хорошо же будет выглядеть наше правительство, если Болгария или Румыния выступят на стороне Германии! Долго придется всем путаться в балканском узле; попомните мое слово, там не одна война еще будет!..

– Если на братьев-славян рассчитывать не приходится, так ли надо воевать за святую православную веру и интересы союзников? А если Россия получит далекие заморские проливы, то как сможет удержать? Выходит, все дело в мировой торговле? Дорого же обойдется этот государственный интерес! Я в этих делах ничего не понимаю, только сдается мне, в конце концов власть над миром получат торгаши – без разницы, кто победит, кто проиграет. Придут времена торжества торгашей и банкиров, – пришел к нечаянному заключению Кеша.

Духи очага, хотя по природе далеки от политики, способны воспринимать, когда в мире творится что-то неладное. Приближение бури, что ни говори, ощущалось повсеместно. Войны и анархия для этих робких существ не менее пагубны, чем для людей. В таких мрачных делах замешаны демоны куда выше рангом, с которыми им, скромным домоседам, боязно иметь дело. Стареющие великодержавные демоны вступили в соперничество за мировое влияние. В потустороннем мире плодились безличные сущности индустриальной эпохи, которые уже не довольствовались повседневным высасыванием мозгов и душ тех, кто на них работал – они жаждали парной крови человеческих жертвоприношений. Развитие медицины и сельскохозяйственных технологий вызвало бурный прирост населения в Европе – так, в Германии каждый год население прирастало на несколько миллионов; и сам рост населения вынуждал бороться за жизненное пространство, за колонии, за рынки сбыта. Сумрачный германский гений с его энергией и дисциплинированной инженерной мыслью, в ногу с техническим прогрессом породил мощные запасы оружия, которые только ждали момента, чтобы двинуться на ленивые просторы востока и включиться в борьбу за передел мира.

Еще не улеглась пыль знойного июля, как Сербия, Австро-Венгрия, Германия, Франция объявили мобилизацию. Между дипломатическими ведомствами стран шел сумасшедший обмен телеграммами. В день объявления Австро-Венгрией войны Сербии, 28 июля, Россия начала частичную мобилизацию. В Таврическом дворце лидеры всех партий и представители оппозиционных групп друг за другом восходили на кафедру, подпертую двуглавым византийским орлом, в патриотическом одушевлении обещали всецело поддержать государственную власть в грядущей войне. В осознании грозного момента и рабочие приостановили забастовки.

Николай II пытался было уладить дело миром, отправил кузену Вильгельму II телеграмму с предложением передать австро-сербский вопрос в международный третейский суд в Гааге, но Австро-Венгрия уже объявила войну Сербии, обстреляла из тяжелых орудий Белград, и кайзер не ответил. Россия 30 июля начала всеобщую мобилизацию. Германия выставила России ультиматум о прекращении призыва в армию к 12 часам 1 августа; а поскольку требование было заведомо неприемлемо, объявила войну. Петербург кипел. Царь порывался взять командование армией на себя, но Совет Министров отговорил его. Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич12, его дядя; это назначение было ожидаемо. Толпы народа всякого звания и положения ходили по улицам с флагами и царскими портретами и пели «Спаси, Господи, люди Твоя», кричали бесконечное «Ура».

Одновременно в Константинополе Германия подписала секретный договор об альянсе с Турцией. Италия на тот момент колебалась и объявила о нейтралитете. На следующий день Германия оккупировала Люксембург и потребовала от Бельгии пропустить свои войска, а следом обвинила Францию в нападениях и объявила ей войну. На четвертый день войны, вопреки протестам Великобритании, германские войска вторглись в нейтральную Бельгию. В этой связи Великобритания объявила войну Германии и послала экспедиционный корпус на материк в помощь Франции; вместе с тем направила военные корабли в Северное море, в Ла-Манш и Средиземноморье с целью морской блокады государств Центральной Европы.

В патриотическом угаре в Санкт-Петербурге толпа разгромила и подожгла немецкое посольство, посол спешно выехал из России. Громили немецкие лавки. Черногория объявила войну Австро-Венгрии 5 августа. Австро-Венгрия объявила войну России 6 августа; Сербия и Черногория следом объявили войну Германии. Через несколько дней Франция и Великобритания объявили войну Австро-Венгрии. Правительства противоборствующих сторон заявляли, что поступают согласно чаяниям своих народов, и винили друг друга в развязывании войны. Граждане разных стран во внезапном националистическом опьянении спешили записаться в добровольцы и отправлялись на фронты, как на праздник, с цветами, под звуки оркестров и патриотических напутствий. Шовинистическое безумие разом охватило Европу, как пандемия. И хотя газеты писали, что европейская война едва ли будет продолжительной, что, по опыту предыдущих войн, решительные события происходили не позже нескольких месяцев, что под конец осени все решится, люди ощущали приближение сокрушительного и бесповоротного конца La Belle Époque.

Германские генералы не рассчитывали сразу победить Россию, – знали, огромная армия из-за плохих коммуникаций и отсталой организации будет какое-то время подтягиваться к фронту, и одним ударом ее не разбить. Чтобы не воевать на два фронта, они за шесть недель планировали занять Францию, после того обратиться на Восточный фронт, несколькими ударами выбить русских из Польши, Прибалтики, Украины, Бессарабии, Крыма и Кавказа. Однако план с самого начала не состоялся – русские войска по настоянию союзников 17 августа первыми вторглись в Восточную Пруссию, стремительно захватили Гумбинен13 и начали теснить немцев к Кенигсбергу14. Европу с первых недель войны исполосовали линии фронтов в разных направлениях.

Пока Санкт-Петербург ликовал по поводу военных удач, 21 августа жители России наблюдали полное солнечное затмение на полосе земли шириною 140 – 170 верст, от Риги через Киев в Крым, к Феодосии, и дальше по Черному морю в Турцию и Персию. Газеты писали о небесном явлении в тоне настолько успокоительном, что это усиливало суеверные страхи. И когда через несколько дней, будто в подтверждение страхов, в ходе Восточно-Прусской операции произошел перелом в пользу немцев, народ по углам шептался о худших бедах. Из-за ошибок командования и провала разведки одна из двух русских армий потерпела разгром, десятки тысяч солдат взяты в плен, войска с огромными потерями к сентябрю вытеснены из Восточной Пруссии. Зато Франция избежала окончательного разгрома благодаря тому, что немцам пришлось отвлечь силы с Западного фронта. Потом еще не раз люди возвращались к разговорам о небесном знамении, когда ходе русского отступления практически по полосе затмения прошли линии фронтов. В столице умножились гонения на все немецкое, включая язык, и даже название Санкт-Петербург царским повелением русифицировали – город святого Петра переименовали в Петроград. Жители недоумевали – название-то изначально было голландское, теперь из него словно исчез ореол небесного покровительства. На волне шпиономании высылали немцев, и некоторые граждане, во избежание беды, спешно меняли иностранные фамилии на русские.

В южном направлении против Австро-Венгрии русские войска действовали успешнее – овладели исконно русскими областями в Галиции, где с подачи австрийских властей насаждался украинский национализм, и откуда упорно изгонялось все русское. Взяли Львов, четвертый по величине город Австро-Венгерской империи, и Галич. В сентябре дошли до Карпат и готовились вступить в Венгрию. Победа в войне представлялась достаточно скорой. Представители стран Антанты встретились в Петрограде и договорились между собой не заключать сепаратного мира с Германским блоком. В программе переустройства Европы после победы союзников Россия выдвигала довольно умеренные притязания – присоединение нижнего течения Немана и Восточной Галиции; также хотела получить гарантии свободного прохода военных судов через черноморские проливы.

А на Фронтах Западной Европы войска Антанты и Германии в сентябре – октябре, в попытках обойти друг друга с северного фланга, начали «бег к морю». В результате Западный фронт протянулся на сотни километров от Швейцарии через Бельгию и Францию до Северного моря и почти остановился на месте, перейдя в изматывающую кровавую бессмыслицу – доселе невиданную позиционную войну с бесконечными окопами, рядами колючей проволоки, глубокой обороной, методичными артиллерийскими бомбежками, с чудовищными людскими потерями при попытках атак и при совершенно незначительных подвижках в итоге.

По мере расширения боевых действий к своим союзникам подключались государства и колонии в Африке, Азии… Сумасшествие ширилось по свету, молниеносно охватывало все новые области, война распространялась на моря, океаны. Япония вступила в войну на стороне Антанты, потребовала от Германии вывести войска из Китая; по ходу событий приступила к захвату островных колоний и баз в Тихом океане. Австралия и Новая Зеландия по соглашению с Японией присоединились к дележу немецких островных колоний по другую сторону экватора. В Африке британцы совместно с французами оккупировали германский протекторат Тоголенд15. Южноафриканские войска вошли в германскую Юго-Западную Африку.

В ноябре в войну, после колебаний, чью сторону взять, вступила Османская империя. Турецкие корабли под командованием немецкого адмирала обстреляли черноморские порты на российской стороне. Россия, а следом Великобритания и Франция, объявили войну Турции. Действия русских войск на Кавказском фронте были вполне успешны, вместе с тем сообщение России с союзниками через Черное море и проливы прервалось; из портов, пригодных для крупных перевозок морем, остались только Архангельск и Владивосток. Между союзниками и Османской империей начались боевые действия на Ближнем Востоке в Палестине и Месопотамии.

Домовые, перегруженные сообщениями Фили, вскоре напрочь запутались в сторонах света и боевых сводках – кто кому объявлял войну, кто заявлял о нейтралитете, какие колонии и части света вливались в противоборствующие союзы, и ради чего вообще творилось неслыханное смертоубийство. Только Гоша из опустевшей Академии Генштаба да несколько воинственных казарменных духов принимали участие в пересудах на тему военных действий.

Благодушествуя и восхищаясь достижениями разума, изнеженная декадентская Европа вроде как ненароком докатилась до оборотной стороны технического прогресса, когда впервые в мировой истории в ход пошли бомбовая авиация, подводные лодки, отравляющие газы и танки. На страданиях и крови народов укреплялись подрастающие демоны грядущего мира, чтобы в удобный момент отправить в тартар слабеющих великодержавных предков. В предвкушении решающего драматического момента они подпитывали своей энергией корысть, амбиции, умопомрачение человекоорудий, усилиями которых раскачивались устои империй.

Война расколола ряды социалистов. Поначалу в политической жизни империи воцарилось некоторое затишье. Даже леворадикальные деятели поддержали патриотов, или оборонцев; их возмутила развязанная Германией война. Когда идет речь о защите отечества, оппозиция должна воздержаться от антиправительственных выступлений, и классовая борьба сменяется сотрудничеством во имя победы над опасным врагом, заявляли они. Европейские социалисты, изначально более умеренные и настроенные пацифистски, опасались, что озлобление на фронтах расколет единство мирового пролетариата, приведет к еще большему обнищанию масс; они призывали свои правительства не голосовать за военные бюджеты и стремиться к скорейшему заключению мира. А большевики в эмиграции, или пораженцы, напротив, приветствовали войну как пролог к мировой революции в результате крушения империализма. Они призывали пролетариат превратить империалистическую войну в гражданскую против правительств собственных стран, ибо, согласно учению основателей коммунистической доктрины, у пролетариев нет отечества.

Внутри страны, однако, в результате работы Охранного отделения подпольные социалистические организации были совершенно парализованы и бездеятельны. Лидер большевиков, Ленин, перед войной отдыхал в австрийской Галиции, там с началом военных действий его было арестовали как подданного враждебной стороны, едва не отправили в лагерь. Австрийские товарищи быстро пришли на помощь, заверили власти, что Ленин – злейший враг царя, и дело закончилось высылкой. Он перебрался в Швейцарию в Берн и, хотя не бедствовал, для него времена благополучия от экспроприаций и пожертвований «фондов солидарности» прошли – война перекрыла прежние источники. Перебивался партийным жалованьем, мелкими гонорарами за доклады в эмигрантских кругах; случалось, мать-старушка высылала вдовью пенсию, вполне, впрочем, приличную – чин покойного мужа приравнивался к генеральскому. Ленин не надеялся дожить до следующей революции на родине, скорее, ожидал революции в одной из европейских стран, а не в отсталой России, устал от эмигрантских склок, даже подумывал перебраться в Америку.

– Что там, на фронтах? – вслед за жителями Петрограда, сбитыми с толку недомолвками в газетах из-за военной цензуры и невероятными слухами, выясняли друг у друга домовые в марте. – Скоро ли войне конец? Сколько народа всяких сословий перебито и покалечено – без смысла, без прока, без счета! В скольких домах слезы и траур! А еще шепчутся о предателях и шпионах, даже и при дворе, и среди генералов, и оттого, говорят, такие огромные потери на германском фронте. Сама-то царица – немка, и она, будто бы, за сепаратный мир. Что говорят военные, что правительство?

– Война до победного конца. Вот только конца не видать, – разводил лапками Гоша. – Военным людям не положено рассуждать о политике, но и среди них такое же разочарование, как в обществе. Рассказывают о плохом снабжении войск, на фронте не хватает боеприпасов, снаряжения, медикаментов; всюду творится неразбериха…. Никто не ожидал, что кампания так затянется и примет такой оборот.

Филя располагал относительно достоверными сведениями из обсуждений в Думе и из некоторых бумаг, в какие случалось заглянуть:

– Правительство говорит, что довоенные запасы вооружений истощились, и принимает меры, чтобы срочно наладить военное производство, привлечь частные заводы; а что можно, закупить за границей. Союзники начинают десантную операцию по захвату проливов, и Россия боится опоздать, но вынуждена отложить Босфорскую операцию на время, пока соберется с силами.

Гоша перебил:

– Если союзники первыми захватят проливы, то вряд ли для того, чтобы удовлетворить притязания России. И что будет, когда общество увидит, какие непомерные жертвы принесены напрасно?

– Ну, как бы то ни было, – продолжал Филя безо всякой уверенности, – Союзники заключили тайное соглашение по Босфору… В Думе министр иностранных дел Сазонов говорил, что решение вопроса о будущей судьбе Константинополя и проливов примирит общественное мнение с огромными жертвами в войне. Перед тем он от имени царя обращался с памятной запиской к послам Франции и Великобритании, изложил притязания России на город Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, также, по стратегическим соображениям, на прилегающие части Турции, на острова Мраморного моря. Он заверил союзников, что интересы Франции и Англии в этом районе будут тщательно соблюдаться, и что их планы по разделу азиатских владений Турции встретят сочувствие со стороны императорского правительства. Послы ответили памятными записками, и в общих словах выразили согласие своих правительств, при условии, конечно, доведения войны до победного конца.

– Понятно, союзники выразили согласие, чтобы Россия не выходила из войны. Они-то готовы воевать до последнего русского солдата, – мрачно вторил Гоша. – А если судьба Константинополя и проливов решится не так? Вина опять падет на правительство и царя, начнется смута, а союзники быстро умоют руки.

Пока правительства Антанты делили турецкие ближневосточные территории и строили планы относительно турецких проливов16, по странному, почти мистическому стечению обстоятельств, именно с берегов Босфора, из древнего Константинополя, протянулись тайные нити к некоторым ключевым лицам и эпизодам драмы Российской империи.

За несколько лет до войны в Турции обосновался выходец из России Александр Парвус17, натура незаурядная и многогранная. Вообще-то от рождения он носил имя Израиль Гельфанд и происходил из семьи еврея-ремесленника из белорусского местечка; впоследствии семья переехала в Одессу. Будучи еще гимназистом, Изя стал посещать кружки народовольцев на конспиративных квартирах; живущая в его крови идея мессианства и борьбы с царской дискриминацией приобрела определенное направление. Он окончил гимназию, в 19 лет уехал учиться в Швейцарию, поступил в Базельский университет по специальности «Экономика и финансы». В Цюрихе познакомился со старыми русскими революционерами-эмигрантами, увлекся учением Маркса. Хотя профессора не симпатизировали марксизму, он защитил с третьего раза диссертацию на тему «Техническая организация рабочих в аспекте эксплуатации масс» и получил по окончании университета ученую степень доктора философии. Он вовсе не желал возвращаться в царскую Россию, а переехал в немецкий Штутгарт, где жили виднейшие представители социал-демократического движения. Стал вхож к ним в дома, влился в ряды партии и, будучи человеком дела, начал писать в левых газетах; иногда подписывал материалы псевдонимом Парвус. Кроме того, он выпускал собственное обозрение мировой политики. Довольно скоро за сомнительную деятельность его выслали из Пруссии как «нежелательного иностранца». Он слыл компетентным экономистом и прозорливым политиком. Так, предсказывал войну между Россией и модернизирующейся Японией почти за десять лет до того. В свои 30 лет стал редактором рабочей газеты в Дрездене, которая резкостью тона раздражала даже левых социал-демократов. На рубеже веков по подложным документам бывал в России, собирал материалы для книги по экономике. Из Саксонии Парвуса тоже выслали, и он обосновался в Мюнхене. В его просторной квартире было достаточно места для одесских родственников и для встреч с товарищами по партии. Молодой Владимир Ульянов в ссылке просил близких высылать ему все произведения видного европейского марксиста, который был всего на три года старше. После трехлетней ссылки Ульянов получил разрешение выехать за границу, в Германии лично познакомился с автором. Захаживал с женой к нему в гости, перезнакомился со многими западными революционерами, в том числе, близкой подругой Розой Люксембург, пользовался книгами из личной библиотеки. Когда Ленин начал издавать в Германии «Искру», на страницах газеты вполне проявился талант Парвуса как блестящего публициста. В серии статей в «Искре» он назвал русско-японскую войну «кровавой зарей предстоящих великих свершений», предсказал поражение России и, как результат, назревающую революцию. С началом революционных выступлений в 1905 году Парвус снова объявился в Петербурге. Вместе с Троцким они начали издавать «Русскую газету», продавали за символическую копейку и довели до миллионного тиража. Оба участвовали в деятельности Совета рабочих депутатов. После подавления волнений Парвус недолго посидел под арестом в условиях довольно мягких – заказывал себе в тюрьму дорогие галстуки и костюмы, пользовался тюремной библиотекой, фотографировался с друзьями, принимал посетителей; к нему приезжала повидаться и Роза Люксембург. Суд приговорил его к трехгодичной административной ссылке в Туруханский край; в пути он сбежал по беспечности охраны. По подложным документам переправился в Германию, где его тотчас ввели в члены Центрального комитета германской социал-демократической партии. Однако предприимчивая натура нуждалась в размахе. Две заветных цели вели его по жизни – свержение самодержавия и обретение личного богатства. Продвинутый партиец считал, что его таланты заслуживают адекватного финансового воздаяния, и по случаю использовал деньги от постановок в Европе пьесы Горького «На дне» – около 130 тысяч марок – для поездки с подругой по Италии, вместо того, чтобы передать гонорар автору и часть доходов в кассу партии. После этакого конфуза товарищи объявили ему анафему, отказались общаться, все, кроме Ленина и большевиков. Многосторонне одаренный жизнелюбивый толстяк не особенно расстроился и решил на время податься в Турцию, в итоге прожил там пять лет.

В Турции ему очень пригодился дар публициста, осведомленность в вопросах экономики и мировой политики – он взялся пописывать статьи в журнал младотурок, которые мечтали провести в Османской империи либеральные реформы. Парвус удачно обзавелся новыми связями, сделался политическим и финансовым советником правительства младотурок. Во время Балканских войн наконец-то нажил вожделенные миллионы на поставках продовольствия и немецкого оружия, в этой связи преобразился в пламенного сторонника рейха. Парвус видел, что грядет великая война, и, едва она была объявлена, разразился публикациями, в которых призывал социал-демократов всего мира способствовать поражению реакционной России в интересах европейской демократии. Социалистов, выступавших против Германии, обвинял в национализме и шовинизме. Он обратил внимание на фактическое совпадение намерений большевиков с германскими интересами в войне. С его точки зрения, достижение непосредственных целей Германии, равно как победа революции в России, были невозможны без расчленения Российской империи на части в результате перерастания войны в гражданскую против царизма внутри страны.

Итак, в силу единства целей, в январе 1915 года в беседе с германским послом в Константинополе Парвус представил план выведения России из войны, сославшись на старые партийные связи и опыт борьбы с царизмом в революции 1905 года. При этом подразумевалось разделение российской империи, сокращение территории до относительно небольшого центрального ядра. Для проведения плана в жизнь Парвус обозначил срок в один год и запросил для начальных мероприятий пять миллионов марок. Он понимал, что идет на авантюру, продавая кое-какие фантазии. Похоже, и немцы это понимали, и едва ли стремились бороться с монархизмом, но, если на Восточном фронте принудить Россию к сепаратному миру, шансы на победу существенно возрастут, и военное бремя для экономики многократно облегчится. Его похождения в общих чертах были известны спецслужбам, но, несмотря на сомнительную репутацию автора, а, может, именно благодаря ей, германские дипломаты заинтересовались, поспособствовали поездке Парвуса в Берлин, чтобы он лично представил план в Министерстве иностранных дел и перед командованием. В Берлине 9 марта 1915 года Парвус представил «Меморандум д-ра Гельфанда», отпечатанный на двадцати страницах. Сначала план предусматривал подготовку к весне массовой политической забастовки на заводах Петрограда, на железных дорогах в центрах с крупными рабочими коллективами, ослабление страны изнутри с целью создания революционной ситуации, вследствие которой начнется крушение гражданского и военного порядка. В той части программы, которая касалась анализа оппозиционных сил, главная роль отводилась социал-демократам. Этих следовало финансово поддержать и наладить контакты с лидерами в Швейцарии. Как вождь радикальной фракции большевиков, уже ведущей всеми средствами борьбу против абсолютизма, упоминался Ленин. Далее план предлагал созвать в Швейцарии или в какой-либо другой нейтральной стране съезд лидеров русских революционеров – в случае, если будет достигнута предварительная абсолютная договоренность о начале немедленных выступлений против царизма. Для этого требовалось скоординировать деятельность меньшевиков, социалистов-революционеров, националистических сепаратистских движений на окраинах империи – от Кавказа и Украины до Польши и Финляндии, а также повести массовую кампанию в мировой прессе для создания благоприятного общественного мнения в нейтральных странах. План предусматривал подрывную работу на флоте, в угледобывающих районах, на нефтяных промыслах, на Кубани, Урале… Особое внимание предлагалось уделить Сибири, где слаб административный аппарат. Можно политических ссыльных, которые имеют большие связи и пользуются авторитетом, направить в агитационные центры в промышленные районы страны и в Санкт-Петербург. Для этого требовались только деньги. В рукописных дополнениях Парвус предлагал снарядить экспедицию с богатыми средствами в Сибирь для организации взрывов железнодорожных мостов и переброски политических ссыльных в центр страны. Подрывы на железных дорогах по всей стране вынудят царское правительство использовать большие военные контингенты для защиты мостов, станций. Кроме того, если одновременно дела на фронтах пойдут плохо, то движение против режима может принять небывалые размеры, и царизм будет вынужден сконцентрировать вооруженные силы внутри страны, прежде всего в Петербурге и Москве. Стачки, голодные бунты, нарастающая политическая агитация – все это приведет к всеобщей смуте и распаду административного аппарата.

Особую симпатию у немцев вызвало заявление, что российская социал-демократия считает именно царское правительство ответственным за войну и выдвигает требования – свержение правительства и быстрое заключение мира. Германский Генштаб, в сотрудничестве с военной разведкой, одобрил мероприятия; сам кайзер дал согласие на финансирование. Берлин отменил все ограничения на передвижения Парвуса и выдал борцу с царизмом первый – и не последний – миллион марок на революционную пропаганду в России. Тот распорядился о переводе денег на счета в Копенгагене, Цюрихе и Бухаресте, затем с новым импульсом ринулся в Швейцарию восстанавливать связи с русской эмиграцией и старым партайгеноссе Лениным. Эмигранты отнеслись к Парвусу холодно, как к ренегату и немецкому агенту, и чем закончилась встреча с архиосторожным Лениным, доподлинно не известно. Взять деньги от агента враждебной стороны означало бы полную дискредитацию в глазах соотечественников и союзников, так что, по уверениям Ленина, встреча закончилась ничем. Довольно скоро, однако, по весне, из Швейцарии, Вены, Парижа в Министерство внутренних дел в Петроград пошли донесения агентов об активизации русскоязычных изданий революционного, пораженческого, сепаратистского направления; подрывная литература наводнила Россию. От информаторов Охранного отделения поступали сообщения, что среди эмигрантов левого направления тайно идет вербовка агитаторов для пропаганды в армии и в лагерях для русских военнопленных – понятно, не без содействия немецкой стороны. Почва была подходящей; начавшееся отступление русской армии усиливало брожение в умах.

В мае Италия, заинтересованная в займе у Англии и территориальных приобретениях за счет Австрии, объявила войну империи Габсбургов, но это мало повлияло на общую обстановку на фронтах. После успешного начала войны в Галиции русская армия уже вступила было в Венгрию, но осталась без боеприпасов и, чувствуя себя преданной, безоружная, деморализованная, отступала. Летом оставили Львов. На германском фронте отступали из Польши, Литвы. По дорогам навстречу неизвестной судьбе тащились обозы изможденных беженцев без средств к существованию. Они сорвались с родных мест, бросили жилища на территории, куда наступали немцы. Русское командование совершило роковую ошибку, поощряя массовый уход жителей. Беженцы наводняли прифронтовую полосу, затрудняли передвижение войск. Толпы обездоленных людей несли с собой вглубь страны нищету, болезни и детскую беспризорность.

Через год после начала войны, в августе 1915 года, Николай II, рассчитывая на всплеск всенародного воодушевления, решил принять командование армией на себя. Приближенные отговаривали его, ссылались на сложную ситуацию в столице, кроме того, за ним не знали полководческих талантов. Великого князя Николая Николаевича он отстранил от поста Верховного главнокомандующего и отправил наместником в Тифлис, командовать Кавказским фронтом. Армия приняла известие спокойно, как должное; правда, царь слыл в народе несчастливым. Впрочем, войсками фактически командовал начальник штаба Ставки генерал Алексеев18.

В то напряженное время, солнечным сентябрьским днем тридцать восемь орнитологов со всей Европы отправились в швейцарскую горную деревушку Циммервальд на международную конференцию. Все орнитологи оказались по убеждениям левыми социалистами, в том числе, с десяток разномастных политических эмигрантов из Российской империи. Собственно, для всех социалистов Европы хватило нескольких пролеток. Во многих воюющих странах выступления против войны приравнивались к государственной измене, поэтому даже в нейтральной стране требовалась конспирация. Орнитологи обсуждали устройство мира после войны. На конференции Ленин заявил цель большевиков – превратить империалистическую войну между народами в вооруженную классовую борьбу против своих правительств, то есть, в гражданскую – такое получилось любопытное совпадение с первоочередными мероприятиями плана Парвуса. Основная часть социалистов, однако, его не поддержала, в их числе Троцкий19, и в итоговом манифесте остались не столь радикальные тезисы – о мире без аннексий и контрибуций, о самоопределении наций.

К осени 1915 года Россия потеряла Курляндию, часть Польши, Белоруссии и Галиции, но при этом фронт стабилизировался и выпрямился в линию от Балтийского до Черного моря. Вот когда вспомнили солнечное затмение, что в начале войны наблюдалось практически по той же полосе. Правительству, однако, уже удалось наладить военное производство и заграничные закупки; улучшилась ситуация со снабжением армии, с вооружениями. На Кавказском фронте против Турции русские войска вышли в Северную Персию. А союзники по Антанте с целью захвата Константинополя и проливов еще в феврале начали Дарданельскую операцию с высадкой 80-тысячного десанта на полуострове Галиполи. Турки стояли насмерть, многочисленные попытки союзников удержаться на берегу провалились, и к зиме пришлось эвакуировать остатки десанта. По всему миру близкие оплакивали десятки тысяч молодых мужчин, оставшихся на турецком полуострове Галиполи в братских могилах, даже из Австралии и Новой Зеландии, заокеанских доминионов Британской империи, куда от сотворения мира не заглядывали великие тени европейской истории.

В октябре на стороне германского блока вступила в войну Болгария и участвовала в захвате Сербии – снова оправдались опасения Филиппа относительно братьев-славян, – но конца войне все не предвиделось. Хотя численное превосходство было на стороне Антанты, как на Западном, так и на Восточном фронте, однако войска германского блока располагались более компактно, а развитая сеть дорог и коммуникаций на их территории обеспечивала высокую мобильность, позволяла быстро перебрасывать войска и снаряжение с одного участка на другой. Мощная артиллерия, большая плотность войск делали оборону труднопреодолимой; отсутствие открытых флангов, уязвимых стыков обрекали на неудачу попытки прорыва и, тем более, маневра.

Под конец года Ленин приободряется, переезжает в Цюрих, оттуда переписывается с российскими партийными комитетами, ссыльными большевиками в Сибири, поддерживает связь с лидерами европейских интернационалистов, организует транспорт нелегальной литературы на родину из-за границы, выступает с докладами, ходит по библиотекам. Читая газеты, он радуется неудачам царской армии, ожидая, что терпение русского мужика однажды кончится. В публикациях проповедует, что революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своему правительству; что поражение царской монархии, наиболее варварского и реакционного из всех правительств, – меньшее зло, чем поражение Германии, родины социал-демократии; что непосредственный враг – великорусский шовинизм. Он продолжает в письмах жаловаться на безденежье, однако отдыхает с женой два месяца в горном санатории. Одно время Ленин подумывал было перебраться в Стокгольм. Деньги на пропаганду революции в России поступали заграничному бюро ЦК большевиков через доверенных лиц. По донесениям агентов царского Охранного отделения, у отдельных товарищей был негласный контакт в германском посольстве в Стокгольме, где на тот момент объявился и Парвус. Однако непоседливый предприниматель в непродолжительном времени с новыми идеями переместился в Копенгаген, основал там несколько коммерческих компаний и надежное прикрытие для встреч с агентами – «Институт изучения социальных последствий войны». Из нейтральной Дании через Финляндию было удобнее переправлять в Россию агитационные издания и контрабандные германские товары. Экономики северных стран усиленно работали на войну, случалось, тайно на обе воюющие стороны. Это не спасало население от безработицы и карточек на продовольствие, но приносило баснословные прибыли ловким торговцам. Богатство текло в руки даровитого финансиста. Он азартно ринулся в идейную борьбу с царизмом с помощью печатного слова, через книги и создание информационного фона в нейтральных странах, газеты и прокламации для внутрироссийского использования, поддержку националистов на Украине, в Финляндии, на Кавказе. План русской революции запустился.