Читать книгу Возвращение солнца. Часть I. Деревянная сабля - Ирина Фургал - Страница 5

Посмотрите же, до чего он прекрасен, мой город. Он золотой и зелёный, он белый и голубой. Он террасами сбегает к морю, он карабкается по склонам, он шумит ветвями и площадями. Над его переменчивым морем кружат вольные птицы, провожающие и встречающие корабли. Ночью в парках туман и пар от целебных горячих источников, днём – свет, свет и свет на всём и везде, кроме тенистых уголков, где приятно укрыться влюблённым, где радостно посидеть в прохладе. Широкие ступени, крутые улицы, каменные дома со смешными деревянными пристройками, гомонящий порт, иноземная речь, запах рыбы, хвои, цветников и солёной воды…

А кто-то ведь скажет: чересчур много чужаков, вот-вот разведётся грязь, да того и гляди будут драки. Кому-то хватит ума с топором бросаться на дивную иву, приют желающих целоваться. Кто-то осуждает карусели и неумеренный смех. Кто-то пинает щенка разглагольствуя о всеобщем счастье. А тот вон плюёт на ограду дома, в котором внезапно завёлся доход и молодая хозяйка красивее, чем у плевателя. Кто-то скажет: тревожные признаки упадка культуры и традиций, мир катится в бездну… с такими-то жёнами.

Я смеюсь втихаря. Я говорю: глядите на то, что вам приятней. Кто хочет – видит Зло и Тьму, кто хочет – Доброту и Свет. Каждый знает свою красоту в придуманном для себя мире. Каждый находится там, где приятней ему. Мне приятней в смешном доме с пристройками, в саду, где цветёт сирень, где соседи собираются вместе на праздники. Из окна видно море, и я улыбаюсь, вспоминая о вчерашней болтовне ни о чём и о тех, кто улыбался мне. Думаю, это красивый мир. Радуюсь, что живу в нём, вижу его и слышу его звуки.

Это говорю вам я, Миче Аги, один из последних потомков пещерного народа анчу. Моему народу всегда приходилось нелегко, и мне положено бы говорить другое, но, знаете ли, не хочется.

*

В парке играла музыка, и чем ближе к оркестрам, тем громче был смех, чем дальше от них – тем слышнее шорох ног и листвы, шуршание моря, лижущего гальку, и лай собак с ближайших улиц. Где-то всё залито светом фонарей и цветных фонариков, где-то темнота и густые тени, и видно множество звёзд и огней на горах и в море. Мы с Чудилкой, само собой, придерживались людных мест.

Я всё крутил головой, вглядываясь в женские лица и прислушиваясь к женским голосам. Не прошло и пятнадцати минут, как нам встретилась стайка наших бывших сокурсниц, и мы примкнули к весёлым, разрумянившимся девушкам. Чудилка усмехнулся, когда я ринулся к ним с заранее протянутой в сторону Наты рукой. От счастливой улыбки у меня даже шевельнулись уши. И так, улыбаясь во всю возможную ширь, я начал было жаловаться на хлопоты с переездом и ремонтом, которые целых два дня не позволяли мне навестить её. А у Наты такие глаза, и так светло она на меня смотрела, что я подумал: а стоит ли сейчас толковать о ремонте? И увлёк её поближе к музыкантам. И мы как раз танцевали с этой замечательной девушкой, когда я на кого-то наступил, и этот кто-то взвыл и ткнулся носом мне в спину. Как вежливый человек, я сдержал ругательство и обернулся, чтобы извиниться.

– Простите, – пискнул раздавленный чересчур знакомым голосом.

– Ты! Ах ты!.. Где родители? – рявкнул я, поймав за шиворот собственного очень младшего братца. – Понятно, ты опять здесь один, хоть отец запретил…

Вполне справедливо, надо сказать. Это я, маг и взрослый человек, могу за себя постоять. А если на десятилетнего потомка анчу нападёт шайка подвыпивших сторонников Корков?

– Миче, он не один, – обняв меня за плечи, шепнула Ната. Её дыхание приятно пощекотало мне шею, а русые волосы – щёку, от чего мурашки забегали по спине.

Из-за плеча моего сорванца выглядывало глазастое существо с двумя бантиками. Я сразу сбавил тон. Позорить Рики я не буду. В конце концов, я при таком раскладе как-то дожил до своих лет.

– …запретил тебе соваться сюда без карманных денег. Есть? – закончил я нравоучение.

– Нет, – не растерялся хитрый братец.

– На, – сунул я ему в руку несколько монет. И шепнул: – Будешь держаться на виду – никому ничего не скажу. И угости девочку чем-нибудь вкусным.

– Есть, командир, – весело вякнуло хулиганистое существо и, представьте только, взяв свою девочку за ручку, повёл её к лотку с мороженым.

– Ната, – выдохнул я, – гляди, он уже скоро целоваться начнёт!

Моя спутница нежно засмеялась и мы вернулись в круг.

– Что такого страшного, Миче? Вспомни, во сколько лет мы поцеловались в твоём саду, – проворковала она.

– А! О! – мудро сказал я и тоже засмеялся. Это очень забавные воспоминания о легкомысленном детстве.

Я танцевал с Натой, но краем глаза следил за Рики, который, как обещал, держался поблизости. Он понимает, что я волнуюсь за него. А Ната – она такая девушка, что многие хотели бы с ней потанцевать. Я не против, нет, но, когда кто-нибудь подходил спросить у меня разрешения, я думал, что он, конечно, перебьется.

Через какое-то время мы, все вместе, вся наша компания, стояли у карусели, хрустели сладкими палочками и махали руками моему Рики и его девочке. А сзади них – вот умора-то! – сидели Малёк и Аня в красном платье. Колени Малька находились, по-моему, выше ушей, потому что он чрезвычайно высокий парень. Девушка засмущалась, узнав меня, а наш дружок весело улыбался и время от времени тоже помахивал рукой. Девчонки восторженно повизгивали, и за нашими с Чудилой спинами обсуждали незнакомку. Скромная лапочка – таково было их мнение. Да, надо признать, что красный цвет прямо-таки изменил Аню. Прямо-таки в лучшую сторону. Я был уверен, что под кружевом у неё приколота на счастье обычная швейная булавка – та самая, которая оказалась в её кулаке, когда она поймала блестящую пылинку.

– Интересно, кто из нас раньше женится? – задался вопросом Чудила. – Думаешь, тихоня преподнесёт нам сюрприз?

– Сюрприз нам преподнесёт вон кто, – пробурчал я, указывая на очень младшего братца. Он как раз галантно помогал своей девочке сойти с карусели. Вот паршивец, весь в меня!

На выходе поднялась суматоха, и Ане вместе с Мальком удалось улизнуть, хоть девчонки и караулили их, желая рассмотреть Аню и всё про неё разузнать.

– Идёмте, найдём их, – подначивали одни.

– Имейте совесть, дайте людям спокойно погулять, – спорили другие.

А Чудила вдруг больно толкнул меня в бок.

– Глянь, кто там?

А я, видите ли, в то время… Именно так: в то время я плоховато видел, но очки носил не всегда. В тот вечер, например, я их забыл. Плохое зрение – наследство предков, обитавших в полутьме подземных городов. От них же – белого цвета волосы и не поддающаяся нормальному загару, очень, очень светлая кожа. Оттого такие, как Корки, не любят анчу. Им кажется, что мир хорош только тогда, когда все вокруг смуглолицы. Да и то найдут к чему придраться.

– Где? Кто? – я похлопывал себя по карманам в поисках очков.

– Да вон же, там, за скамейкой.

– Там?

– Да нет, за фонтаном. Вон тот, гляди.

– И кто это?

– Ловкач. Да, наверное, он.

– И что?

– Так с кем он?

– Не знаю. С девушкой? Вроде, кто-то в шляпе.

– Ой, дурной! – это Петрик обо мне.

– Не дурной, а слепой, – поправил я.

– Прости, забыл.

Чудила поволок меня сквозь толпу к скамейке, стоящей в тени куста. Я, натыкаясь на гуляющих, торопился за ним, потому что хватка у приятеля железная. Наши девушки остались у карусели. Петрик говорил на ходу:

– С Ловкачом вор, что сидел у тебя. Я его хорошо рассмотрел.

Для меня осталось загадкой, как вообще можно рассмотреть что-либо через всю площадь, но теперь и я видел, как ещё один наш приятель глянул в нашу сторону, а некто в шляпе, смутно похожий на знакомого друга контрабандистов, сразу же растворился в темноте.

Широко улыбаясь, Воки Ловкач шагнул к нам.

– О! – налетел на него Чудила и потряс за плечи. – Он ничего тебе не сделал? Ничего не украл? Чего он хотел, этот, в шляпе?

– Этот? – Ловкач озадаченно оглянулся. – Дорогу просто спросил. Ему к Старой площади надо.

Чудила прямо руками всплеснул:

– Он вор! Ха! Не знает, как пройти! Ха! Проверь кошелёк, ты, растяпа!

С этими словами Петрик лично и ловко похлопал Воки по бокам, словно бывалый полицейский.

– Кошелёк пропал, – огорчённо поведал Ловкач и вывернул карманы. – Нет кошелька.

– Ну всё, теперь не поймать, – Петрик совсем расстроился.

– Да ладно, денег там было мало. Сам кошелёк жальче. Дядин подарок. – Ловкач повздыхал, а потом обратился ко мне: – Привет, Миче, как поработал?

– Превосходно! – сообщил я, обрадовавшись, что ещё кому-то можно рассказать о своём первом настоящем рабочем дне. Подбежали наши девчата, подбежал мой очень младший брат. Без девочки. Она ушла с родителями, а мой мальчишка остался бы один в темноте, если б не я.

– Мне надо домой, – осчастливил он меня сообщением. – Я, конечно, уже мог бы пойти, но если тебе не сказать, ты переволнуешься и умрёшь прямо тут под кустом.

Ну, вообще-то, да. Прямо в точку. Однако, в мои планы не входило покидать Нату, парк, и идти провожать сорванца.

– Зачем тебе домой? – хором удивились мы все. – Гуляй с нами, раз уж ты здесь.

Но нет. Сознательный Рики взвалил на себя важную работу и рвался её доделать. На юбилей школы родители собрались преподнести директору, очень достойный женщине, ценный подарок. Они собрали деньги и решили заказать у папы красивые серьги. Узнав об этом, Рики вызвался лично выполнить заказ. Это была бы его первая серьёзная работа. И первый солидный заработок, между прочим. И наш папа, и родители учеников оказали ему такое большое доверие. Всё равно до осени было всё лето, и, если бы вдруг что-то пошло не так, папа или я успели бы вмешаться и исправить.

Рики сам себе установил сроки и уже нарисовал эскиз. Задумка ему самому очень понравилась, но он не успел показать рисунок ни мне, ни родителям. В гости к Рики сегодня днём забежал приятель Тиле и мальчишки увлеклись поделками из бумаги. Затем они прибрались в комнате, бросив в кухонную печь ненужные бумажки, тут же, на кухне, стащили несколько котлет и, завернув их в другие листки из Рикиной комнаты, отнесли ужин бродячим собакам. После этого эскиза никто не видел. То ли он уплыл в виде кораблика по ручью – притоку Иканки, то ли сгорел в печи, то ли был облизан и погрызен голодными псами. А утром Рики обещал представить рисунок на папин суд. Папа должен был некоторое время провести в Лечебнице – я же говорил, что он неудачно упал. Рики хотел, чтобы отец оценил его старания до отъезда. На вечер у братца было назначено свидание с девочкой, но теперь необходимо было заняться восстановлением эскиза. Пришлось признать, что это уважительная причина, чтобы покинуть нашу компанию. Я вздохнул. Ничего не поделаешь, придётся провожать растеряху до дома.

– Не надо меня провожать! – возмутился Рики.

– Терпи, дружок, ничего не поделаешь, – с трагическим видом Чудилка похлопал Рики по плечу. – Раскрой глаза и посмотри: это же Миче. Он всё равно тебя проводит.

– А! Ну да! – опомнился мой ребёнок и широко улыбнулся. – Это же Миче!

Раньше надо мной посмеивались за стремление всегда опекать младшего брата, теперь даже никто не хихикнул, все давным-давно привыкли. Рики весело распрощался со всеми, и мы с Натой откололись от компании, чтобы отвести его домой. Наняли извозчика, потому что Рики торопился рисовать эскиз.

– Миче, ты лучше всех! Завтра с утра я у тебя, – сказал он на прощание, крепко обняв меня и расцеловавшись с Натой.

Из окна детской можно спуститься на крышу веранды, а оттуда, по яблоне, на землю. И в обратном порядке. Такое проделывал я, а теперь – Рики, пока родители в гостях, например, а прислуга мирно пьёт чай и думает, что ребёнок спит или читает.

*

– Идём, – позвала Ната, когда ветки яблони окрасились золотым светом из окна детской.

– Куда? Целоваться?

Посмеиваясь, мы двинулись вниз по улице.

Простите, кажется я не сказал… Не объяснил как следует… Ничего, я исправлюсь, расскажу сейчас. Это важно. Мы с Натой просто друзья, и дружим с тех пор, когда ещё не стесняются писать в штанишки. Мы просто друзья – это уяснить совершенно необходимо. Но пройтись с красивой девушкой по набережной всегда здорово. Ната очень, очень красива.

Мы брели к морю. И, хотя мы только друзья, близость Наты волновала меня так, что захватывало дух, в общем, как всегда. Даже в детстве я испытывал что-то такое. Но это именно проявление дружеских чувств – не правда ли? Кажется, я не сводил с неё глаз, я с удовольствием глядел бы на неё всю жизнь, и почему-то меня всегда тянет коснуться её, когда она рядом. Не знаю я, как можно идти с Натой и не смотреть на неё. Знаете, как Ната улыбается, какие у неё выразительные глаза и тёплые руки, а ладошки в мозолях от вёсел и снастей и такой маленькой садовой тяпки? И она очень умна, она училась лучше всех, просто как Петрик, поговорить с ней одно удовольствие. С Натой легко, спокойно и весело, и всё в тысячу раз красивей и интереснее, чем без неё, а её русые волосы пахнут махровыми жёлтыми цветами звезчатки. Будь я древним воином, и участвуй в турнире, я участвовал бы с ярко-жёлтыми ленточками на груди и копье, потому что это Натин любимый цвет. Как я колотил мальчишек, если они обижали её! Я знаю, что она любит, во сколько встаёт, где училась играть на читре, что думает по поводу проигрыша команды Някки команде Ануки, что терпеть не может кислые яблоки, и в театр на трагедию её приглашать бесполезно, а вот на комедию – другое дело, и это мне по душе. И ещё приятно, что они с моим Рики большие друзья. Мне, наверное, всё в ней нравится, и всегда нравилось. А восхищаться своим другом – что может быть естественней и приятней? Я восхищаюсь Натой. Как другом.

В поредевших к ночи толпах гуляющих, мы снова увидели Малька и его Аню, но не стали их окликать, мы же воспитанные люди.

– Как романтично, – говорила Ната, любуясь огнями, и тёмным морем, и пёстрыми нарядами, и красноватым светом маяка, и подсвеченными снизу тёмными кронами парка. – Пойдём к пляжам?

– Давай, – согласился я. – Между прочим, мы с Рики уже купаемся.

– Надо как-нибудь выбраться всем вместе. Может, завтра?

– Может, – согласился я. И тут меня окликнули, чему я был вовсе не рад. Мало того, волна злости, захлестнувшая меня, помешала мне услышать начало фразы и увидеть говорившего.

– …А если ты, Ната, бросишь его, к тебе может посвататься приличный парень, – говорил Кохи Корк, который на год меня старше и лет на сто дурее.

– Да, даже Кохи может посвататься, – загоготал кто-то из его компании. Пьяноватые парни выдвинулись из темноты. Их противный предводитель продолжал изгаляться:

– А то ведь, пока ты прогуливаешься с этой бледной поганкой, приличные кавалеры на тебя и не взглянут.

– Кохи, – сказал я, – уйди по-хорошему. Или опять будет драка. В прошлый раз ты отделался сломанным пальцем, а в этот раз будет кое-что похуже. И снова твой отец станет платить штраф, потому что начал ты.

– Ребята, он струсил! – заголосил идиот. – Его и пальцем тронуть не собираются, а он уже угрожает. Да мой отец…

– Вот и славно. Идём, Ната, – обратился я к своей спутнице.

На самом деле, меня так и подмывало много чего высказать Кохи. Унизить его так, как он всегда пытался унизить меня. Например, спросить, хорошо ли он нынче схлопотал от папочки. Я был уверен, что здорово – неспроста ведь он так напился. Неспроста прицепился ко мне, едва увидев. Но нет. Почему-то мне очень неприятна была картина, нарисованная воображением: Кохи, с покорным видом потирающий шишку, и старый злыдень – его отец с перекошенным от ярости лицом. Язык словно одеревенел. Словно никогда в жизни я остроумно не отвечал на выпады Кохи, словно никогда не видел его, потирающим шишку, поставленную лично мной.

Компания Кохи перегородила нам путь.

– Думаешь, раз ты маг, тебе всё можно? Гулять с нашими девушками, ходить по нашим улицам… Ты – вонючий белёсый анчу, а их место – в каменных дырах. Тех, кто вылез оттуда, мы загоним обратно или вырежем под корень.

Дружки Кохи подвякивали из тени, но он что-то разошёлся пуще всех. Упился вина по самые уши. Обычно Коркин сын гораздо изобретательнее в оскорблениях, его намёки тонки и язвительны, слова остры, как нож, и даже выражение лица может быть таким, что вам покажется, будто на вас плюнули. Но сейчас он брехал, словно глупая шавка, и фразы его были фразами его отца, человека тупеющего в приступе злобы. Язык у Кохи совсем заплетался. Даже не интересно.

Сказать по правде, с тех пор, как мы повзрослели, такие стычки между мной и Кохи происходили не так, чтобы часто, но регулярно. В университете и общественных местах старший сын Корков демонстрировал презрение ко мне, проходил мимо, вздёрнув нос и поджав губы, но, чувствовал я, в душе его всё клокотало при виде меня. Время от времени его прорывало, он цеплялся ко мне и порывался драться. Я – анчу, а наследничек Корков из породы анчуненавистников. Не знаю, зачем он снова и снова распускал руки: я искуснее в драке, и парню здорово доставалось от меня. Наверное, это семейная традиция, которой нельзя пренебрегать. Как вы уже поняли, мне тоже не всегда удавалось равнодушным проходить мимо Кохи.

– Тебя вырежем первого, – сказал болван.

Рядом неожиданно, словно из-под земли, нарисовался Малёк, высоченный, как его отец. Он нашёл Ане извозчика, а сам вернулся к нам.

Из шайки Кохи раздался голос:

– Миче – хороший парень, это все знают. Не лезь к нему. Он не виноват, что таким родился. Наш кузен, между прочим, вообще на костылях, так что, он от этого хуже?

Это выступил Хрот, младший брат Кохи. Тот поднял брови, икнул и сказал удивлённо:

– О! Вякнул! С тобой потом поговорю.

Смешная угроза: все знают, что братья Корки души друг в друге не чают.

– Да, – дёрнула плечами Ната. – Вы побеседуйте, а мы пошли.

Наша компания попыталась обогнуть их компанию, но пьяный Кохи вытянул руку и схватил меня за рукав.

– Не попадайся мне в тёмных местах, Миче, – любезно предупредил он меня. Я собирался отшвырнуть его посредством магии, но Малёк молча и нежно взял Кохи за запястье – и подёргавшись в его пальцах, тот отшвырнулся сам. Однако, несмотря на присутствие Лёки, Кохи не успокоился. Нырнул ему под руку, схватил меня за рубаху на груди, и тут же, моментально, разгорелась бы драка. Мне не хватило мига, чтобы нанести удар. Хрот, младший братец, метнулся ко мне и вцепился в правую руку:

– Миче! – крикнул он, глядя на меня круглыми глазами. – Миче, постой!

Я постоял.

Хрот – он противный и нудный всезнайка и задавака. Ему ещё год предстояло учиться в университете, но, право, не знаю, чему. Всё чаще я видел, как он беседует на равных с профессорами, я читал его статьи в университетском журнале. В журнале, посвящённом истории. В своих статьях, между прочим, он ни разу не высказался худо в адрес анчу или королевской династии Охти. И я признавал, что выводы, которые делает выскочка – это очень правильные выводы. Если не знать, кто автор, можно проникнуться уважением и восхищением. Ладно. Даже зная, можно проникнуться. Я же вдобавок знал самый главный секрет Хрота, но, поскольку был весь такой проникнутый, не выдал его никому, никогда. И, против воли, уважал младшего из Коркиных детей ещё больше благодаря этой тайне. Я чувствовал, что Хрот платит мне взаимной симпатией. Это не мешало нам время от времени пререкаться и драться. Правда, ни он ни я не являлись в этих случаях зачинщиками. Это были, так сказать, коллективные ссоры, как сейчас, или потасовки стенка на стенку, где хочешь-не хочешь, а надо поддержать своих.

– Миче, – торопливо говорил Хрот, отдирая пальцы старшего брата от моей рубашки, – мы выпили, понимаешь? У Кохи день рождения. Он несправедлив к тебе, всегда задирает тебя, но, не бей его сейчас, когда он в таком состоянии. Пожалуйста, пусть сегодня не будет драки.

– Да пожалуйста, – пожал я плечами.

Но пьяные дружки Коркина сына, придвинулись вплотную, и Лёка уже кого-то невежливо отпихнул, а голову самого задиристого прижал к себе локтем, хоть парень и брыкался. Ната схватила сломанную ветку и держалась поблизости от Лёки. Хрот и ещё трое-четверо парней, в том числе и кузен на костылях, безрезультатно призывали компанию оставить нас в покое.

– Кохи, – крикнул Хрот в отчаянии, – пошли-ка на наше место под мостом! Купим ещё вина и будем пировать до утра, как в прошлый раз.

«На наше место под мостом»? Я подумал, что ослышался. У Кохи ведь день рождения. Разве не следует им вернуться в свой богатый дом, к праздничному столу?

Я постучал Хрота пальцем по плечу:

– Пировать под мостом?

Из-за его головы я глянул на Кохи.

– Тебе какое дело, Аги? – завопил тот.

Мне, конечно, никакого дела нет до того, что в семье Корков не празднуют день рождения первенца. Что он сам угощает свою банду в каких-то таких местах…

– Миче, «Под мостом» – это кафе у Икки, – усмехнувшись, сказал мне Хрот.

– Вот и ступайте туда! – взмахнув веткой крикнула Ната.

Но, Кохи, как видно, надо было выпустить пар. Он не мог упустить возможность подраться в свой день рождения.

– Тебе чего, Аги? – он обошёл Хрота и опять схватил меня за рубаху. – Не получал давно?

Не отпуская пленника, прижатого локтем, Лёка вытянул длинную ногу и отодвинул от меня Кохи. Чтобы удержать равновесие тот попятился, попятился и – вот не повезло бедняге! Он попал как раз в объятия любезного своего папочки, вышедшего на набережную с целью прогулять мамочку. Хрот закусил губу. Я насмешливо глядел на него, давая понять, что всё мне ясно: родители или не помнят о празднике сына, или не считают этот день праздником. Иначе с чего бы им совершать обычную вечернюю прогулку вместо того, чтобы танцевать, угощать гостей и выслушивать тосты в честь Кохи. Ох, как затряс папочка сынка, но так, чтобы случайным прохожим казалось, что они просто беседуют. Надеюсь, то, что отец шипел в пьяную рожу сынули, немного отличалось от простого пожелания доброго вечера. Я расслышал только слово «позор», повторённое несколько раз. Юродивый Хрот скакал вокруг и пытался оторвать Кохи от папаши. Мама Корка стояла в величественной позе, прикрывая ссору собственной фигурой. Молодые и пьяные приятели топтались поодаль, понурив головы. Мы с Натой и Лёкой хотели улизнуть, но папа Корк рыкнул, как медведь:

– Миче Аги!

– Что, господин Кырл?

– Я сказал своему сыну, чтобы он не цеплялся к тебе.

– Спасибо, господин Кырл.

– Но ты постоянно попадаешься у него на пути! – бедный глава семейства покраснел, как его собственные ботинки. Может, добрая Эя допустит, наконец, чтобы его хватил удар?

– Ничего не могу поделать, господин Кырл, – сдерживая смех, ответил я. – В нашем городе все места для гуляния наперечёт.

– Анчу вообще не место среди людей, – пошёл пятнами старший злыдень. – Им вообще не место в нашем мире…

– Позову стражу, – хором сказали Ната и Малёк. – Опять будете штраф платить.

– Вам чего надо? – уточнил я. – Хотите, чтобы я отправился жить в пещеры?

– Я хотел бы, чтобы таких, как ты, не было вообще. Позор государям, позволившим анчу жить среди нас.

Тут я не сдержался и хмыкнул.

– Так предъявляйте претензии королю.

– Предъявим, не сомневайся, – пьяно высказался Кохи. – И очень скоро.

За это он получил оплеуху от папочки и улетел в кусты. Лицо Хрота исказила болезненная гримаса, он словно окаменел напротив папаши и так глядел на него, словно перед ним был не благородный отец, а я, вонючий анчу.

– Ступай домой, Миче Аги, и постарайся сидеть тихо. Не раздражай нас, а то всё будет гораздо хуже, – подала голос Коркина матушка.

– Спасибо, что разрешили, – улыбнулся я, подхватил Нату под руку и двинулся вперёд, Малёк пошёл следом.

– Посмотрим, кто последним будет смеяться, – изрёк из-под куста именинник.

– С днём рождения, Кохи! – обернувшись, насмешливо бросила Ната.

– С чем? – нахмурив лбы, хором спросили родители.

Ната сказала:

– У Кохи день рождения. Вы не знали?

– С каких это пор у тебя день рождения? – под такой забавный вопрос мамы Корки мы покинули это место. У меня было желание применить заклинание Длинного Уха и подслушать разговор папочки с сыновьями, но я сдержался: зачем мне это?

– Всю прогулку испортили, – пробормотал я.

Малёк же бурчал о своём ужасным басом:

– А может, готовится заговор. Слышали, что говорил Кохи?

– Как всегда ерунду нёс, – фыркнула Ната. – «Вырежем – не вырежем».

– Кохи такого не говорил раньше.

– Трезвым был.

– Не нравится мне всё это. Контрабандисты осмелели, как никогда. Разные слухи ходят. И эти Кохины выкрики…

– Лёка, – засмеялась разумная Ната. – Ты видишь: дома не помнят, что у сына день рождения. Будь хоть заговор, хоть переворот, Кохи не поставят в известность.

Лично я был согласен с Натой, а Лёка – нет.

– Всё равно скажу Чудилке. Уж он сообщит куда надо.