Читать книгу Омут мечты - Ирина Игоревна Тарасова - Страница 1

Вы когда-нибудь ощущали на себе чудодейственную силу мечты? А фантазии? А фантазийной мечты? Этакая сказка, но мечта. Когда в этой сказке ты главный герой, но не просто все события вертятся вокруг тебя, а скорее ты сам вертишь всё вокруг себя. Ты управляешь этой сказкой! Ты управляешь миром этой сказки!

Таким был мой отец Грегор Вайт. Он мог настолько ярко, красочно, эмоционально-объёмно и пугающе-реалистично рассказывать сказки на ночь, что мне потом снились невероятные, захватывающие и фантастические сны. Эти сновидения позволяли мне забывать о моей серенькой действительности и грустной реальности. Во многом благодаря этим сказкам я обрела относительный покой. Однако понадобился год таких сказок, чтобы не сойти с ума после смерти мамы.

Меня зовут Олли и в то страшное утро шестого апреля я проснулась ещё затемно, вставать было слишком рано, но знала, что уснуть уже не смогу. Накануне мне исполнилось восемь, но стала я чувствовать себя старше уже семь месяцев назад. И не просто старше, а взрослой. Когда заболела мама, папе пришлось бросить все силы на её лечение, ему было некогда следить за мной, а я и не смела просить. Просто пришлось жить самостоятельно. Но была ещё бабушка, мама моей мамы (чтобы я без неё делала!), в свои шестьдесят она продолжала активно работать и заглядывала к нам на выходные, чтобы помочь, или я к ней, чтобы не мешать страдать папе дома. Папе было очень плохо, его страдания были тяжелыми и затяжными, не для детских глаз и ушей. Так мне говорила бабушка. Маму я редко видела, хоть и очень просилась к ней в больницу, но туда и папу не всегда пускали. Так он мне говорил.

С папой мы не были близки, совсем! Не то он хотел сына, не то я была незапланированным ребёнком и родилась, когда мои родители были слишком молодыми, не то всё вместе сразу. Этими вопросами я задавалась уже гораздо позже, и гораздо позже эта тема отразилась на мне. Любовь обоих родителей мне обеспечивала моя мама, только на ней строилась наша семья, мы с папой любили её безмерно, а она – нас, и эта нить начала стремительно и жестоко рваться.

С мамой я была счастливым ребёнком, самым счастливым на всём свете. Мир казался радостным и добрым, всё виделось в красках и музыке. Она давала мне чувство защищённости и спокойствия, я с ней познавала и изучала жизнь, получала любовь. С момента, как она попала в больницу и уже больше не пришла оттуда, началось то самое болезненное взросление. Мне её очень не хватало, и я постоянно плакала, каждый день, на ночь в подушку, просто не хотела никому мешать. Теперь «не мешать никому» стало моим правилом! Мне по-детски было плохо, я не понимала, что происходит и почему. Тогда я просто перешагнула этап детства, не пережив его, и стала изображать из себя взрослую. Так мне казалось, что я справляюсь с ужасной реальностью этого мира. Как же я ошибалась!

Возвращаясь в то утро шестого апреля, в день, после моего дня рождения, которого никто не праздновал, я встала, как всегда, позже папы. Он уходил очень рано, я всегда его слышала, но по привычке старалась не мешать ему. У него видимо была такая же тактика, по крайней мере я верила в это. Не мог же он просто забыть про меня! Завтракать, да и вообще нормально кушать, я перестала уже как месяц, просто умылась, собралась и отправилась в школу. По дороге я как обычно встретила свою подружку Натали. Её непрекращающийся поток слов приводил меня в некоторое подобие чувств, чтобы выглядеть в школе нормальным среднестатистическим ребёнком, которого я изо всех сил преподносила окружающим. Уже на втором уроке меня вызвали к директору. Там мне подтвердили тот факт, что я стала взрослой, ведь когда перестаёшь жить вместе с родителями, ты становишься взрослой. У меня больше нет мамы, а она была за обоих родителей. Мама была моим миром, и он разрушился.

Для меня это была трагедия. Как в тумане прошли похороны. Я их почти не помню, мне было плохо, а потом произошёл взрыв. Кажется, это взорвались мои нервные клетки. От разрывающей на кусочки боли меня просто парализовало. Домой уже принесли на руках. Папа пропал, за мной стала ухаживать бабушка, которая взяла отпуск, чтобы поставить меня на ноги. Но даже по прошествии её отпуска ничего не изменилось. Целыми днями я лежала и смотрела в потолок. Бабушка делала всё: переворачивала меня, мыла, кормила (ела я плохо, через месяц встал вопрос о кормлении через зонд). А ещё бабушка каждый день старалась уговорить меня жить. Врачи разводили руками, так как помимо истощения, со мной всё было в порядке. Бабушка обивала пороги больниц, настаивала, боролась, пока не услышала от врачей, что у меня проблемы с головой и я сошла с ума. Других причин быть не может.

Этот период был как в тумане, но до сих пор помню ощущение, что это был мой персональный ад. Боль душевная и физическая рвала меня на части, которая сменялась чёрной прожигающей пустотой, затягивающей в такие ужасы, что я безмолвно кричала. Спустя время остались только редкие отрывки, чёрно-белые размазанные картинки, которые так и живут в моей голове, но тут мой мозг постарался и сохранил самые ужасные картинки. Они и по сей день мой кошмар.

Я смогла вернуться к жизни. Первое моё осознанное воспоминание – это звук. Вроде как знакомый, будто издалека. Он был определённо мне знаком, но я не могла идентифицировать его. Этот звук постепенно обретал очертания, тональность, а вскоре и смысл. Я помню, как зацепилась за него своим сознанием и каким-то чудом держалась, однако срывалась и снова проваливалась в свой собственный ад. Когда, преодолев тернистый путь моих кошмаров, звук снова появлялся, я будто за спасательный круг цеплялась за него и старалась не отпускать. Тут я поняла, что хочу бороться, чтобы только слышать его. И услышала. Это был мой папа.

Папа вернулся спустя три месяца, когда бабушка уже потеряла надежду и невероятно устала. Я же была на грани, той самой, когда уходят навсегда. Буквально накануне я пережила очередной безмолвный, но собственный кошмар, и у меня остановилось сердце. Врачи реанимировали меня и на скорой отправили в больницу. Туда и пришёл папа. Он без объяснений остался со мной, а бабушку отправил домой, сказав, что теперь он будет заботится обо мне. Это его голос я слышала, именно его голос стал моим якорем спасения. Папа разговаривал со мной постоянно, именно тогда он начал рассказывать мне бесконечные сказки, описывать волшебные миры и населяющих их фантастические создания.

Далеко не сразу, но я пришла в себя. Папа и бабушка обрадовались. Врачи снова разводили руками и называли это чудом. Сложно не согласиться. А когда через месяц я смогла пошевелить пальцами, то тут уже пришлось приводить в чувства сильно переволновавшуюся бабушку. Она целый день не могла остановиться и плакала, молча, сидя в углу палаты, и ей никто не мешал быть наконец счастливой.

Паралич ушёл полностью через месяц и наступил период реабилитации. Я училась жить заново: пить, есть, двигаться. Было тяжело и больно, я старалась не плакать, только тихо, пока никто не видит. Кажется эта привычка навсегда. Днём реабилитация, а вечером сказки, но думаю это тоже было частью реабилитации. Не скажу, что мы с папой стали близки, но точно смогли немного приблизиться, мы учились быть вместе наедине. Папа ведь тоже проходил свою реабилитацию.

Выписали меня восьмилетнюю с весом двадцать пять килограммов, с кучей рекомендаций и невероятно сложной программой восстановления на дому, а также необходимостью посещения психотерапевта. Дома же всё пошло намного быстрее. Довольно скоро, я смогла самостоятельно пойти во второй класс, дополнила всё это различными секциями и кружками. Папа днём работал, вечером приходил домой и мы садились кушать, чаще всего молча. Я почему-то не очень помнила каким был папа в прошлой нашей жизни, до всего случившегося, но теперь он стал таким, в определённой степени заботливый, давал мне защиту, чувство контроля над происходящим, уверенность в завтрашнем дне, а главное продолжал продлевать мне жизнь своими историями.

Истории, сказки, рассказы…. Называйте как хотите. Они были якорем в этом новом для меня мире. Днём я привыкала к новому миру без мамы, а вечером погружалась в новые миры, созданные папой. Я верила в эти истории, переживала каждую лично, представляла героев, погружалась в них на столько, что могла почувствовать тепло сказочного солнышка, прикосновение ласкающего ветра, рваное дыхание серебристого летающего скакуна у себя на ладони, далёкие шаги могучего хранителя гор, зовущего силы природы, перешёптывание шептунов на границы мира добра и зла, притягательный зов хранителя междумирья. Меня затягивало, призывало, уносило в забытье…

Благодаря реабилитации я стала сильнее, чем была когда-либо, самостоятельней, чем может и должен быть школьник, я действительно максимально поборола боль от случившейся трагедии, позволила своей жизни вести меня дальше, жить эту новую жизнь, радоваться каждому дню, позволяла окружающему миру показывать мне новые горизонты, ставить цели и достигать их. Поэтому в какой-то момент я поняла, что папа стал отставать от меня, точнее как будто замер в своей борьбе за жизнь. Но я так и не поняла боролся ли он вообще, поскольку за два года после смерти мамы мы так ни разу и не заговорили о ней, мы вообще особо не разговаривали, исключительно деловые разговоры по хозяйству. Папа же продолжал погружения в свои миры, где он уже не описывал дивную природу и фантастические составляющие, а зачастую был главным героем, сильным, могущественным и неизменно кого-нибудь спасал, объединял народы, руководил восстанием и в итоге вставал во главе престола, города, страны, этого самого мира.

У меня же были друзья, уроки, книги (я очень любила читать), поэтому сказки на ночь от папы постепенно были заменены моими новыми увлечениями. Папа не стал настаивать, просто молча отошёл и стал задерживаться на работе, а порой возвращаться домой только через сутки-двое. Об этом он писал мне в сообщении простой фразой: «Я задерживаюсь на работе, буду завтра». Сперва я переживала, но постепенно привыкла и молчала, чтобы снова не мешать. Так мы прожили ещё год.

Всё произошедшее со мной за последние уже почти три года подготовило меня ко многим испытаниям, мне часто приходилось отбиваться в школе и на улице, в том числе и физически, во мне неожиданно проявился боевой характер. И всё же я не была готова к тому, что папа пропал шестого апреля, на следующий день после моего дня рождения (одиннадцатилетие я отметила с бабушкой) и ровно через три года после маминой смерти.

Проклятое шестое апреля. Но в этот раз я недолго страдала. Через неделю уже переехала жить к бабушке, а ещё через шесть лет пропала я сама.