Читать книгу Прогулки по прошлому и настоящему. Рассказы. Эссе - Ирина Ишимская - Страница 33

В маленькой комнате c тяжелыми портьерами, красным ковром на полу в самом углу на тахте возлежал человек-поэт и улыбался. Совсем близко напротив стояло кресло. Я села в него и застыла. Наступила минута молчания. Сияя своими огромными, странными от зеленого змия глазами, облокотившись рукой на голову, как великолепный артист, он спросил меня.

– Зачем ты пришла сюда?

– Как зачем, – я возмутилась, – разве вы не звали меня? Мне сказали, что вам плохо, но я могу уйти.

– Нет, ну-ну.

Развалившись картинно, выдвинув руку вперед, он говорил, что ему действительно плохо, что он устал, очень устал и что я это скоро пойму почему-то. Я вцепилась в ручки кресла и сидела в боевой готовности отразить атаку. Смотрела на его ботинки, которые стояли рядом с кроватью, ботинки бога, что сняты и валяются просто так. Понимая, что происходит что-то значительное, трясясь от страха, я думала: «Зачем он устроил этот спектакль? Как грубо он испортил всю игру».

И чтобы остановить дрожь, я надулась и замкнулась. Вдруг в комнату вошел хозяин. Все внимательно оглядел и, кажется, чем-то довольный вышел. Я повернула голову и стала смотреть на тонкую занавеску в щель между портьерами.

– Как только я увидел тебя, сразу понял – это талант, как под призмой просветилось. Только не связывайся с теми…

Потом он говорил еще что-то о нашей схожести. Мне вспомнился стих Николая Рубцова:

Он говорит, что мы одних кровей

И на меня указывает пальцем.

А мне неловко выглядеть страдальцем.

И я смеюсь, чтоб выглядеть живей.

– Тебе сколько лет? Семнадцать?

– Нет.

– Шестнадцать?

– Нет.

– Ну не пятнадцать же?

– Мне уже восемнадцать с половиной, почти девятнадцать.

Изумлению его не было предела.

– Почти девятнадцать? Я думал – гораздо меньше. Кроме меня, тебе никто не поможет. Помоги и ты мне. Я уже который месяц не могу уснуть.

Тут он резко привстал и сделал движение вперед. И в то же время я оттолкнулась и забилась в самый угол кресла. Вот и все. Затем он стал надевать носки, предоставив мне счастливую возможность наблюдать за божественными облачениями. В кресле с ним я оказалась, не понимая как, выйдя из маленькой комнаты в зал и не обнаружив там никакой компании, все ушли почему-то. Остался только хозяин – несостоявшийся врач – и садовница. Полубог целовался с зеленым змием и просил:

– Не злись.

Я отвечала:

– Я не злюсь.

– Нет, ты злишься.

– Нет, я не злюсь.

Хозяин и садовница говорили о чем-то бурно и горячо. Она сказала: «Да, это было все раньше, но теперь я стала монашкой, да, стала монашкой». Дворник закричал, чтобы она не злила его. Человек-поэт налил мне в стакан какой-то белой жидкости. Я выпила и ничего не почувствовала. Он посмотрел в рюмку, потом на меня и округлил глаза. Потом он целовал мне шею и разглядел, что у меня что-то красиво сложено. Я же сидела как чурбан. Когда зеленый змий овладел им полностью, он стал курить и тушить окурки о мои новые вельветовые брюки. Я отодвинула его руку и предложила ему тушить о свои.

– Трудно нам будет потом, – произнес он исторические слова. – У тебя появятся новые увлечения.

Я удивилась такой мысли. И подумала, что у меня-то не появятся. А вот у богов всегда появляются. Он посмотрел на меня и ответил на то, что не было сказано.

– И у меня появятся. А ты, оказывается, еще совсем ребенок. Но Бэлла ребенок хуже тебя. Она бы не стала вот так сидеть.

Кто такая Бэлла – я так и не узнала.

Он поцеловал меня. Это был первый поцелуй в моей жизни.

– Не один вы такой, – выдала я очень умную мысль, когда он встал с кресла и пересел на диван. Богочеловек окинул меня долгим взглядом и сказал:

– А может быть, один.

Дворник с экстенсивной дамой опять спорили о чем-то. Она сообщила, что стала чистенькая. Он закричал, что не станет с ней спать. Садовница что-то ему ответила, и он ударил ее в лицо.

– А зачем она меня злила.

На зеленом ковре разлилась кровь. По моей просьбе хозяин-дворник принес белое вафельное полотенце. С ним на голове несчастная садовница и удалилась. Дворник же нервно ходил туда-сюда. Потом он несколько раз выключал свет и кричал что-то неприличное. Наконец он разозлил человека-поэта, и тот ударил его кулаком в лицо. Бывший врач заплакал, закрыл голову руками и умолял, чтобы его не били. Но человек-поэт уже не замечал его. Он, целуя меня в шею, сообщил, что сейчас закажет такси и мы поедем куда-то. Затем, почти не держась на ногах, наклонился вперед, развел руки в стороны и выдохнул:

– Ничего, мы еще полетаем, коммунисты проклятые.

В таком состоянии я и оставила его. Да простит меня Бог.

Через неделю он встретил меня в волшебном доме с совершенно серьезным лицом. Началось долгое познавание жизни. Заиграла скрипка недомолвок, обид, взглядов, ревностей, противостояний.

Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,

Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,

И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,

И когда пылает запад и когда горит восток.

Н. Гумилев «Волшебная скрипка»