Читать книгу Улица Лунных кошек - Ирина Клюшина - Страница 7

Гудара разливала ароматный чай по кипельно-белым кружевным чашкам. На столе красовалась бутылочка белейшего молока, печенье на полосатом блюдце с отколотым краешком ожидало своего часа.

– Руки помой, – как бы невзначай произнесла Гудара. Она разглядывала только что отремонтированный фонарик и смотрела сквозь него на свет.

– Слушаюсь, – повернулся Егор в поисках раковины или, может, ручного умывальника. В этой аскетичной комнате могло быть все и ничего сразу.

– Сзади тебя раковина, – кошка то снимала, то надевала очки.

Егор обернулся и увидел у стены крохотную раковину, в которой можно было помыть разве что чашку из-под чая. Чересчур тут все эргономично, ничего не мешается и появляется только в нужный момент. Где же оно хранится, и сколько еще богатств и ушастых кастрюлек спрятано?

Домыв руки и не комментируя появление раковины, Егор обтер их о спортивные штаны. В местах, где попала вода, ткань заиграла пятнами неоднородного цвета. С печальной надеждой он произнес:

– Испортил я все. Руки-корявки у меня.

– Ну, почему сразу корявки? Ты сделал что-то новое, но я не знаю плохо ли, хорошо ли.

– Откуда взялось это перо? И сквозняк некстати ворвался. Я бы предпочел ничего не делать, особенно, когда чувствую, что промахнусь, или не получится. Знаю, что сработает закон подлости.

– Скажи мне, а какую музыку ты любишь?

– Да разную люблю. Все зависит от настроения.

– Иначе вопрос задам. Тебе нравится рок или Моцарт?

– Фу-у-у, только не Моцарт. Только не этот сопливый клавесин!

– Так ты слушал Моцарта? – Гудара смеялась и смотрела на Егора. Какой же он смешной в своих суждениях, милый и прямолинейный. – Знаешь слово «клавесин».

– Знаю и что? Вот к примеру, рок мне нравится больше, а Моцарт – старье.

– А я не про старье тебя спрашиваю. Посмотри на это с точки зрения классической музыки. Когда-то только Моцарта называли классикой, а рок был новым направлением в музыке. Ты можешь назвать рок классикой?

– Да! – твердо ответил Егор.

– Тогда, выходит, твои руки-корявки изобрели нечто новое, и сдается мне, что очень скоро в фонариках появятся не только перья, – Гудара замолчала, она думала.

Радуга в ушастых кастрюльках варилась на медленном огне. Егор и Гудара швыркали чаем. Он теплыми струйками проскальзывал в их улыбающиеся рты. Руки Егора и лапы Гудары держались за тепло в кружках.

– Помешай радугу и тяни вверх. Она не должна подгореть, – Гудара дыхнула на свои лапки. – Что-то холодно мне. А ты не мерзнешь?

– У меня не подгорит ни радуга, ни картошка, – подмигнул он, не ответив на вопрос. – Знаешь, какой я мастер в жарке картошки? Я могу часами говорить про то, как аппетитно она выглядит, как вкусно пахнет, а жаренки какие делаю… закачаешься, – Егор потянул ложку вверх, радуга слилась с ложки.

– Радуга открывает путь в любую сторону времени, пространства, энергии. Считай, что она некий трансформатор. Если она будет жидкой, то это попросту вкусная конфета. Попробуй на вкус.

– Не. Я боюсь это есть. Сама попробуй.

Гудара протянула ложку, зачерпнула радугу, лизнула варево Егора и промурлыкала себе под нос что-то еле слышно.

– Ну, что?

– Радуга.

– Я понимаю, что не огурец. На вкус какая?

– Попробуй и узнаешь, – она смотрела на Егора и думала о том, как справиться с тем, что ждет их впереди.

Он взял ложку из ее лап, скривился, но лизнул-таки.

– М-м-м. Неожиданно…

Вкус находился не на языке, он проник под кожу. Тело наполнилось разноцветной жидкостью. Егор взял с полосатого блюдца печенье и откусил, запив чаем, комната поплыла под ногами.

…На полу – разбитая чашка. Женщина сидит на коленях и собирает осколки, молча плачет. Мальчик лет пяти в синих колготках, белой футболочке стоит рядом и в оцепенении смотрит на нее, мужчина отчаянно жестикулирует.

– Ты не можешь так поступить. Нельзя! Ее больше нет, но есть он, и, прошу, останься матерью. Ты можешь не любить меня, но только не его, – мужчина рукой показывает на мальчика.

– Не-мо-гу, – надрывным голосом отвечает женщина и сжимает в руках собранные осколки, на пол медленно падают красные капли крови.

Мужчина поднимает на руки мальчика и выходит из кухни, дверь захлопнулась…

Егор рухнул на пол. Комната поглотила звук падающего тела. Кошка аккуратно обошла Егора, наклонилась над ним. Тот ровно дышал. Холодными подушечками лап Гудара потрогала лоб Егора. Он открыл глаза.

– Жив?

– Жив. Только я не п-понял, что это б-было? – от волнения Егор начал заикаться.

– Нужно успокоиться, – Гудара провела мягкой лапой по его голове.

Видение оказалось коротким, но ярким. В согретой варевом комнате по телу бежал озноб и не собирался останавливаться. Тогда Гудара достала из духовки теплое одеяло и накрыла трясущегося Егора, он закрыл глаза, но из страха открыл вновь и спросил:

– Од-деяло из д-духовки? П-почему?

– Ну, как сказать почему? – она пожала плечами. – Я вижу твой страх и хочу тебя отвлечь. Я не пеку одеяла в духовке, если ты об этом, – попыталась изобразить смех Гудара. – Я должна была предупредить тебя о печенье. Ты уж прости меня.

– А что с ним н-не так? Оно оч-чень вкусное. Мне даже пок-казалось, что п-печенье чернич-чное-прич-черничное.

– Это печенье едят не часто. Оно погружает в прошлое, и тогда можно насладиться моментами, которые уже никогда не вернутся. Если его съесть без подготовки, то увидишь самые темные, тревожные уголки памяти. Я готовлю его редко, но помногу. На всякий случай. Это зрюн-печенье.

В молодости я много экспериментировала с едой, искала неповторимый рецепт и нашла, превратив обычное сахарное печенье в зрюн-печенье. Помогала людям и заметила, что те часто упускают время из-за своей гордыни, ложных убеждений, а некоторые – в силу неопытности. И в момент, когда что-то менять поздно, изнутри начинают атаковать страхи. Избавиться от страхов можно лишь встретившись с ними лицом к лицу, а это возможно лишь в прошлом.

– Гудара, к-какое же это наслажд-дение, когда меня трясет, и я не знаю от ч-чего? Вер-рнее, знаю, но не с-совсем.

– Ты без подготовки его съел. Вот и полезло из глубин всякое. Обычно страхи лезут. У тебя тоже что-то там сидит: темное, похожее на клубок разных ниток. Ко мне иногда приходят взрослые, правда, редко. У них все проросло глубоко, пустило корни. Тут ничем не помочь. Но дети – другое дело. Помочь им я могу, пока их темнота в метании ищет укромное местечко в душе. А вот ты уже на границе взрослой жизни стоишь, и потому темнота корни пустила, но не глубоко. Вырвать можно еще.

– П-пустило знач-чит… А как вырвать-т-то? Туда же не з-залезть руками.

– Руками нет, а радугой можно. Много чем можно. Важно – знать что это. В видении были твои родители и ты?

– Д-да.

– Расскажешь?

– Поп-пробую, – Егор глубоко вздохнул. Тело под теплым одеялом расслабилось, будто что-то высвободилось, и он начал неторопливый рассказ. – Сам я п-помню мало, большую ч-часть мне рассказала б-бабушка.

Лето. Жара. В нашей комнате открыто окно. Подоконники широкие, на них сидеть можно и там всегда стоят цветы. Но сегодня их там нет. Мы с сестрой на полу. У меня машинки и железная дорога, а у нее – куклы, разноцветные такие. А вот, сестра карабкается на подоконник. Что!? Не понял, что это было? Она просто исчезла в окне.

Прибежали родители. Мама бросается к окну. Кричит. Как страшно кричит! Аж холодно внутри. Отец трясет меня, что-то спрашивает, паровозик жужжит колесами по рельсам, гудит. Не хочу! Не хочу! Не трогай меня, отпусти! Я хочу в мой домик!

– Что было дальше я не знаю. Они, наверное, побежали вниз или еще куда, но я один сидел под столом и ковырял обои. Я только сейчас услышал их слова. В моей памяти лишь обрывки картинок. Я даже не помню, чтобы отец меня уносил или отрывал от мамы. Бабушка говорила, что уговаривала маму вернуться в семью, но безуспешно. Она ее почему-то жалела и утверждала, что я обязательно ее пойму, когда вырасту. Вырос. Но не понял.

Почему-то я оказался не нужен маме без сестры. А мама ведь не умерла. Она просто ушла. Я так ждал ее. Искал среди прохожих.

– Представляешь, оказывается, все это время мама жила в нашем городе. Никуда не уезжала. Это ведь я к ней шел, хотел сказать в глаза, что я вырос без нее. У меня и адрес есть, правда, он одиннадцатилетней давности. Мне хотелось… мне очень хотелось, чтобы она была рядом. Чтобы у меня были и мама, и папа. А не так… Гудара, разве человеку не нужен человек?

В почти пустой и совсем невероятной комнате разлилось такое…