Читать книгу Иллюзорея, или Иллюзорная реальность - Ирина Красовская - Страница 2

Мила безусловно обожала французскую кухню, культуру приготовления классических блюд, следовала всем правилам украшения и сервировки стола. В воскресенье она доставала самую красивую посуду и льняную, вышитую светло-серыми шёлковыми нитками, скатерть. На столе в огромном серебряном блюде, обложенном колотым крупно льдом, лоснились устрицы, открыть которых она попросила мужа. Их йодистый морской аромат очень бодрил. Далее шло весьма удачно приготовленное суфле, с очень нежной и воздушной консистенцией, тартар из авокадо и креветок и свежий зелёный салат, куда она добавила зёрна подсолнуха и мяту.

Различные сыры, ярой поклонницей которых она была уже очень давно, на воскресном обеде, в неукоснительном порядке, их количество должно было превышать более трёх. На десерт – малиновая тарталетка с песочным тестом, английским заварным кремом и свежими ягодами малины, к которым она также добавила листочки ароматной мяты, росшей в цветочном горшке на газоне перед домом. Миле нравилось смотреть на красиво приготовленные блюда, оригинально украшенные, с идеей декора, идеально совпадающей с темой обеда. Конечно же, такие изыски готовились не каждый день, но она старалась всегда хоть немного украсить даже банальное пюре или макароны, в любой салат можно внести немного фантазии и смелости, изменить стиль подачи.

      После обеда Мила засобиралась на море. Без него она уже не могла существовать. Оно стало её лучшим другом и местом, где можно было свободно дышать, витать в облаках, медитировать и представлять будущее. Когда они в прошлом году на несколько недель уехали в гости к сестре Филиппа в Париж, она так скучала по лазурному морю, по его йодистому запаху, что по возвращению из пыльной и шумной столицы, она бежала к нему, как к долгожданному возлюбленному на свидание и заплакала, вздохнув наконец-то этот дерзкий и бодрящий воздух. Волны бились о берег и лёгкие хлопья пены летели в неё снежками. Она плакала солёными слезами нахлынувшего счастья и рассказывала, как она тосковала без него.

Хотя было ещё довольно прохладно, Мила сняла обувь и пошла босиком по песчаному пляжу, потом по кромке воды, ощущая всей кожей босых ступней приятную прохладность накатывающих и шуршащих волн, поющих свою вековую песню о безбрежности мира, о такой малости человека перед могучей стихией, о красоте и страсти, о творении и умирании…

Вдали заалел парус. Мила рассмеялась. Этого не может быть! Здесь иногда ходили парусники, в основном, спортивные, разрисованные различными рекламными проспектами, иногда белые с синей полосой, или сине-бело-красные, как французский флаг, а тут – настоящий алый парусник. Он мчался по волнам из Гавра, светлые портовые строения которого можно было рассмотреть в хорошую погоду.

– Парус, парус, расскажи мне, не ко мне летишь ли ты? Ты мне несёшь весточку от Грэя?

Мила смеялась радостно, как ребёнок, ей захотелось стать Ассоль. Она начала представлять в своём виртуальном мире, как прекрасный молодой капитан плывёт к ней, и наилучший оркестр играет прелюдию их встречи. Она уже различала его тонкий бледный профиль с вьющимися волосами, разглядела блестящие от нетерпения глаза за дымкой морской пыли, а она, вся такая воздушная и юная, стоит на берегу в длинном лёгком платье, таком же алом, как и паруса, и, протягивая навстречу руки, поёт гимн любви, сияет и трепещет от предвкушения встречи с любимым. Чайки летели к почти призрачному паруснику, и тоже что-то кричали.

Быль смешалась с иллюзией, Мила, отчасти в роли юной Ассоль с тающим трепетом в груди, наполовину в теле взрослой женщины вздрогнула, словно очнулась после долгого сна и посмотрела на часы. Она более полутора часов на берегу моря и не заметила, как прошло время. Если кто-то наблюдал за ней, он мог бы решить, что это немного странная, полоумная женщина, но ей было всё равно. Она дышала молодостью, радостью и предвкушением долгожданной встречи двух любящих сердец, которые она так явно представляла и осязала всеми чувствами, струнами души.

С раннего детства у Милы присутствовала способность легко рисовать в своём воображении несуществующих людей, их внутреннее содержание. С 7 лет она с упоением зачитывалась книгами: фантастические истории и сказка о Волшебнике Гудвине были её первым приобщением, а к 14 годам Мила, которую обожали старенькие сухонькие библиотекарши из городской библиотеки, читала почти круглосуточно, проживая бурную внутреннюю жизнь книжных персонажей, а своя собственная ей казалась такой скучной, болезненной, с вечными простудами, холодными зимами и пьющими родственниками, с их бытовыми пошлейшими разговорами о дровах и огородах, с постоянной нехваткой денег.

Куда интереснее было проживать внутри себя очень дерзкие отношения Милого друга и его любовниц, как она любила и страдала в образе мадам Бовари, она видела себя на балах в кружевных, нежно пастельных платьях с глубоким декольте. Мила принимала королевских особ в своих будуарах; она танцевала в версальской оранжерее, она была отравлена Миледи в монастыре; захлёбываясь слезами, годами ждала любимого из тюрьмы; она бесстрастно поднималась на эшафот. Мила жила в том виртуальном мире придуманных фантазий, куда она вкладывала свои настоящие чистые чувства, изнемогая от невозможности и жаднейшего желания пережить всё это самой, и не умереть, а снова, как птица Феникс, возродиться и играть, наслаждаться победами и проигрышами.

Эта виртуальное бытие было более реальным, чем её настоящая жизнь в закрытом городе, со многими ограничениями, где мама и папа послушно исполняли роли рабочих. Мама работала закройщицей на швейной фабрике и всегда носила в сумочке огромнейшие и тяжеленые ножницы, которыми она резала трикотажное полотно. Они же служили ей надёжной защитой на случай нападения возможного насильника, когда она возвращалась одна после ночной смены через тёмные и опасные переулки около железнодорожной станции. Мама, наделённая своеобразным чувством юмора, иногда подкладывала своим коллегам кирпичи в сумку, завёрнутые в тряпочку, и те, недоумевая, тащили этот груз домой, и потом после всех разоблачений, сколько было смеха или обид.

В детстве мама иногда брала Милу с собой на фабрику, но скоро перестала, так как старшая дочь, уже с малых лет патологически не переносившая рутину, постоянно вносила непоправимые новшества в производственный процесс. Так, однажды, ей дали маленький штамп с датой и заданием было шлёпать этой игрушечной печатью по техническим паспортам изделий, ничего не меняя. Но Миле так быстро наскучило это бездумное шлёпанье, что вскоре она начала изменять цифры на штампе, делать орнамент на бумаге. В итоге, на официальных документах появились несуществующие даты – 95 ноября или 41.41 месяца. И долго не недоумевала, за что её ругали.

Папа работал электриком на крупном промышленном предприятии. Он как будто не замечал старшую дочь, обращался лишь в редких случаях, когда надо было подогреть суп или показать школьный дневник для подписи. Он больше любил младшую сестру, внешне очень на него похожую – настоящего сорванца, он так мечтал иметь сына. Часто после работы папа приходил выпившим и смотрел телевизор, вслух разговаривая со всеми артистами или ведущими передач, или ругался с мамой, постепенно повышая тон до угроз.

Когда Мила достигла школьного возраста, она никак не могла понять, почему она родилась именно в этой семье. У впечатлительной и нежной девочки не было ничего общего со своими родственниками, они её совершенно не понимали, и если бы она не была внешне похожа на своих тёток со стороны отца, то Мила серьёзно задумывалась над тем, что её подкинули в детстве.

Мила осознавала, что она не такая, как все, что она по-другому воспринимает окружающую действительность, и в её внутреннем мире всегда кто-то находился и разговаривал с ней. Часто ей было страшно находиться одной в комнате или засыпать в тёмной спальне, прислушиваясь к шорохам и мелькающим теням на стене по звуки кукушек паровозов. Порой её казалось, что по ней ползают толстые злые змеи и шипят, а за окном сидел огромный зеленоватый дракон, который изредка закрывал свой пупырчатый глаз с красными прожилками, и Мила тревожно дремала, надеясь, что он также заснул.

Бывали случаи, что за спиной людей она видела неясные полупрозрачные силуэты, которые, кроме неё никто не замечал, и слышала их свистящий шёпот. Иногда мама, возвращаясь с ночной смены ловила Милу в длинной ночной сорочке, прогуливающейся по общему коридору босыми ногами, потом на кухне, она послушно рассказывала маме, пока та доедала холодную картошку с дурно пахнущим мёртвым поросёнком салом, как прошёл день. А утром Мила ничего не помнила о своих ночных приключений, и ей было просто стыдно за себя, за своё странное поведение. Единственным человеком, который немного понимал Милу в детстве, была её младшая сестра – Варя, но после неприятных недоразумений, произошедших несколько лет назад и связанных с её французским мужем, его безграничной любвеобильностью, их тонкая связь взаимопонимания прервалась. Мила окончательно почувствовала себя одинокой в этом мире.

Дома, по привычке, Мила посмотрела почту и сообщения в соцсетях. Она обратила внимание на одно сообщение от неизвестного мужчины, который настойчиво хотел с ней познакомиться. Мила решила не принимать его в друзья, так как иногда ей писали странные мужчины с ещё более странными предложениями. Реальная сентиментальная жизнь оставляла желать лучшего, ведь её муж был намного старше её, и состояние здоровья соответствовало его возрасту. Его мысли больше не занимали плотские радости. Она чувствовала, что с ним она играет роль его платонической подруги или сестры, скорее медсестры, но никак не любимой жены.

Её ещё не старое тело и душа так жаждали счастья, взаимной любви и взаимопонимания, что богатое воображение её уводило в далёкие дали, или благодаря детской привычке изображала эфемерные, бесплотные отношения с несуществующими людьми или с сознательно созданными ею образами существующих людей, придумывая сценарий игры, вовлекаясь в порочный круг фантазии, создавая странные внутренние фильмы. Она, как и многие женщины разных возрастов, просто мечтала о мужчине, прекрасном принце, красивом и мужественном, внимательном и деликатном, который приедет за ней и увезёт в прекрасную страну. Мила создавала его образ, рисовала его глаза, улыбку и волосы, представляла, как они, взявшись за руки, прогуливаются по пляжу, смотрят друг другу в глаза и улыбаются чайкам, солнцу и морю. Но она мало верила в реальность этих нарисованных полотен, она к ним относилась как к рисункам на песке, которые хладнокровно и неизбежно смывались волной, и на чистом пространстве можно было рисовать новые картины, отношения, приключения…

А ум тем делом убаюкивал её комфортными условиями жизни и красотой окружающей природы. Этот милый сердцу курортный городок, такой тихий зимой и шумный летом от нахлынувших отдыхающих, в основном самонадеянных парижан, и любопытных туристов, стал её очень близок, и она видела себя в Нормандии еще многие годы, прогуливающейся по берегу Ла-Манша, катающейся на велосипеде и загорающей под жарким солнцем.

Филипп получал пенсию и Миле не было необходимости зарабатывать на хлеб, поэтому она работала в своё удовольствие – давала уроки французского языка, но скорее развлекая себя знакомствами с новыми людьми, наслаждаясь общением с ними, и радуясь их успехам в произношении, чем заработком. Всё материальное её не особенно занимало, а лишь это существование на грани реальности и фантазии, которое создавало иногда весёлые или прекрасные, а иногда и трагические события. Её жизнь была непредсказуема и зыбка в своей основе, она текла неведомо куда полной рекой, огибая берега, бурлила, кипела, а потом затихала и созерцала саму себя.