Читать книгу Копи Хаджибейского лимана - Ирина Лобусова - Страница 5

Специалист по криминальному миру. След Алмазной. Семейная сцена. Очередная барышня Агояна

Володя Сосновский остановился на пороге тесного и душного кабинета, пристально вглядываясь в лица собравшихся. Несмотря на важность дела, людей было не так много. Он узнал троих: начальника уголовного розыска Одессы, председателя городского совета Алексея Трилисского, который вступил на эту должность еще в 1925 году, важную партийную шишку из ЦК УССР, фамилию которого плохо запомнил, так как видел его всего второй раз в жизни, и уголовного следователя из Киева Фингера, которого выписали специально для расследования беспредельных бандитских нападений. Этого Володя узнал по фотографии и то, можно сказать, увидел ее случайно.

Сосновскому было велено тиснуть заметку про приезд Фингера в город. Сотрудник редакции ошибся и принес для материала его фотографию, добытую из архива Киевской ЧК. Однако Володя прекрасно знал, что подобные материалы печатаются без фотографий, поэтому снимок в макет не поставили. Но сам он хорошо запомнил это лицо.

В кабинете был еще какой-то человек, но он держался в отдалении – сидел в глухом углу на стуле, и Володя сразу понял, что это шпион, который будет докладывать чекистам про сегодняшний сбор.

– А вот и пресса! Проходите, товарищ Сосновский, – сказал Трилисский, с которым Володя хорошо был знаком. – Рекомендую: Владимир Сосновский, главный редактор «Одесских новостей».

– Это еще зачем? – буркнул начальник уголовки. – К чему на закрытом совещании журналист?

– Товарищ Сосновский приглашен сюда не как журналист, а как специалист по старому криминальному миру Одессы, – сухо ответил Трилисский. – У него огромные знания этого мира и опыт. Он был знаком даже с Михаилом Японцем. Так что он может нам помочь.

– Интересно, – Фингер бросил на Володю пристальный взгляд и подвинулся, давая ему сесть к столу.

– Итак, на чем мы остановились? – сказал Трилисский.

– Разбойные нападения, три за прошедший месяц, – вступил начальник уголовки. – Расследование поручено товарищу Фингеру, он достаточно компетентен.

– Докладывайте, – вступил шишка из ЦК. Это прозвучало как приказ.

– Мы проделали достаточно большую работу, – Фингер откашлялся, – и выяснили следующее. Во главе всех этих нападений стоит некий Кагул – вор в законе из Кишинева, получивший авторитет в кишиневской тюрьме. Он быстро пошел в гору, сколотил банду и принялся бомбить город.

– С чего вдруг такая честь заезжему вору – банда в Одессе? – хмыкнул шишка из ЦК.

– Кагул стал правой рукой Тучи, – объяснил Фингер. – Причина – он с подельниками организовал побег Тучи из Александровского участка. После этого Туча стал доверять ему, как самому себе. Кстати, тех, кто организовал побег, вы здесь так и не нашли, – не удержался он от шпильки, повернувшись к начальнику уголовного розыска. Володя заерзал на стуле, но быстро взял себя в руки.

Тот зло фыркнул, и Сосновский понял, что после этого Фингер приобрел в его лице врага.

– Докладывайте по существу, – подняв руку, вмешался Трилисский, которому тоже явно не понравился выпад Фингера.

– Кагул – наглый и дерзкий вор, – продолжил Фингер. – Сейчас он в большом авторитете, второй человек после Тучи в городе, но действует он не один – во всех этих разбойных нападениях у него есть сообщник. Точнее – сообщница. Это женщина, смелая, ловкая, искусная актриса, она вызывает огонь на себя и тем самым открывает Кагулу путь для нападения.

– А вот это интересно, – нахмурился Трилисский. – Кто такая, есть приметы?

– Есть, – кивнул Фингер, – хотя получить удалось их с трудом. Женщине лет 25–27, высокая, темноволосая, с короткой стрижкой, достаточно красивая, чтобы нравиться мужчинам и втираться в доверие. Обладает большими связями в криминальных кругах. Любовница или жена Кагула – есть и такие сведения. Имя ее пока неизвестно.

– Да что ж такое?! Почему до сих пор никто не задержан?! Чем вы тут занимаетесь? – рявкнул шишка из ЦК. – В городе беспредел творится, а вы тут приметы расписываете! Да хватать всех подходящих воровок, и на Люстдорфскую дорогу! Чего с ними церемониться! Мне цифры по статистике сдавать надо!

– Этак полгорода можно пересадить, – негромко хмыкнул Фингер, а начальник уголовки, которому тоже не понравился разнос, сухо ответил:

– Схватим.

– Есть мнение, – Фингер бросил на шишку убийственный взгляд, – что это воровка, так сказать, из старой гвардии, с давней криминальной, чисто одесской школой, оттого и в большом авторитете. Вычислить ее не так просто – город прикрывает своих на каждом углу.

– А вот для этого мы и позвали товарища Сосновского, который хорошо знает криминальный мир старой Одессы, – вмешался Трилисский. – Товарищ Фингер, назовите имя, которое вам дал информатор.

– Да, мы работаем с агентами, – не давал себя сбить с мысли Фингер. – И вот один из них рассказал, что давно, еще во времена Японца, в Одессе была женщина, которая работала под ним. Ее называли Алмазной. Ну, как обычно – воровала драгоценности, участвовала в налетах. Одно время у нее даже была своя банда, хотя начинала она как хипишница…

– Кто? – не понял шишка из ЦК.

– Хипишница – воровка старой гвардии – усыпляет клиента, а затем с подельниками устаивает ему хипиш – то есть скандал, и тот сам деньги отдает. В общем, хипишница в одиночку не работает – только с подельниками. Ну а банда… Да, потом у нее была банда…

Володя сидел ни жив ни мертв, изо всех сил стараясь не пошевелиться. И только побелевшие костяшки пальцев, которыми он впился в поверхность стола, выдавали охватившую его тревогу. Он старался дышать ровно, но и это было тяжело. Молнии дикого напряжения время от времени проскальзывали по его лицу. Но, к счастью, никто не смотрел на него.

– Товарищ Сосновский, вы что-то слышали об этой Алмазной? – Тут Трилисский таки повернулся к нему.

– Слышал, конечно, – невероятными усилиями Володе удалось взять себя в руки. – Но Алмазная не подходит под эти приметы. Это была полная, низкорослая женщина средних лет. Сейчас ей было бы не меньше 40-ка. У нее были длинные рыжие волосы и одутловатое лицо. Она любила выпить и жила с каким-то бандитом из банды Японца… Имени его я не помню. Ну и главное – Алмазная давно умерла!

– Что это значит? Поясните! – нахмурился Фингер, а начальник уголовки уже открыто смотрел на Володю во все глаза.

– Насколько мне известно, она была убита во время облавы на банду самозванца, лже-Японца, поимкой которого занимался покойный комиссар Патюк, – ответил Сосновский, очень надеясь, что со стороны его голос звучит естественно, без актерского налета. – Она была на сходе в катакомбах в Барятинском переулке, когда туда нагрянули чекисты с облавой. Началась перестрелка, и ее застрелили. А похоронена она как будто на Втором Христианском кладбище…

– С чего вы это взяли? – хмыкнул Фингер. – У меня есть сведения, что Алмазная жива и здорова, и живет с Кагулом!

– Ну, значит, либо это кто-то другой, либо ваш информатор ничего не смыслит в криминальном мире, – парировал Володя. – У меня сведения достоверные – мне рассказывали свидетели, которые видели ее труп. Знаете, слава Алмазной была велика, так что ее именем мог назваться кто угодно.

– Да, это вариант, – вскинулся начальник уголовки.

– Но если бы Алмазная была жива, она могла бы участвовать в подобных налетах? – не отставал Фингер.

– Нет, не думаю, – резко отозвался Володя, – она была не так умна, как вам представляется. Просто обычная одесская бандитка.

– Вам, товарищ Сосновский, придется пересмотреть картотеку и отобрать тех женщин, кто подходит под приметы Алмазной, – снова вмешался Трилисский.

– Я не видел ее в лицо и лично не знал, – пожал плечами Володя, – помочь в этом вопросе не смогу. А если укажу на кого-то и пущу вас по ложному следу? Так что лучше вы сами. Уверен, справитесь.

– Вот это правильно, – кивнул начальник уголовки.

После этого Володю отпустили, но, выходя из кабинета, он отметил, что только его – Фингер и шишка из ЦК остались, не говоря уже про шпиона.

Сосновский шел к Каретному переулку, нет, не шел – почти бежал, при этом стараясь не привлекать к себе внимания. Несколько раз до этого он уже бывал здесь. В старой квартире Таня больше не жила. Соседи сказали, что выехала она в конце января. И тем не менее Володя все равно приходил сюда и смотрел с тоской на темные окна.

Сам Сосновский тоже больше не жил в Каретном. Он снял неплохую двухкомнатную квартиру на Нежинской улице, угол Дворянской, и ему ужасно нравился этот тихий и спокойный район. Окно второй комнаты выходило на Дворянскую, и Володе приятно было вглядываться в знакомые очертания улицы – первой, что увидел он после переезда в Одессу и где было проведено столько незабываемых и важных часов.

То, что он услышан на совещании, его страшно взволновало, сердце билось в груди тяжелым молотом, Володя буквально не мог дышать. Он видел безжалостные глаза Фингера, в которых уже появился охотничий азарт: тот учуял след Тани. Против своей воли Володя испытывал парализующий его страх.

Дом в Каретном переулке выглядел заброшенным. Сосновский поднялся на второй этаж, потрогал на двери огромный замок. Затем спустился вниз, на улицу, и остановился напротив безжизненных окон. Мысли роились в его голове. Неужели Таня связалась с Кагулом? Да, она вполне могла это сделать. Почему, почему не пожалела свою дочь?.. Или наоборот – пожалела?..

Стоя напротив мертвых окон, Володя вспоминал картину, которую увидел, – Таня идет по переулку на руках с маленькой девочкой… У него мучительно заныло сердце…

Алена стояла в коридоре редакции и болтала с кем-то из сотрудников. Володя сразу же, с порога разглядел ее ярко-рыжие волосы, и у него появилось такое чувство, словно его ударили под дых. Уже достаточно много времени прошло с тех пор, как они общались, и тем не менее она формально оставалась его законной супругой.

Когда же они виделись с Аленой в последний раз? Память подсказывала Володе, что больше года назад. Тогда его жена тоже пришла в редакцию, держалась тихо, мирно, даже попросила прощения. И Сосновский от полноты чувств согласился пересылать ей какие-то деньги – время от времени, при условии, чтобы больше они не встречались. Так он и делал. С тех пор он ее не видел. И вот она появилась…

Алена изменилась. Похудела, немного осунулась, обрезала длинные волосы. Но по-прежнему красила их в ярко-рыжий цвет и, соответственно, выглядела очень яркой. Но то, что когда-то так Володе нравилось, теперь вызывало раздражение и отвращение.

– Зачем ты пришла? – резко прервал он ее беседу с кем-то из сотрудников. Сосновский был зол и хмур. Увидев это, тот поспешил раствориться – нрав Володи хорошо был известен в редакции.

– Пойдем к тебе в кабинет! Поговорим… – Алена призывно тряхнула головой, и каскад огненных волос рассыпался по ее плечам. Она явно кокетничала.

– Нет, – отрезал Сосновский. – Говорить мы будем здесь. Ты зачем пришла?

– Неужели ты не рад меня видеть? – Да, он не ошибся, Алена явно кокетничала, и тут он ощутил страшный приступ тошноты.

– Нет, – тон Володи стал еще резче. – Чего тебе надо?

– Ах так? – Алена, моментально все поняв, рассердилась. – Ладно! Денег! Мне нужны деньги. И ты их мне дашь!

– Я и так даю тебе деньги по мере возможности. – Сосновский оглянулся – ему не хотелось, чтобы этот разговор слышали сотрудники. – Чего еще ты хочешь?

– Эти жалкие гроши? – почти зашипела Алена. – Ну нет! Думаешь, что так легко отделался от меня? Мне нужны деньги! И ты их мне дашь! Не забывай, что я могу основательно подпортить тебе жизнь!

– Как? – Володя нервно рассмеялся. – Ты уже все для этого сделала! Что еще?

– Я твоя жена, между прочим! – воскликнула она.

– Только на бумаге. В жизни ты мне никто. А по закону, между прочим, я не должен помогать тебе деньгами. Детей у нас нет.

– Детей… – зашипела Алена. – Кто захотел бы родить от такого ничтожества, как ты? Ты слизняк, мямля! Пустое место! Ты не то что денег заработать… Ты вообще не способен ни на что!

– Убирайся вон! – Володя сжал кулаки.

– Ну нет! Так просто я не уйду! Либо ты даешь мне денег, либо…

– Что – либо? – издевательски засмеялся Володя.

– Либо я всем расскажу, что ты жил с воровкой! Все узнают о главном редакторе, который спит с бандиткой из притонов Молдаванки! – выкрикнула Алена. – Алмазная ее, кажется, звали, да? Мне все, все про нее рассказали! Один человек! Он знает! И ты будешь меня после этого попрекать чем-то? Сам спал с воровкой!

Кровь бросилась в лицо Володи. У него потемнело в глазах. Страх, отчаяние, ярость, все это, смешавшись, превратилось в гремучую смесь, и он полностью потерял над собой контроль. Сосновский больше не соображал, что делает. Бросившись вперед, он схватил Алену за горло и швырнул ее к стене. Голос его был страшным:

– Заткнись, ты, тварь! Я убью тебя! Слышишь, ты, отродье? Скажешь кому-то хоть слово, и я тебя убью!

Алена закричала. К ним уже со всех сторон бежали люди. Володя с силой стукнул ее головой о стену. Она продолжала кричать.

– Я убью тебя! – в ярости шипел он.

Верный помощник Сосновского Савка изо всех сил вцепился в его руки, и кое-как сумел их разжать. Всхлипывая, Алена сползла вниз по стене.

– Да что с тобой?! – Савка продолжал держать начальника. – Приди в себя, успокойся!

Володя дрожал. Он, мирный, спокойный и воспитанный человек, испытывал такую слепящую ярость, что на какое-то мгновение полностью растерял все остатки благородства и хорошего воспитания. Он ненавидел эту женщину с такой силой, что действительно готов был ее убить. Эту ненависть подхлестывало обжигающее чувство обиды – рана, которую нанесла ему Алена, была очень сильной.

– Убирайся! – выкрикнул он. – И больше никогда не смей появляться в моей жизни! Ни копейки ты от меня больше не получишь! Поняла? Ни копейки! Убирайся! Пошла вон!

Поднявшись на ноги, боком, неуклюже Алена двинулась к дверям. Только сейчас Сосновский заметил, что вокруг них собралась толпа – все сотрудники вывалили из своих комнат и с огромным интересом следили за семейной сценой главного редактора.

– Чего уставились? И вы тоже все пошли вон! – заорал он. Затем, оттолкнув верного Савку, который все еще продолжал его удерживать, бросился в свой кабинет.

В ресторане «Этюд» на Дерибасовской дым стоял коромыслом! Недавно открывшееся заведение пользовалось большим успехом. Цены в нем были самыми высокими в городе, а напитки – сплошь заграничными, контрабандными, хотя все местные жители прекрасно понимали, что контрабанда вся изготавливается недалеко – за углом, по соседству. Однако множество различных факторов сделали заведение самым модным в городе. А высокие цены привлекали только состоятельную публику. Ужинать в «Этюде» было делом престижа – принадлежностью к касте, в которой было принято «лопнуть, но держать фасон», соря деньгами и умело пуская пыль в глаза.

Финдиректор заготконторы по продовольствию Давид Агоян был завсегдатаем «Этюда» с самого момента открытия ресторана. И ни у кого не возникал вопрос, как скромный государственный служащий, сидящий на госзарплате в 40 червонцев, может быть завсегдатаем самого дорогого заведения в городе.

Агояна все знали – через его руки текли мощные финансовые потоки, он получал грандиозный теневой доход, который делил с верхушкой большевиков, – разумеется, все было тайно. А потому Агоян был большим человеком в городе. Его не трогали ни чекисты, ни бандиты: на первых он имел компромат, а вторым платил процент, потому беспрепятственно и ворочал миллионами.

Агоян был деловит и неболтлив, оттого до сих пор и ходил по земле – чекистам выгодно было держать его под своеобразным контролем, в поле зрения, вместо того чтобы пустить в расход. Но была у него слабость, которая время от времени грозила подпортить его репутацию сразу во всех кругах. И слабостью Агояна были женщины.

Эгоистичный, капризный, в личных отношениях несообразительный, Давид был лживым бабником. Именно лживым. Способность лгать как дышать, с трепетом глядя в глаза, он впитал с молоком матери. И где-то лет с 14-ти успешно пользовался этим вовсю. Агоян лгал всегда, каждой женщине, с которой встречался в своей жизни. Но, будучи настоящим профессионалом своего дела, творил эту ложь так убедительно, что мало кому удавалось изобличить его.

Вот и в этот вечер Давид сидел в «Этюде» с очередной барышней – тонконогой, изящной, коротко остриженной брюнеткой лет 25-ти. Судя по цветастому откровенному платью свободного покроя, барышня принадлежала к артистическим кругам – была либо хористкой, либо статисткой. Некая свобода в ее одежде – слишком короткая юбка, слишком глубокое декольте – это демонстрировала.

– Я тебя больше всех люблю, милая, – убежденно говорил Агоян барышне, держа ее за руки и преданно глядя в глаза, ничуть не смущаясь тем, что это была их первая встреча. – Я все ради любви сделаю, милая. Наша встреча не случайна. Милая моя, королева прекрасная, наша любовь с самого первого взгляда! Я ничего подобного в жизни еще ни к кому не чувствовал. Я тебя никому не отдам!

Барышня, убрав руку, изящно отпила дорогое шампанское, кивнув в такт его словам.

– Я большой человек в городе, милая, – вошел во вкус Агоян, – все эти большевики у меня в кулаке. Деньги у меня их, много денег. Все брошу к твоим ногам, милая моя. Только тебя я всю жизнь и ждал. Любовь у нас будет, семья. Увидишь, как мы заживем!

– Да откуда у большевиков деньги? – кокетливо смеялась «милая». – Скажешь тоже!

– Много денег… И все у меня, – Давид был уже заметно пьян.

– Не поверю, пока сам не покажешь. Вот пригласишь в гости – пойду, – кокетливо надула губки барышня.

– Пока нельзя, милая. Родственники ко мне приехали. Сестра родная. Полная квартира людей! Тетя с братом, два племянника и сестра отца. Нельзя ко мне. Лучше пойдем в гостиницу.

– Ну вот еще… – обиделась барышня. – По гостиницам не хожу! Какие такие тайны у тебя, если в квартире столько людей! Обворуют они твои деньги!

– Э, не скажи. Сейф у меня с секретом, не простой… – Пьяный Агоян журчал не умолкая. Э… знаешь – соединен с участком электрическим звонком. Только ключиком открывается…

– Да ну, скукотища… – снова надула губки барышня. – Что ты мне такое скучное рассказываешь! Ты лучше о любви расскажи…

– Люблю я тебя, милая! Больше всех люблю! Милая, всю жизнь ждал! – привычно затараторил Давид в знакомом для себя русле.

К закрытию ресторана ему все же удалось уговорить барышню пойти в гостиницу – меблированные комнаты по соседству, в одном из переулков. Пьяно смеясь, она поднималась по ступенькам. За ней плелся такой же пьяный Агоян.

– Хочу еще шампанского! – Барышня с разбегу плюхнулась на плюшевое покрывало гостиничной кровати. – Немедленно!

И, кокетливо задрав юбку, выставила ногу в ажурном черном чулке. Шампанское немедленно появилось. После первого бокала шум в голове Давида усилился. А после второго он бесчувственно растянулся на потертом гостиничном ковре.

Барышня двигалась быстро и профессионально, обыскивая Агояна сверху донизу. Сняла серебряную цепочку с ключом, достала бумажник с деньгами и документами, тщательно записала адрес. По документам выходило, что Агоян женат, и у него есть малолетний сын. Барышня рассмеялась. Затем, засунув в сумочку деньги из бумажника, быстро вышла из номера и почти вприпрыжку спустилась по лестнице, все еще продолжая смеяться.