Читать книгу Когда закончится декабрь… - Ирина Мартова - Страница 11

Второе декабря удивило горожан, привыкших к пасмурной, серой декабрьской погоде. Яркое солнце, оживившее давно утратившее свою высоту небо, слепило глаза, легкий морозец пощипывал щеки, ледяной воздух холодил легкие. Первый крепкий мороз сковал землю, накрыл лужи тонким льдом, который под ногами сразу расходился мелкими трещинами.

Небосвод, вдруг окрасившийся в позабытый ярко-голубой, радовал высотой и невероятной чистотой. Снег, шедший всю ночь, лежал праздничным белым покрывалом. Погода точно соответствовала пушкинскому «мороз и солнце – день чудесный…», и горожане, уставшие от мрачного сырого ноября, радостно улыбались, глядя на предновогоднюю красоту.

Павел очень торопился. Сегодня с самого утра он занимался неотложными домашними делами, которых накопилось великое множество, о чем ему вчера напомнил отец.

Павел знал, что отец слов на ветер не бросает. Волевой, довольно молчаливый и своенравный, он, по сути, добрый человек, приходил в бешенство от разгильдяйства и безалаберности. Прожив сложную жизнь, искореженную вдоль и поперек, исчерченную черно-белыми линиями судьбы, намотав тысячи километров дорог, досыта хлебнув горечи и боли, отец, Семен Николаевич Громов, требовал порядка во всем. В личной жизни, в делах, в бизнесе и в любви…

Павел, вспомнив об отце, усмехнулся. Суров, конечно, родитель, но другого и не нужно. Кто так, как он, может отругать, не подбирая слов и выражений, а потом пожалеть и не спать ночами?

Матери у Павла не было. Единственная выгоревшая фотография в старом семейном альбоме – все, что от нее осталось. Павел ее не помнил, а отец вспоминать о ней не хотел. И уж если приходилось, то говорил скупо, немногословно, с трудом подбирая слова. Будто воспоминания не только не доставляли ему удовольствия, а вызывали душевную боль.

Павел, видя, что отец, говоря о маме, темнеет лицом и сразу закрывается, старался эти разговоры не провоцировать. Придерживался принципа: не хочет – и не надо.

Так они и жили до некоторых пор. А потом Бог послал им отраду – мальчишку Матвея. Сын Павла стал для них обоих настоящим подарком, новогодним чудом, потому что как раз под новый год Павел и принес сына домой.

Пять лет пролетели как один день. И вот уже по их дому ходит взрослый пятилетний мужчина. Человек со своими суждениями, со своим характером, пристрастиями, интересами и вкусом.

Павел сыном гордился. Матвей рос некапризным, нежадным, неизбалованным, но чрезмерно любознательным и очень подвижным. Доставалось в доме всем: и домработнице Тосе, и поварихе Нине, но больше всего перепадало няням. Наверное, поэтому ни одна из них не задерживалась в семье надолго. За пять лет жизни Матвея сменилось уже семь женщин, претендующих на должность няни.

Получая в очередной раз ультиматум и заявление об уходе, Павел неподдельно изумлялся:

– Да чем же он вам не угодил?

Женщины пожимали плечами, молчали или вываливали ворох протестов и изливали море негодования. Кому-то не нравилось, что мальчишка не по возрасту смел, умеет постоять за себя, отвечает взрослым без стеснения, других напрягала его самостоятельность, третьих мучила его несговорчивость…

Дед, Семен Николаевич, человек суровый и прямолинейный, сердился.

– Чего ж они хотят? Он – пятилетний ребенок, а они – дипломированные специалисты! Уж можно было справиться с малышом! Ничего. Пусть проваливают. На нет и суда нет. Разберемся.

Но Павел, постоянно отлучающийся то в командировку, то на спецзадание, за сына переживал. И вчера вечером, беседуя с отцом, дал ему слово, что обязательно найдет новую няню до нового года.

И вот сегодня, когда выдался свободный день, Павел с утра кинулся выполнять то, что отложить на завтра уже не получалось. Съездив в поликлинику за выпиской для отца, в аптеку за лекарствами для Тоси, в управляющую компанию за счетами, он, наконец, направился за подарками.

Так уж повелось в их семье издавна, что подарки к новому году они покупали сильно заранее, не надеясь на последние дни, когда и к прилавкам не протолкнуться из-за спохватившейся толпы, и на работе начнется аврал, случающийся, как обычно, под конец года.

Павел любил делать все обстоятельно, вдумчиво и тщательно, спешка и суматоха его раздражали. Поэтому, покупая заранее новогодние подарки, он избавлял себя и от обезумевшей толпы, рвущейся к прилавкам в диком желании всех опередить и все скупить, и от случайных спонтанных покупок.

Сейчас же, неторопливо посетив все отделы, Павел выбрал самое, на его мужской взгляд, необходимое и приятное, накупил кучу мелочей, захватив, на всякий случай, даже то, чего заранее не планировал. Помня обо всех обитателях их большого дома, он все же больше всего времени провел в отделе игрушек.

Это и понятно. Мужчины – те же дети, только подросшие и возмужавшие. Мужчины любят те же игрушки и забавы, что и маленькие мальчики.

Павел с нескрываемым интересом рассматривал большие яркие машины с пультом управления, гоночный трек, огромную железную дорогу… Он так увлекся новым спортивным комплексом, что чуть не купил его, позабыв, что в комнате у Матвея уже есть очень похожий. Потом долго вертел в руках ролики, водяной пистолет и дартс, а у полки с роботами замер, ахнув от многообразия. И если бы не умудренная опытом продавщица, с понимающей улыбкой вернувшая его в день нынешний, неизвестно, когда бы он сам очнулся.

Наконец, нагруженный коробками, пакетами и свертками, довольный Павел вышел из известного торгового центра в самом сердце столицы. Шел он вроде бы осторожно, ноги переставлял с опаской, помня о внезапно сковавшем землю морозе, но ведь все нельзя просчитать заранее… Как ни старайся, все случится именно так, как и должно случиться…

Не успел Павел выйти из магазина, как откуда-то сбоку вылетел мальчонка лет шести. Дурачась и хохоча, он не заметил прохожего и врезался в него со всей силы. Столкнувшись с Павлом, мальчишка отскочил от него, как мячик, и понесся дальше, петляя между покупателями и прогуливающимися парами. А вот Павел зашатался, закачался и стал терять равновесие. От неожиданности он взмахнул руками, и, выронив разлетевшиеся в разные стороны подарки, как подкошенный, рухнул на промерзшую землю. Падая, он сумел, правда, сгруппироваться, и, слава богу, не ударился головой, зато неловко упал на спину, подвернув правую ногу.

Вокруг него сразу возникла неловкая пауза, а потом окружающие разом засуетились, задвигались, заволновались. Кто-то кинулся собирать коробки, пакеты и свертки, а кто-то начал поднимать мужчину, отряхивать его пальто…

Придя в себя, Павел, смущенный неловкой ситуацией и всеобщим вниманием, встал, и, выпрямившись, ощутил, что на правую ногу опереться совсем не может. Сильно болело где-то в суставе. Или не в суставе… Но болело так, что и стоять было сложно, не то что шагать. Он оглянулся в растерянности.

Люди, убедившись, что человек жив и вполне здоров, стали поспешно расходиться по своим делам, и только молодая женщина продолжала стоять неподалеку, держа в охапке его покупки. Подобрав последний сверток, отлетевший довольно далеко, она подошла ближе и улыбнулась.

– Ну, что? Живы?

– Скорее жив, чем мертв, – сконфуженно пожал плечами Павел. – Неудобно… Такой здоровенный дядя, и рухнул у всех на виду!

– Ничего страшного, с кем не бывает! Главное, не сломали ничего? Упали вы сильно. – Она оглянулась вокруг. – Вроде бы мы все собрали, донесете?

Павел, обескураженный случившимся, виновато вздохнул.

– Не знаю. Боюсь, придется вас попросить о помощи.

– Да? – она обеспокоенно глянула на него. – Все-таки ударились?

– Нет, – он усмехнулся, – все цело. А вот ногу, видно, подвернул… Наступить не могу. А машина вон там, на парковке стоит. Простите… Мне очень неловко, но… – он замялся.

– Меня зовут Глафира Сергеевна, – все сразу поняла незнакомка. – Не стесняйтесь. Что надо делать?

Он прикусил губы, помолчал, подбирая слова, а потом решился:

– Глафира Сергеевна, если можно, помогите донести мои покупки до машины. Стыдно просить, но, похоже, мне придется скакать за вами на одной ноге.

Женщина, поправив рыжие волосы, выбившиеся из-под шапки, озабоченно вздохнула.

– Мне кажется, вам лучше к врачу сначала. Может, «скорую»?

– Нет, что вы. Просто помогите добраться, а там я уж как-нибудь…

Она взяла пакеты, свертки и коробки в обе руки и, оглянувшись на мужчину, кивнула.

– Ну, давайте попробуем. Идите за мной. Сможете?

Павел, прикусив губы, шагнул, охнул от боли… Но, стараясь не упасть, мгновенно поймал тот наклон туловища, когда, опираясь на пятку, все же мог осторожно переставлять ногу.

Глафира, услышав его вскрик, недовольно прищурилась.

– А как же вы машину поведете? Ведь правая нога как раз нужна для управления.

Павел, медленно ковыляя за ней, задумчиво пожал плечами.

– Этого я не знаю. Но, наверное, что-то придумаю. Как-нибудь доеду.

Какое-то время они двигали молча. До парковки оставалось немного, но и это расстояние показалось Павлу огромным. Шли с остановками. Шли – это смело сказано. Еле тащились, потому что Павел быстрее, как ни старался, идти не мог. Нога болела, и скрыть это уже не удавалось.

– Фу! Даже жарко стало, – раскрасневшись, он расстегнул пальто.

– Жарко оттого, что больно и неудобно, – нахмурилась Глаша. – Давайте позвоним кому-нибудь из знакомых, пусть за вами приедут.

Павел прикинул, кому он мог бы перезвонить сейчас. Вариантов оказалось немного: отец машину не водил, его помощница была в отъезде, водитель отца Дмитрий именно сегодня делал плановый техосмотр машины. Были, конечно, еще и друзья с машинами, и подруги, и коллеги, но Павлу не хотелось отрывать их от работы и появляться перед ними в таком незавидном положении.

– Похоже, позвать на помощь некого, – растерянно признался Павел. – Вы вот что… Положите, пожалуйста, все коробки и свертки в багажник и езжайте по своим делам. А я уж как-нибудь спокойно порешаю свои дела.

– Не подходит такой вариант. Это вы плохо придумали. Вы так можете и до вечера тут сидеть, и ночь прихватить. И еще мне кажется, что сначала вам надо хотя бы в травмпункт. Такими вещами шутить нельзя. Вас как зовут?

– Павел. Просто Павел.

– Тогда уж и меня просто Глафирой зовите, а то неудобно: как старую бабку, по отчеству называете. Знаете что, Павел? Может, я вас отвезу? Мне кажется, это проще всего. Правда, повезу на вашей машине.

– А вы умеете водить машину? – Павел обрадованно вскинулся.

– Умею, – усмехнулась Глаша. – Жизнь заставила. Пошла учиться в автошколу лет десять назад. Сначала сама мечтала о машине, но денег не смогла столько накопить. Но умения мои не пропали даром. У подруги машина крутая, иногда приходится ей помогать: то товар отвезти, то подвыпившую клиентку доставить до дома, да саму подругу забрать откуда-нибудь.

– Ваша подруга большой чиновник?

– Нет, – захохотала Глаша. – Она – владелица престижного салона красоты. А там клиенты всякие бывают. А иногда мы с ней просто уезжаем куда-нибудь отдыхать и управляем машиной по очереди.

– Понятно, – вздохнул Павел. – Не хотелось бы вас отвлекать от ваших дел, но, по-моему, мне действительно без вас не обойтись. Так что, если можно, довезите меня до дома. Я обязательно заплачу.

– А вот это лишнее, – нахмурилась Глаша. – Я не из-за денег вам помогаю. Просто по-человечески…

– Простите, я не хотел вас обидеть, – смутился Павел. – Брякнул, не подумав. Извините. А ведь это очень далеко. За городом. Как же вы обратно?

– Ну, что поделаешь? Не бросать же вас посреди города! Возьму такси.

– Ну, уж нет, – решительно усмехнулся Павел. – Я сам вам такси закажу. И оплачу, конечно. Это не обсуждается. Должен же я хоть как-то выразить свою благодарность.

– Ну, хорошо. Я согласна, – миролюбиво улыбнулась Глафира.

Наконец, не без труда погрузившись в машину, они двинулись. Павел, притихнув на пассажирском сидении рядом с водительским креслом, удивленно уставился на Глафиру.

– Надо же, как вы лихо справляетесь с машиной! Неожиданно…

– Хотите сказать, моя полнота должна мешать этому сложному процессу?

– Ну, что вы, как можно! Я не это имел в виду! Просто обычно женщины, садясь в чужую машину, испытывают дискомфорт. Теряются, не сразу осваиваются.

А вы словно родились в этой машине, сразу завели и поехали. Удивительно! Ну, а полноту вашу, простите мою смелость, я даже и не заметил…

Глаша понимающе усмехнулась, глядя на дорогу.

– Деликатничаете? Что ж, спасибо. Мне приятно. А насчет управления машиной, вы точно подметили: не только женщины, но и мужчины в чужой машине поначалу тушуются, смущаются. Только не я. Моя Женька уже столько машин поменяла, что я даже все и не припомню!

– У нее страсть такая? – удивленный Павел покачал головой. – Довольно редкая для женщин.

– Да какая там страсть? Просто она ездит неаккуратно, а водителя брать не хочет, чтобы не платить. Вот и придумала: как только зацепит машину или ударит, тут же на новую меняет, пока срок гарантии не закончился. Хитрюга такая!

Павел, слушая Глашу, исподтишка разглядывал ее. Она, бесспорно, ему нравилась. Было в ней что-то такое настоящее, чего сейчас уже почти и не сыщешь: неподдельная искренность, легкость и что-то еще, что можно назвать одним словом – натуральность.

Женщина не кокетничала, не рисовалась, не хотела казаться лучше, чем была. Непритворность, естественность и безыскусственность скользили в ее взгляде, жестах и фигуре.

Она не выглядела чрезмерно полной, но была в том деликатном состоянии, которое называют аппетитным и пикантным. Ее пухлые щеки, лицо и руки не казались толстыми и, тем более, не лоснились от жира, но сияли здоровьем, притягательностью и вызывали несомненную симпатию. Глаша представлялась этакой искусительницей, сошедшей с полотен великого Рубенса, ее полнота манила и возбуждала здоровый аппетит. Хотелось ее обнимать, целовать прохладные щеки и смотреть, и слушать, и восторгаться…

Поймав себя на этих мыслях, Павел ничуть не смутился. Он не видел ничего предосудительного в том, что умел разглядеть в женщине ее изюминку.

– А вы знаете, Глафира, у моего сына такие же волосы, как у вас… Рыжие-прерыжие!

– Да вы что? – Глаша, не отрывая взгляда от дороги, улыбнулась. – Здорово. Хотя я всегда считала это своим недостатком. Меня повсюду дразнили. В школе – рыжей, конопатой, в институте – морковкой и лисицей, во дворе – рыжиком. Да и на улицах я иногда ловила насмешливый взгляд. А потом ничего, привыкла. Но вы не рыжий, значит, это жена ваша одарила сына таким цветом?

– А жены у меня нет. Да и не было еще никогда.

– Как это? А сын откуда?

Павел задумчиво поглядел в окно, словно вспоминая давно минувшие дни:

– А это наш новогодний подарок, – он вдруг нежно улыбнулся. – Я Матвея усыновил. Прямо под новый год домой принес. Он у нас приемный.

Глаша вдруг так резко нажала на тормоз, что машина, остановившаяся, как вкопанная посреди дороги, сильно дернулась, громко визжа тормозами.

Павел, ошарашенный этим внезапным маневром, поднял на женщину испуганные глаза:

– Ой! Вы чего? Если бы сзади ехала машина, сейчас бы влетела в нас…

– Простите, – виновато кивнула Глафира, – это я от неожиданности. Я просто в шоке. Как это приемный?

Мужчина, оглядевшись по сторонам, кивнул на дорогу.

– Может, поедем? А то так стоять посреди трассы нельзя. Опасно. Приемный не значит чужой, понимаете? Не чужой!

Заметив, что ошеломленная Глаша с трудом переваривает услышанное, Павел недовольно нахмурился.

– Глафира, не погружайтесь, пожалуйста, в дебри этого странного слова. «Приемный» – это просто набор букв и звуков. А суть гораздо сложнее и глубже. Мой сын мне родней родного. Я его обожаю. И, кстати, он не знает, что не родной нам, так что, будьте добры, меня не выдавайте. Это долгая история. Долгая и не слишком веселая. При случае расскажу, но не теперь. Не хочу в спешке, слишком тема сложная и для меня очень дорогая.

Город, с его пробками, светофорами, тоннелями и эстакадами, остался, наконец, позади. Дорога, словно огромный серый клубок, разматывалась в западном направлении. То там, то здесь мелькали большие указатели с названиями коттеджных поселков, подмосковных городов, небольших деревень, еще не захваченных настырными горожанами, и старых многовековых храмов и монастырей, соседствующих с большими озерами и реками.

Зимний день перевалил далеко за середину. Солнце, с утра бодро улыбающееся людям, утомилось, присмирело, спряталось за серые облака. По выцветшему небу низко поплыли рваные тучи. Серый сумрак надвигался, поглощая яркие краски зимнего дня, стирая четкие очертания и превращая дорогу, машины и придорожные строения в темные загадочные фигуры. Вспыхнули фонари…

– Уже вечереет, – смущенно оглянулся на женщину Павел. – Похоже, я испортил вам весь день. Нарушил все планы.

– Не волнуйтесь, – хмыкнула Глафира. – Во-первых, я сама вызвалась помочь, мама с детства учила, что людям помогать надо. А во-вторых, никаких особых планов у меня на сегодняшний день не было. Случайно оказалась рядом с торговым центром.

Они ехали какое-то время молча. И это молчание, как ни странно, их не только не напрягало, но даже объединяло. Сближало и создавало редкостную атмосферу удивительного уюта и комфорта. В теплой машине тихо звучала музыка, и Глаше вдруг показалось, что она уже лет сто знает этого симпатичного высокого мужчину, который сидел рядом, иногда морщась от боли в ноге.

Свернув с многополосной трассы, они, наконец, съехали на узенькую дорогу, которая запетляла между деревьями и, затейливо изгибаясь, стремительно побежала вглубь леса.

– Ну, вот, – вздохнул с облегчением Павел, – почти приехали. Вот сюда, направо. По улице до конца. Да, да, вот сюда. Вот и наш дом.

Машина остановилась возле дома, обнесенного высоким забором из красного кирпича с металлическими витыми вставками.

– Ого, – присвистнула Глаша, – да это не просто дом, а целый особняк!

– Обычный загородный дом, – пожал плечами Павел. – Ничего особенного. В нашем коттеджном поселке есть дома и больше, и красивее. Да не торопитесь, мы к дому подъедем поближе.

Ворота медленно отворились. Они въехали во двор и, повернув влево, остановились перед парадным входом, украшенным двумя колоннами.

Мужчина, прикусив губы, поморщился.

– Глафира, если не сложно, можно вашу руку? Помогите, пожалуйста, выйти из машины.

– Болит? – Глафира озабоченно кивнула на ногу.

– Не буду скрывать, – вздохнул Павел. – Болит и, мне кажется, сильнее, чем раньше.

Мороз крепчал. Стемнело. Во дворе вспыхнули фонари, по периметру освещающие огромный участок.

Глаша посмотрела на дом. Окна ярко светились, отбрасывая на снег большие желтые пятна. Сумрак, сгустившийся за деревьями, здесь отступал. И только снег упруго похрустывал под ногами да где-то у соседей недовольно лаяла собака, нарушая сказочную атмосферу вечера.