Читать книгу Копьево. Остров «Детство». Рассказы - Ирина Никифорова - Страница 4

«Легко выбирать между хорошим и плохим. Например, кто будет долго думать, что предпочесть: белый песок пляжа на экзотическом острове в компании шикарного мужчины или „дикий“ замусоренный пляжик на речушке рядом с родительской „фазендой“ в полном одиночестве? Чаще выбирать приходится из плохого и очень плохого».

Именно так думала Аська, которой предстоял выбор: провести свой короткий отпуск в четырех стенах родной квартиры или на родительской даче, где хотя бы можно позагорать на прополке вечных грядок. Выбор был сделан.

Тяжело вздохнув, Аська собрала сумку и поспешила к вокзалу.

Народу в электричке оказалось, на удивление, немного, нашлось даже свободное место. Втиснувшись между приятной старушкой и сонным мужичком, она, наконец-то, вздохнула с облегчением:

«Пристегните ремни. Желаем счастливого полета!»

Электричка, нервно вздрогнув, застучала в направлении Софоновки, где Аська проводила почти каждое лето с момента своего рождения.

«Когда я научусь откладывать на отдых? Вон, Маринка… приезжая, квартиру снимает, родителей «под боком» нет, а одевается… как куколка и постоянно куда-то летает. «Ах, чудесный ресторанчик в Неаполе… ах, уютный французский отельчик…».

А я два года «угробила» на Васечку. Асечка и Васечка! Надо же так «вляпаться»?! И главное, не придерешься! Сама ведь на него внимание обратила. Васечка – компьютерный гений. «Заскочи на минуточку!» Заскочил.

На минуточку, потом на пять, не успела сообразить, уже поселился с пожитками, и щетка зубная в ванной стоит. Да ладно. Сама ведь этого хотела. Казалось так все хорошо, и главное, надежно. Добрый, ласковый, даже не курит. Сидел у компьютера безобидно. Цветочек раз в неделю, конфетки иногда купит. А Асечка… рубашки гладит, продукты покупает, ужин подает. «Поигралась» в семью? Нет, чтобы задуматься, что Васечка до тебя тоже где-то жил и не бедствовал. С мамой ему некомфортно, как же – взрослый вроде мужик. Вот и ищет «мамозаменителей». А она? Планы строить начала. Дура! И главное, не возражал, денежки копил. «Конечно, Асечка, потом… поедем, устроим, купим»….

А весной тихо «слился», купил шикарный «внедорожник» и поселился у очередной дурищи. И какие претензии? Не ругался, не скандалил, ничего не украл… кроме двух лет жизни. Дааааа! За уроки надо платить…»

…Аська открыла калитку. Изрядно заросший со времени последнего трудового десанта родителей участок выглядел, как беспризорник на вокзале среди нарядной публики. Она неспешно переоделась и присела к грядкам. Машинально прополов одну, Аська встала, расправила плечи и довольным взглядом оценила свою работу.

«Вот и глаза открылись у грядки», – любила говорить бабушка, когда ровные рядки посадок, освободившись от сорной травы, начинали радовать глаз.

Когда Аське было одиноко, обидно или нестерпимо «болела душа», она всегда искала укромный уголок, в котором можно тихо поплакать. Слезы очищали душу, как теплый дождь омывает грязную придорожную листву, и можно было жить дальше. Она плакала так с раннего детства, почему-то стыдясь бурного выражения чувств. Вот и сюда она приехала поплакать вволю. Дома на это не хватало сил, так она загрузила себя работой. А тут было время и место. Но плакать почему-то расхотелось. Светило солнце, беззаботно чирикали птицы.

«Красота! Все-таки все мы – „дети природы“. Хорошо-то как».

События последних дней показались вдруг такими далекими. Неужели, это, правда, было с ней?

Аська уже собиралась зайти в дом, как из-за забора ее окликнула соседка.

– А я гляжу, Асечка приехала! Надолго?

– Здрасьте, теть Маша! Не знаю. Пока не надоест. В отпуске я.

– Заходи, Асечка! Почаевничаем! Я как раз пироги сделала с картошкой.

От этого предложения отказаться было сложно. Впервые за неделю Аська почувствовала, что проголодалась. Она ополоснула руки, натянула сарафан и поспешила к соседке. Прежде в двухэтажном доме тети Маши ей бывать не доводилось. Внутри дом оказался хорош – продуман до мелочей – и больше, пожалуй, походил на городскую квартиру, обставленную с комфортом и любовью. Тетя Маша радостно захлопотала по хозяйству, сноровисто накрывая на стол. И хотя выглядела она как обычно: располневшая, с тронутыми сединой волосами; и даже халат на ней был все тот же: китайский, с какими-то яркими причудливыми узорами, – чувствовалась в ней какая-то усталость и надломленность. Казалось, что делает она все скорее машинально, по привычке, а еще Аська почувствовала, что соскучилась соседка по общению – раньше не была так говорлива. Это удивило.

Обычно была тетя Маша энергичной молчаливой «пчелкой». Грядки у нее всегда были идеальными, белье – «белоснежным». Она без конца что-то полола, подрезала, сушила, варила, заготавливала. Муж был ей под «стать». Иногда он уезжал на вахты, а в остальное время что-то строгал, приколачивал, доводя свой домик до идеала. Участок они прибрели давно, построили дом, и сначала как все, приезжали летом, а несколько лет назад перебрались сюда совсем, отдав квартиру сыну с молодой женой.

– А где дядя Саша? – спросила Аська, ответив на дежурные вопросы.

Соседка вдруг умолкла и стала ритмично размешивать сахар в чашке.

– Нет его…. Ушел он от нас, – сказала она с такой болью в голосе, что Аська нервно глотнула, едва не поперхнувшись пирогом. Увидев ее испуганные глаза, тетя Маша замахала руками и с трудом улыбнулась.

– Да живой он, живой. Просто от меня ушел он этой зимой. Я думала, все знают. Хотя… вечно люди думают, что их жизнь всем интересна.

Аська немного помолчала, «переваривая» новость.

– А от меня ушел Васька, – вдруг сказала она, дивясь собственной откровенности. Обсуждать эту тему она не могла еще ни с кем, даже со своей лучшей подругой. Теперь уже тетя Маша сочувственно посмотрела на нее, потом сказала:

– Конечно, можно сказать – как это теперь модно, – что все мужики – сволочи. Так ведь это неправда. Это жизнь… Откуда любовь приходит и куда уходит? Сколько я передумала за эти месяцы. Саша ведь мой ушел к «молоденькой», чуть тебя старше. Думала, вместе век и доживем. Всё ведь сами создали, во все это столько души вложили. Дом вот, сын вырос, внук уже. А он вон чего! Ох, наревелась я украдкой. – Тетя Маша нервно затеребила лежавший на коленях платок. – И, главное, стыдоба какая! Особенно перед сыном с невесткой. Вроде ничего не украла, а кажется, что все пальцем показывают. Бывают, конечно, у мужчин такие помутнения, так ведь лет в сорок, а тут до пенсии рукой подать.

С вахты приехал прошлым летом, ходит, как чужой, все из рук у него валится. Испугалась сначала, что заболел. А он… влюбился! Еле из него эту правду окаянную выпытала… каялся передо мной… плакал даже. Всё твердил, мол, «будем жить, как и прежде». У меня хоть внутри всё «огнем горело» от обиды, подумала: «Ладно, всё бывает. Перетерпит – забудет. Ну, оступился, не устоял перед молоденькой. Так-то он девушками даже в юности не шибко увлекался. А тут? Может, нашло „помрачение“ какое? Переживём! Я перетерплю, и у него „блажь“ пройдет».

А потом вижу – не проходит…. не просто увлечение оказалось. Живем вроде вместе, а как чужие. Вроде рядом сидит, а мыслями… далёко. Не думала, что это так страшно.

Они немного помолчали, вспоминая свое.

– А знаешь, я же спортсменка была, – улыбнулась тетя Маша грустно. – Худющая, как ты. Смешно? Правда-правда! Спортсменка, активистка, хотя, не красавица. А в Сашу влюбилась в институте. Замуж выскочила. Все забросила: учебу, спорт, родила сразу сына. С тех пор вот – пироги пеку…

Аська смотрела на нее «во все глаза», но образ юной спортсменки как-то не вязался с обликом этой немолодой женщины, одной из многих, вечно снующих по магазинам с кошёлками, неухоженных и безвкусно одетых. Она поймала себя на мысли, что для молодых, люди постарше – это люди «бесполые», как родители. Смешно даже представить, что у них какая-то любовь, страсти, нежности.

– Я не жалею, что так прожила. Неправда ведь, когда говорят, что всё делают для других, всё мы делаем и для себя тоже. Я семейные хлопоты люблю, хоть их и мало ценят. Семья для человека – главное в жизни, но что-то я упустила. Вот так, собрала ему вещи и отпустила. Сначала хотела сама уйти, так он не позволил.

– Как? Сами отпустили? – изумилась Аська.

– Да… Сложно, конечно. Стыдно, больно, но ничего… привыкаю понемногу. Мне все равно легче… у меня сын, невестка хорошая, внук «золотой». Больше сын беспокоит. Злой стал на отца, простить не может.

– А вы его простили?

– Может и не до конца еще… гложет обида. За что со мной так? А с другой стороны посмотреть, в чем виноват – то он? Не в рабстве жил, а в любви, уважении. Жили хорошо, многие завидовали. Уважение осталось, вот только любовь у него прошла. Нет, можно было бы оставить. Так ведь это же мУка ему была, да и мне…

Лицо ее скривилось от боли, и она вновь задумалась.

– Всю жизнь я хотела, чтобы ему было хорошо. А тут что, на муку обреку? Лучше сама перетерплю, пусть он счастливо живет.

– А если это не любовь у него, а всё же это… помрачение рассудка?

– Может быть. Пусть живет «свою» жизнь, разбирается сам. Я ему не судья!

– А если обратно попросится, пустите?

– Не знаю. Честно скажу – не знаю. Да он и не просился, так что чего об этом думать? Я планы особо строить перестала. Только одно знаю точно: сломанную чашку склеить можно, вот только пить из нее больше нельзя…

Они поговорили еще: две брошенные женщины.

Аська вернулась в свой домик, легла, но сон никак не шел. В конце концов, искрутившись на жестком стареньком диванчике, она встала и вышла на крыльцо. Ночь была теплая, а небо чистое и звездное. Огромные звезды сияли так близко, что у нее захватило дух. Она вспомнила вдруг, как в девятом классе дружила с Сережкой из соседней школы. Высокий, худенький, он робко брал ее за руку, и они часами гуляли под звездным небом, а он рассказывал ей про созвездия, «черные дыры». Дружба не сложилась, зато с тех пор она могла найти в небе много созвездий и любимое созвездие Ориона.

«Люди смотрят и смотрят на небо. Для нас оно вечно и непостижимо, как Любовь. А ведь, пожалуй, только она наполняет смыслом нашу жизнь. Любовь, в которой не ищешь выгоды, гарантий, которая все прощает. Она дается не всем, приходит ниоткуда и уходит, когда захочет. Но именно такой Любви мы жаждем всем своим существом».

Собственный недавний роман показался ей таким пошлым и смешным, что стало стыдно.

«Я подожду! Я жду тебя, моя Любовь…». Ей захотелось крикнуть это слова громко, но кругом стояла такая «звенящая» тишина, что она не решилась, а прошептала их, как молитву.

На перекрестке