Читать книгу У медведя на бору. Книга сказок - Ирина Щукина - Страница 7

Баба-Яга – мать мирового Змея. – Лунный зодиак. – Зеркальная Дева – Вакшья. – «Зима» плотного существования. – Первичная форма. – Золотой Петушок. – Миф о Фаэтоне. – Близнецы. – «Зло».

РУССКИЕ сказки… Именно с них начинаем мы свое знакомство с миром. Наследие языческих времен, они входят в плоть и кровь, заменяя нам генетическую память и составляя уже как бы часть нас самих. Кому не знакомы пушкинские строки:

Детьми мы не отделяем сказку от реальной жизни; став взрослыми, сохраняем к ней то же трепетное отношение: она, как теплая грудь матери, прильнув к которой, забываешь свои беды… Но что же в сказке такого, что греет сердце и целит душу? Что скрывается за простыми сюжетами и знакомыми с колыбели персонажами? О чем они, наши сказки?

Обратимся для начала к одному из колоритнейших персонажей русских сказок – Бабе-Яге. Бабушка эта равным образом притягивает к себе и страшит. Как неизбежно притягивает Баба-Яга в свою избу и главного героя сказки. Притягивает и пугает. Но пугает лишь поначалу. В конце сказки Баба-Яга бывает посрамлена. Сказочный герой торжествует. Мед-пиво пьет, свадьбу справляет.

А справимся ли с Бабой-Ягой мы? Поймем ли наших сказочников, записавших, по словам одного из них – Филиппа Господарёва, свои сказки от морских цыганок? Их рясу, что по всему свету растяглася, от конца до конца, куда ни иди – всё тут она… Однако ж, деваться нам некуда: все дороги ведут нашего Ивашку к Яге да к мужу ейному Кощею Бессмертному. Последуем за ним и мы…

Итак, что ж это за баба такая? Согласно сказкам, живет она в лесу, в избушке на курьих ножках. Забор вокруг ее избы сделан из человеческих костей, на заборе – черепа, вместо засова – человеческая нога, вместо запоров – руки, вместо замка – рот с острыми зубами. Баба-Яга, костяная нога, голова пестом, лежит в своей избушке из угла в угол, нос в потолок врос, груди через грядку повисли. С людьми она не церемонится: пожирает их, изжарив в печи.

Бабой-Ягой пугали детей, чтоб те не лазали по огородам, не бегали по колосящимся нивам, не мяли зреющий урожай. По мнению чехов, читаем мы у А. Н. Афанасьева в его капитальном труде «Поэтические воззрения славян на природу», Баба-Яга, житна-матка является на полях и нивах по преимуществу в то время, когда хлеб начинает цвести и наливаться. У Афанасьева же мы находим и указание на связь имени бабы – Яга – с санскритским ahi (змей). Больше того, параллельные места новогреческих и албанских сказок выставляют на место Яги дракониду и ламию – колдунью, ведьму, а также баснословную змею.

Иван Билибин. Баба-Яга, 1900

Таким образом, под именем Бабы-Яги предки наши могли разуметь мать (или жену) известного во многих традициях мирового Змея, похитителя красавиц, ревниво стерегущего источники живой воды и покоящиеся на дне моря-окияна или спрятанные глубоко под землей неисчислимые сокровища. Лютыми змеями изображает сыновей ежи-бабы и словацкая сказка. Но, повторимся, с некими загадочными драконами, или змеями, которые, держа в пасти свой хвост, опоясывают земной шар множеством колец, всегда символически связывали Лунные узлы. В астрономическом смысле Узлы есть точки пересечения орбиты Луны с плоскостью эклиптики (видимым движением Солнца). Узлы есть точки соприкосновения Солнца и Луны, Духа и порождаемой им Души. Точки, где перерезается своего рода небесная пуповина, где душа, опускаясь на землю, в проявленный мир, обретает самостоятельную жизнь.

Итак, Яга – мать змеев, олицетворяющих Узлы Луны, направление кармического развития, эволюционного пути?

Чтоб долго не ходить вокруг сыра, обратимся к нумерологическому наполнению имени интересующего нас персонажа. Слово «баба», понятное дело, даст нам в 12-уровневой системе число Венеры (6). «Яга» – число Девы (14). Суммируя оба слова, получим число Рака (20), или (2+0) число Луны. На «мать» уже похоже.

Высший же смысл знака Рака и связанного с ним 4-го дома – корни, наследие, живая традиция, переданная нам изначально. Здесь мы и найдем объяснение огромным грудям Яги. Итак, свяжем Бабу-Ягу с традициями, истоком, очагом, источником. В Раке – сокровенная обитель Хирона, наводящего мосты между мирами, осуществляющего своего рода преемственность между миром идей и миром форм. Преемственность здесь – архетипическая. То есть Баба-Яга есть хранитель архетипа, лунного принципа. Значение слова «ступа», в которой Яга «выходит на дело», восходит к индоевропейскому stupa – «хранилище реликвий».

Так не является ли Баба-Яга хозяйкой Лунного зодиака? Праосновы, первичного по отношению к солнечному, хозяин которого – Громовержец Перун – осыпает Землю искрами небесного огня. Утверждение о приоритете лунной системы над солнечной содержат многие древние тексты. Согласно учению Авесты, Творец прежде создал Луну, затем Солнце. Матерью солнечного бога называли египтяне Изиду, являющую в астрологическом символизме высшую Луну. Зевс был вскормлен молоком небесной козы Амалфеи. Богиня-Мать алтайцев (Торум-Анки) также посылает души детей своих по солнечному лучу на Землю. По нему же она забирает их обратно. Примеры эти можно множить и множить, остановимся же пока на герое-богатыре русских сказок – Иване Быковиче, которого также звали Коровьим или Кобыльим Сыном. Кобылицей же в бою на Калиновом мосту оказывается Баба-Яга, достигающая порой космических размеров.

С Ягой, таким образом, связана генетическая память, родословная. Родословное древо. Древесные корни напоминают и курьи ножки, подпирающие избушку Яги. Интересно также то, что куриная ножка – отпечаток лапы птицы – это и знак Древа жизни (ствол с тянущимися кверху ветвями). Именно такие следы оставляет по себе и земная, и золотая курушка.

Там течет широкая вспять река…

Итак, что ж это за зверь такой, Лунный зодиак? В отличие от солнечного, лунный зодиак находится в тени общественного интереса к астрологии, сообразно, впрочем, своей связи со скрытой природой человека, с тайной его фравахара, родословного древа, той реки, рукавом которой он стал. Лунный зодиак – это действительно «зверь», глубоко сидящий в природе человека, работающий на уровне инстинктов, врожденных знаний, чутья.

Лунный зодиак представляет собой поток, берущий свое начало в знаке Рыб и текущий против часовой стрелки, обратно ходу времени солнечного круга. Общий поток, из которого и происходит вычленение «я», становление солнечного принципа (последним знаком здесь будет Овен): «цячэ вада ў ярок…» Колобок – катящийся по небу месяц – оказывается на языке у олицетворяющей огненный принцип Лисы. Обратный же поток, круг Солнца, или круг «я», эволюционирует к слиянию – Перун плывет против течения Небесной реки.

◧ Люди не знали имени этой старой женщины. С ней в доме жили двое мальчиков, но никто не знал, как звали их отца и мать. Говорили, что мать этих мальчиков была дочерью старухи.

Дом старухи окружала тростниковая изгородь, а позади дома был отгорожен еще небольшой участок земли, где старуха могла оставаться совсем одна, – мальчикам туда ходить не разрешалось. На этом участке позади дома старая женщина бережно хранила огромный лист таро35. Дети говорили, что из этого листа она всегда достает воду, но строго следит, чтобы они не видели, как это делается.

Однажды старуха собралась в поле, чтобы принести немного пищи для них троих.

– Не ходите за дом! – предупредила она детей, и они ответили:

– Хорошо, не пойдем.

Старуха вышла из дома и пошла в поле, а братья, играя, стреляли ящериц из своих луков.

Немного погодя один из мальчиков сказал:

– Хорошо бы пойти туда, куда старуха запрещает нам ходить, посмотреть, что там такое.

– Пойдем, – согласился его брат.

Они пошли за дом и увидели там большой лист таро. На листе они заметили ящерицу, и один из них пустил стрелу, но промахнулся и попал в лист. Вода, что хранилась в нем, тут же прорвалась наружу. Старуха услышала это и поняла, что дети продырявили лист.

Она поднялась и громко крикнула:

– Разливайся вокруг земли! Разливайся шире!

Вот тогда-то море впервые окружило землю, а до тех пор моря не было.

Так старуха сделала море.

Лунный зодиак связан с общим потоком, «коллективным бессознательным». Именно лунный зодиак и стал держателем 13 (со Змееносцем) небесных врат – солнечного зодиака, стал для него матерью. Лунная чаша стала колыбелью Солнца – желток космического яйца зрел в водах лунного белка. Лунный же зодиак, лунная радуга стала мостом к колыбели Предвечного.

Бабу-Ягу называют привратницей между миром живых и мертвых, ее избушку – вратами в мертвое царство. То есть смерть понимается как возвращение к архетипу, обратное вхождение в общий поток, реку Стикс – реку забвения. Заметим, что в своей классической форме в Индии – стране хранителя традиций Рака – ступа строилась как погребальный курган. Не оттого ли некоторые сказки рисуют Ягу как старуху либо с больными глазами, либо и вовсе слепую? Ее слепота есть неразличение твоего «я». Для нее всё едино. После ее помела никто не оставляет «следов».

Число Яги (14) – число переворота пространства-времени, число выхода (и входа), число знака Девы, в котором Луна имеет свою эзотерическую обитель. Слово «Луна» даст нам это же число. Именно со знаком Девы связана мистерия рождения нового мира, непорочного, не разрезающего течения реки, зачатия, мистерия раскрытия мирового яйца. С Девой связан также урожай, слова «зреть», «поспевать». (В ступах пестом толкли именно зерно.) Но «зреть» – это и «смотреть», и слова «зеркало» и «зерно» – одного корня. Луна явлена в нашем мире как отражение, преломление солнечного света. Не случайно сосцы у Бабы-Яги висят ниже пояса (7-го знака – знака Весов, открывающего в солнечном зодиаке так называемый коридор зеркал, когда знаки смотрятся друг в друга, всё меняется на противоположности: был «я» (Овен), стал «другой» (Весы), жизнь (Телец) смотрится в смерть (Скорпион), смерть – в жизнь… Образуется 6 двойных зеркал). Ее генетическая память идет в зазеркалье.

◧ Жил старик, жены у него не было, детей не было. Так, безгрешный был старичок, ну, однако, хозяин исправный.

И приснилось ему: должен он попасть на остров. На тот остров, что лежит на озере Свято – на Сейтяврушке. А острова такого он отродясь и не видел, и не знал, и не слыхивал даже, – есть ли такой остров? Проснулся он утром и подумал: «Надо идти. Надо найти тот остров, и жить там придется». Однако сомнение взяло – как это он сам, своею волей может поселиться на Сейтяврушке… На веках такого не бывало!

Пошел он к народу, рассказал о своем сне и спросил совета: как ему соседи скажут, что народ присоветует, так он и поступит. Думали старики, долго думали, порешили, весь народ ладом наказывает старику: идти и селиться на том острове, на том озере Сейтявр. Нету такого острова – явится.

Собрал старик свои пожитки, взвалил на плечи и отправился в путь. Шел, шел – вышел к озеру Свято. И видит он, по озеру остров плывет. Плывет остров и ближе и ближе к берегу подходит. Старик к острову близится – остров от него уходит. Идет старик вслед за островом. Остров по озеру плывет, на нем сосенка стоит, сосенка кудрявая. Старик по берегу спешит, догоняет свой островок. Бежал-бежал – остановился остров в тихой заводи. Узкое место между двух берегов, заросло оно мохом, и травой, и землей. Тут острову причал.

Обширно озеро Сейтявр. Сверху, с севера, закрыто горами, одна только вершина вздымается высоко. То вершина «праудедков», прадедов народа, жившего внизу, соседей и родичей старика. Понизу заросла гора могучими борами. А на востоке протянулась Колоколовая горушка, вся она заросла ягелем, сытным кормом оленей. Горушка эта не простая, на ней пасется путеводный олень – Солнцу слуга. Тут он жировался и потерял свой колоколец. Тут и стало родимое место оленей. Беззаботно пасутся они на этих лучших угодиях земли.

На запад березовая роща стоит, то Черная Варака36, не нашего жительства, не для человека она, эта Черная Варака. Так сказывали старики. Ну, а все-таки бересту в ней драли, потому что хороша тут береста, очень хороша.

Остров причалил подальше от Черной Вараки. Старик перешел с матерой земли на острова твердь и топнул ногой.

– Земля тверда – тут и жить, – сказал.

И стал жить.

Он обошел весь остров вокруг. Бьют ключи теплые и горячие, родники студеной воды журчат там и тут. Бьют ключи прямо из-под земли, из-под камней гремучих, из-под зеленой муравы, из густого мха. Хвощи туманом млеют в теплой влаге над родником.

Подошел он к этому студеному родничку, а тут на камушке сидит Дева. На ней одежда на левом боку ярче солнечного света сияет, а другая половина тела вовсе без одежды, высокая грудь жаром пышет. Дева встала старику навстречу, его поклона обождав, сказала:

– Долго ты путешествуешь, старец. Я замерзла, я проголодалась.

Старик ответил ей:

– Я видел во сне этот островок. Утром проснулся и пошел. А остров уходил от меня. Долго я гнался за островом и вот притомился… устал немножечко… кхэ…

Женщина улыбнулась, положила ладошку на соседний камешек.

– Садись, – сказала.

Он вынул из своих сумок вяленую тушку щуки и дал этой женщине. Другую сам начал есть. Так он утолял свой голод – одну рыбину ей, другую себе, одну рыбину ей, другую себе. Она эти щучьи тушки собрала в руке, а не притронулась к ним.

Он было подумал, что Дева-то не умеет ни пить, ни жевать, что к щучьей плашке она и приступить-то не сумеет. Смекнул было, что не здешнего света Дева; уж не Солнцева ли дочка или сестра?

Он дал ей разных шкурок и кож, чтобы прикрыла она наготу свою. Она смастерила себе одежду и предстала простою женщиной-саами. Она всё умела делать сама, а щучьих тушек как не бывало – всё съела. Как только надела одежу – так и съела эти щучьи тушки.

Из еловых ветвей они построили на ночь зеленый шалаш, сказать просто, – спалку. Ложа в ней сделали из веточек березы, покрыли их шапками ягеля. На них старик постелил для нее свою единственную шкуру оленя, сам же примостился у очага в своей меховой одежде-печкé.

На другой день они начали строить себе надежный дом-вежу37. Она учила старика. Сели на землю друг против друга, ступня в ступню уперлись, за руки взялись. Потом откинулись назад, легли спиною на землю и выбросили руки за голову. Каждый в головах сделал отметку. Потом так же они сели наперекрест и так же отметили ширину своей будущей хибарки.

Старик начал строить единый дом для себя и для Девы, – так она велела.

Когда построили вежу, старик из бересты сделал лодку. Лодку сделал – и начал добывать в озере рыбу. Уловы в озере Свято были хороши. Старик ездил на озеро и ловил рыбу, он ходил в леса, охотился там и драл бересту. Бересты шло в хозяйство много. Женщина управлялась по дому.

Жить им было легко и дивно хорошо.

Однажды сказала Дева:

– Пойдем, старик, округ озера. Я положу слова оберега на леса, на озера, на тундры и горы. Я положу оберег от дурного глаза, от вражьей силы.

Пошли они вокруг озера по горам и по лесам, и она везде положила свои слова, чтобы не было плохо их острову, чтобы не было плохо ей самой и ее старику.

И еще положила запрет:

«…Чтобы люди сюда не ходили… Чтобы никакому зверю не было ходу на этот остров – ни волку, ни росомахе, ни лисе, ни зайцу, ни лягушке и никакой козявке, никакому червяку и пауку».

Пуще всего она опасалась лягух.

Только мышке-чистюльке да медведю был дан ход. Медведь он свой, этот зверь медведь, он возит Солнце по небу на переменку с оленем, так как же не дать ему ходу? Вздумается ему передохнуть на острове во время переправы через озеро – пусть отдыхает, его такая воля.

Все берега обошла она. Везде она пела свои слова оберега. Только Черную Вараку миновали, своего слова тут она не пропела, своего слова не сказала.

– Тут моей силы нет… Старик, берегись этой Варачки Черной, – попросила она.

Ну, и домой вернулись, пищу приняли, как положено, и спать повалились.

Прошло три дня, и Дева сказала своему старику:

– Сделай люльку!

Он сделал люльку. Корытце он выдолбил из пахучей сосны. Обтянул его красною замшей. Сверху приладил дужку над головой и покрыл ее замшей. Внутрь положил сначала мох болотный, сухой, потом по краям мох белый, ягель, потом оленьей шерсти клок, потом бороду белого оленя. На эту подстилку положил он шкурку бобра.

Он сделал люльку и положил ее на колени Девы. Она украсила ее ракушками, красными сушеными ягодками и жемчужинами – розовыми, голубыми, желтыми и красноватыми.

После этого она велела ему обмыться и сбросить с себя старые одежды. Она дала ему новую замшевую рубаху белую, и всю одежду она ему дала чистую и свежую. Втайне она и сама обмылась у очага и переоделась во всё новое.

Чистые и умытые, они сели ждать.

И вот народился молодик. Молодик народился, и луна взошла. Удивился старик, но ничего не сказал: видно, так оно и должно быть на этом острове.

Увидя на небе месяц и луну, Дева сказала:

– Теперь идем…

Она встала и пошла. Она пошла в лес, старик рядом с нею идет. Вместе они вошли в ольшаник и там остановились. Она велела старику стать рядом с нею. Так они стояли долго. Потом женщина сказала:

– Смотри, видишь ли ты?

Он ответил, что видит светлое, а что такое видит – не знает, есть там, нет ли там ничего, а видимо, да не знает, как сказать.

Она ему в ответ:

– Видишь, тень от светлого падает на ствол ольхи…

– Есть ли там чего? – спрашивает старик.

– Там не есть, там нет никого… однако там есть тень – видишь ли?

И правда, месяц и луна заиграли, и стало ясно: на светлом стволе виднеется свет, а за ним тень… Вот тень обрисовала детскую головку, глазами смотрит на старика. Вот ручки, вот ножки. Ручки подняла, – возьмите…

Женщина протянула руки и взяла живое тельце дитяти.

Это была маленькая светлоокая девочка. И вся-то она лучилась в лунном свете. И вдруг заплакала…

Женщина начала ее утешать. Закутала она в теплые шкурки бобра уже настоящую девочку – дитя человеческое.

Месяц и луна ушли на край земли.

Женщина пошла вперед, старик позади, повторяя слова тех оберегов, что Дева пела намедни.

Понятна теперь и связь Яги с хлебными нивами: Дева, собирающая урожай плодов земных и небесных, 7-й знак в лунном зодиаке, преломляет Круг жизни. Верхняя – видимая и нижняя – невидимая полусферы опрокидываются друг в друга. Брошенное в землю зерно обретает иное качество, преломившись через поверхность зеркала-земли. Умерщвленный Сетом Озирис прорастает колосьями – сошедший в материю Дух дает всходы. Именно глаз – символ преломленных солнечных лучей, положенный Гором в рот мертвому Озирису, возвращает его к жизни.

Дева, таким образом, – это тот живот, из которого к радости маменьки выходят ее козлятушки. Золотая осень – время свадеб.

Мерзни, мерзни, волчий хвост…

Дваждызеркальной Девой названа в авестийской мифологии Вакшья, образ которой очень сходен с нашей Ягой. Вакшья-планета двигается в обратную сторону и связана с Колесом Смерти, движением против часовой стрелки38.

Вакшья, как и Яга, проявляется через смерть, стирающую личность. Роднит их и связь со стихийными силами природы, и – вселенский характер проявления. Про Вакшью сказано, что глаз у этой Девы столько, сколько звезд на небе. Она, как и достигающая космических размеров кобылица-яга, являет собой тело Творения.

Миф указывает на проявление ее в энергии времени. Вакшья показывает то, что препятствует свободе и заставляет жить в системе замкнутого времени, в системе «огорода». («Во саду ли, в огороде девица гуляла…»)

Со временем связана и заправляющая вихрями Баба-Яга. Что такое ее костяная нога? Не есть ли это некий символ, столь значимый, что стал приложением к ее имени? Посмотрим на Зодиак. Поищем здесь ногу. Ступни у нас под Рыбами, голени связаны с Водолеем, коленные чашечки – с Козерогом. Бедра – это Стрелец. Что мы получили? Зону Стрелец – Рыбы. Третью зону Зодиака – зону трансформации. А поскольку нога – костяная, а кости – под Сатурном, то можно предположить, что это… нога времени. Замкнутого мира, мира, ограниченного временем и пространством – формами материи. Треть Зодиака, связанная с пребыванием Коры в царстве мрачного Аида, души, повязанной земными путами. Соловьиная ночь. Сон, в который погрузил ее сорванный ею мак.

Виктор Васнецов. Кощей Бессмертный, 1926

Итак, время – дитя Неба и Земли: Сатурн – сын Урана и Геи. «Типичным» сатурнианцем выступает и иссохший от скупости Кощей. Старославянские «кощь» и «кошть» переводятся как «сухой», «тощий», «худой», им же родственно слово «кость». Глагол же «окостенеть» употребляется в смысле «застыть», «оцепенеть», сделаться твердым, как кость или камень от сильного холода. То есть с похищением Кощеем Марьи Моревны (дочери Морского царя, владыки последнего, 12-го знака – Рыб) наступает «зима» плотного существования, когда дух парализован холодом формы.

В сказке «Лисичка-сестричка и волк» лиса сажает волка ловить рыбу в проруби, опустив туда свой хвост (двигаться по солнечному кругу к 12-му знаку): молодой месяц, рыбак-волк, одурачен Солнцем, «эго», затмившем истинную человеческую природу, рыжей лисой, поместившей своего братца в систему замкнутого времени, в систему Сатурна, холодного и сжимающего:

Как Крон проглатывал рожденных Реей младенцев, так и охотящийся ночью волк, олицетворяющий пребывающую в неведении душу, луну, не знающую себя, пожирает овец. «Осенние птицы взяли счастье с собой…»

◧ Жил-был старик со старухой. У них была дочь Дунюшка. Пошла раз Дунюшка в лес по ягоды с подружками. Шли, шли они, попалась им глубокая яма. В яме сидит волк и говорит:

– Кто через эту яму перескочит, тот домой пойдет, кто не перескочит, тот меня останется качать.

Все девушки перескочили, а Дунюшка не могла и упала в яму. Говорит ей волк:

– Качай меня.

Качает Дунюшка волка и приговаривает:

– Баю, баю, серый волк.

Уснул волк, а Дунюшка вышла из ямы. Летит стадо гусей. Вот один гусь и говорит девушке:

– Полетим, Дунюшка, с нами.

– Я бы рада полететь с вами, да крылышек у меня нет, – отвечает Дунюшка.

Отрезали гуси крылья у одного гуся и приклеили Дунюшке. Высоко поднялась Дунюшка с гусями. Летели, летели, летели гуси и прилетели к Дунюшкиному отцу в сени. Увидал мужик гусей, схватил ружье со стены, хотел стрелять. Закричала Дунюшка:

– Не стреляй, тятенька, это я.

Обрадовался отец дочке родимой, которую уж считал погибшей. Стали жить да поживать, да добра наживать, а Дунюшку помаленьку замуж собирать.

Время, таким образом, есть первичная форма. Время – это начало, поддерживающее жизнь, то есть дающее жизни развернуться, проявиться, из скрытого, латентного, состояния перейти в состояние явленное, из состояния семени – в состояние зрелого колоса. Первичная форма разлагается в свою очередь на три других формы: прошлое, настоящее и будущее. Не есть ли это три сестры, три дочери Яги? Кроме того, Баба-Яга называет своими слугами трех всадников: «Первый всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде – день мой ясный. Другой всадник на красном коне, в красном одет – солнышко красное. И третий – черный всадник – ночь моя темная». Итак, соотнесем день Яги с настоящим, красное, восходящее солнышко – с будущим и ночь – с прошлым. Птицы же их, соответственно, – орел, сокол и ворон.

В авестийской мифологии этими функциями наделены супруги Вакшьи – Стражи Неба. Страж Востока Тиштар, моделирующий будущее; страж Юга Хауранга, связанный с настоящим, и страж Запада Шатаваэш, победитель демона, уничтожающего Свет, поглощающего Солнце. Стражем же Севера выступает Вананд, страж вечности. Но его-то здесь и недостает: люди вырваны из вечности.

Не оттого ли и Баба-Яга хромая? Ведь она одной, полноценной, «ногой» стоит в недоступном нам мире, другой – костяной, утратившей вечность – в нашем. Как всякий посредник между мирами, Баба-Яга хрома: как и римский Вулкан, кующий формы, как греческий Гефест, которого Гера младенцем сбросила с Олимпа на землю. Здесь же и связующий миры Хирон, символ которого – ключик. Раненный Геркулесом, кентавр Хирон отказался от своего бессмертия, и Зевс поместил его в созвездие Стрельца. Созвездие учителя, посредника между миром богов и миром людей. В этом же ряду находится и старушка Луна – проводник в тонкий, астральный мир, трехликая Геката – богиня ночи…

◧ Жила старушка. У старушки был сын Ванюшка. Они жили шипко беднó; избушка у них даже валилась. Она говорит:

– Нужно, – говорит, – ведь в лес итти, брёвен рубить на комнату.

– Ну, мама! – утром стаёт, говорит. – Я, – говорит, – пошол.

– Ну, с Богом, ступай, дитя! Как-нибудь старайсь!

А он, верно, был не совсем умом-то у нее. Вот, ушол в лес и вырубил бревно. И он с этова бревна содрал кору-то да сшил лодку. А у реки. И стасшил ету лодку в рекý, сделал вёсла. И катается в этой лодочке.

Мать ждёт домой своёва Ванюшку, не можот и дождать. Ну, испекла хлебушка и пошла. «Разе, – говорит, – он отошшал, дак домой не может итти?»

Испекла хлебушка да понесла ему и́сьти. Приходит тут в пóлосу и нашла штуку леси́ну, што ссечено. «Што за такое, – говорит, – сына нет? А пошто, – говорит, – кора-та содрана с ёлки-то? А шшепки, – говорит, – словно как на ту стать, што тёсаноё?..»

Ну, потом и сошла нá берег-от. «Не выдумал ле он што другое?» – говорит.

Пришла нá берек:

– Вáнюшка! – говорит, – Ванюшка-дитетко! Поди-тко, – говорит, – к бéрежку! А вот тебе, – говорит, – дитетко, каша масленая!

– Слышу, слышу, – говорит, – мамонькин голосок!

Он подъехал, кашу выхлебал. Ну, мать ушла домой.

Потом приходит вот эта самая Еги́биха (нечи́сты-то вот эти самые: в озёрах живут, в лесах живут) и говорит. Пришла нá берек и говорит:

– Вáнюшка, Ванюшка! Подьедь-ко ты к бережку: а вот тебе каша масленая!

А он отвечаёт:

– А слышу, слышу! – говорит. – Не мамонькин голосок!

– Ох ты, – говорит, – крáсной, – говорит, – пёс, рыжой ты пёс!

Потом уходит.

Потом приходит после неё мать, опять с кашой:

– Ванюшка, Ванюшка! Подьедь ты, – говорит, – к бережку: вот тебе каша масленая!

И зовёт ево домой, а он нейдёт.

И опять приходит ета скверная-та. А у её были три дочери. Ну вот, она приходит к берегу, по-материну говорит, – выслушала, как мать-та говорит, тоненьким голоском:

– Ванюшка, Ванюшка! – говорит, – подьедь-ко ты к бережку! А вот тебе каша масленая!

Вот подьехал. Она ево схватила и утасшила на голýбницу (пóдволоку)39.

Сама запрягает лошадь, поехала в лес за дровáм, а дочь оставляет одну дома:

– Топи печь жáрко и нáжарко, и штобы́ было нижно бревно каленó! Да ево, с…а сына, – говорит, – жарь!

А эта мать Ванюшки хватилась, плáчёт, даже слеза слезу бьёт.

И кричит эта дочь-та (Егибихи):

– Ванюшка! – говорит. – На лопатку айда!

Он сошол.

– Ложись, – говорит, – на лопатку!

Он сел на лопатку, руки-ноги роспéлил; не проходит в печь.

– Сéстрица, – говорит, – не умею! Родимая, не умею!

– А как, – говорит, – ты не умеешь?! А как кошки спят, как собаки спят, так и ты лежись!

– А вот, – говорит, – не умею! А ляк-ко, – говорит, – ты и поучи! – говорит.

Она как легла, а он как-то не обрóбел, как зви́тнул40 в печь-ту, заслонок запер; она и зажарилась. Потом и вытасшил, и розломал, и поставил на серéдные палати41.

И приезжает эта самая Еги́биха. (А он сам опеть ушол на то жо место, молчит там.) Вот и стасшила, давай и́сьти это мясо. Наелась и давай катацца. И катаетца и говорит: «И покатацца, – говорит, – мне, повалецца мне на Ванюшинькиных косточках!»

Он ей там (на голýбнице) отвечéет:

– А, – говорит, – покатайся, б.., повалейся, б.., на дочери́ных-то косточках!

– Ах, – говорит, – мне чуди́тся али, – говорит, – млицца?.. Ах ты, – говорит, – крáсной пёс! Ах ты, рыжой пёс! Дочь зажарил!

Ну вот опеть етак. Три сустáва42 вот éких: всех троих дочерей зажарил, потом до самоё добрался́. Потом сама остаётся уж она [дома].

И топит сама печь жарко-нáжарко и кричит:

– Ванюшка, на лопатку айда!

– А ладно, ладно, – говорит, – мамонькя, я иду!

Он сошол.

– Ну, лежись, – говорит, – на лопатку-ту!

Она как хочёт ево в печку-ту посадить, он руками-ногами уперся́:

– Мамонькя, не умею! Родимая, не умею!

– Да как, с… сын, ты не умеешь?! А как кошки спят, как собаки спят, так жо и ты лежись!

– Да, мамонькя, не умею! Родимая, не умею! Поучи меня!

Как она на лопатку-ту легла, как он иё туда толкнул, зáпёр. Она закричала:

– Вáнюшка, отпусьти! Дитетко, отпусьти! Вот тебе, – говорит, – три корчаги серебра, корета золотая, пара кóней вороных и збрýя золотая! И ето всё твоё бýдёт!

– Ах, – говорит, – стара сука, попала! Всё моё, – говорит, – будёт без етова!

Тут её в печé и оставил. Сам побежал, корету заворотил, три корчаги серебра из подполья вытасшил, всё в корету составил. Лошадей из конюшни вы́вёл, хомуты надел, запрёк, поехал.

И приезжает к етой маме. Она уж шипко заботилась, што нé жив, нé жив; плакала шипко. А изба у ней плоха шипко, даже заугóлки выпали. Вот он подьезжает к домёшку ко своему; и даже не ворóт и ничево нет – привезать нé за што. Ну, и проситца у старушки ночевать, на етих лошадях, на паре:

– Ну, бабушка, – говорит, – не пусьтишь ли ночевать?

– Ох, дак, дитетко! – говорит, – ведь у меня лошадей некуды завесьти и привезать нé за што и ýжиной покормить тебя нéчем!

– Вот за огород, – говорит, – бабушка, привяжом. Пожалуста, пусьти!

– Ну, дак, дитетко, – говорит, – выпрегай да привязывай!

Выпрёк, привязал. И схватил ету корчагу с серебром сначала, тасши́т в комнату. Притасшил в комнату, помолился Богу, россыпал на пол. И говорит она, эта бабушка:

– Ох ты дитетко, ты дитетко! Ведь у меня был сын, – говорит, – Вáнюшка, дак ведь ровно экой жо!

– Дак вот, – говорит, – мамонькя, дак я сáмой и есь!

– Дак, дитетко, – говорит, – бажóное43! Дак где ты взелся́?

И потом стал всё таскать – три корчаги серебра стаскал, россыпал на пол, и золота три корчаги стаскал, россыпал на пол, другую кучкю. Она и говорит:

– Ох, Ванюшка, дитетко ты моё, бажоноё ты моё! Где жо, – говорит, – ты такие деньги взял?

– А вот, мамонькя, – говорит, – я, – говорит, – за эте деньги чуть смерть не приня́л!..

Ну, потом на эти деньги он такую ле домину выстроил, дак Боже милосливой! И потолки, и всё роскрасил… И я тут у их была и чай пила. И всё и коньчила.

Но подобно тому, как прошлое отражается в будущем, вечность следует искать в настоящем. Заметим, что именно южный ветер, призванный Бабой-Ягой на помощь герою сказки «Заколдованная королевна», доставил того в новое царство, где жила прекрасная королевна. Символом настоящего, этого краткого, пограничного состояния между прошлым и будущим, стал в русских сказках Петушок, поющий на границе дня и ночи, возвещающий о смене Ночи Днем – настоящим, которое и является ключом к Вечности, к Единому. Петух возвещает о смене зимы плотного существования, всякий раз воспроизводя в суточном цикле, в микроцикле цикл космический, макроцикл. Именно петух в сказке «Лиса, заяц и петух» смог выгнать лисицу из заячьей избенки. У зайчика избенка была лубяная, а у лисы – ледяная; попросилась она ночевать, да его и выгнала: «эго», сознание собственной выделенности затмило лунную, скрытую природу человека. Идет зайчик, плачет – скорбит душа, ожидая своего петушка-избавителя. Золотой Петушок стал также символом отлетающей души, символом освобождения.

Конфликт коллективного и личного (двух противоположных потоков, ставших основаниями Лунного и Солнечного Зодиаков) нашел свое отражение в мифе о Фаэтоне (буквально «искре»). Возжелав править колесницей Солнца, Фаэтон чуть было не превратил землю в пустыню. Пытаясь воспрепятствовать этому, Зевс умертвил его, поразив молнией. Колесница Гелиоса раскололась на куски, которые суть расчлененное человеческое сознание. Фаэтон же, подобно падающей звезде, пронесся по небу и упал в волны реки Эридан – реки раздора.

В астрологическом смысле Фаэтон, являя собой дэновское начало, находится в ряду Сатурн – Юпитер. Сатурн сжимает, ограничивает. Юпитер, напротив, расширяет. И Фаэтон олицетворяет собой утраченное человеком состояние покоя, когда центробежная и центростремительная силы уравновешивают друг друга; утраченное единство времени (Сатурн) и пространства (Юпитер) в надсолнечном зодиаке. Подавляющее число астероидов – обломков солнечной колесницы – находится между орбитами Марса и Юпитера – индивидуальной волей, желанием отдельного человека и общественными установлениями. И человек, как правило, изначально находится в конфликте с обществом. В конфликте с законом внутренним (Сатурн) и законом внешним (Юпитер). Солнечный принцип в человеке не равноценен Солнцу Творца. Колесница Гелиоса расколота: человек не видит цельности всего сущего. Солнце в человеческом мире противостоит Луне, Марс – Венере, Юпитер – Сатурну, «и хохочет ветер, словно зверь ужасный, и скребет когтями душу невпопад…»

Итак, речь, видимо, может идти о двух кругах жизни: видимом и невидимом, круге Солнца и круге Луны. Двух кругах, созданных Творцом для сличения времени, для познания тайны Создателя. Так написано в одном из зерванитских текстов – «Сотворение основ» («Бундахишн»). Хранителями этих двух чаш, вложенных одна в другую, были поставлены два брата-близнеца. Хаурват – бессмертный близнец – стал хранителем лунной чаши. Смертный Амертат – чаши солнечной. Хаурват – наш небесный близнец, наш Идам. Он и есть та самая, утраченная в начале времен половинка, к слиянию с которой стремится его смертный близнец – человек. Когда-то, давным-давно, гласит известная легенда, Бог расколол человека надвое и разбросал половинки в разные стороны. Половинки эти суть мужское – круг Солнца и женское – круг Луны, человек и его Идам, его небесный близнец. Ищущие друг друга мужчина и женщина… Ведь конечная стадия человеческой эволюции, движения солнечного круга – приход к слиянию со всем сущим, ощущение единства всего со всем. Акт вселенской любви.

Близнецы – знак обители Блистающей Девы Вакшьи. Богини, чей самый мощный призыв – отрекись от самого себя, сбрось с себя все оболочки – имени, социального положения, материального состояния… На деле у тебя нет ничего. Ты – голый. Голый король. И беспокойные движения человеческого ума, лисья хитрость – суть порождение «эго», индивидуального, расколотого сознания. «Лисички-сестрички, что темной ноченькой шла голодная…»

В сказке «Лиса и рак» Лиса, пытаясь доказать Раку (обители Луны) свое превосходство, должна побегать, раку же достаточно уцепиться за ее хвост (знак Рака находится на хвосте у знака Льва – обители Солнца), чтобы затем сказать запыхавшейся и обернувшейся Лисе: «А я давно уж жду тебя тут». Раку и бегать не надо, он и так первый, как первичен по отношению к солнечному лунный зодиак. «Эго» очень любит соревноваться. Человек же, узревший иллюзорность собственного «я», перестает это делать. Социальные, наведенные «ценности» меркнут. Никуда не надо бежать… Жизнь наполняется смыслом в любом месте и в любое время.

Таким образом, андрогин, целостность обретается через разотождествление со своим «эго», через вхождение в общий, мировой, поток. Солнце, как и соль, рождается в воде, и в ней же умирает. Лишь за службу у Бабы-Яги Иван-царевич получает коня, способного спасти Марью Моревну от преследований Кощея. Погружаясь в этот поток, человек теряет свое «я», но взамен обретает много большее. Тело Творения становится его телом. Он может черпать из серебряной чаши то, что ограниченному «я» не под силу. И человек здесь по сути умирает. Личина формы ниспадает. Время сворачивается в одну точку. Наступает последнее – в смысле привязки себя к физическому телу – воплощение. Человек обретает другую Землю, другое Небо, другое – космическое – сознание… «Зло» развоплощается. Оно всегда связано с конечным, ограниченным, с самоидентификацией с гробом собственного тела.

Зло – это всегда замкнутая система. Люди, мыслящие себя отдельно от других, как правило, эгоцентричны; эгоизм же служит источником всего прочего: тщеславия, жадности, стремления доминировать над себе подобными. Не видя взаимосвязей, выпадая из потока, как близорукая и всегда охотящаяся в одиночку лиса, человек гневается: жизнь не соответствует его ожиданиям. Но ведь и смотрит он на нее сквозь узкую прорезь прицела. Зло перестает существовать с разотождествлением себя с конечным, отдельным, с ящиком, куда лег Озирис.

…Итак, «ворона каркнула во всё воронье горло: сыр выпал – с ним была плутовка такова». Головку сыра древние уподобляли Луне. «Отдай сыр!» – кричит человек вороне смерти. Пытается выпить разлитое по небу молоко, да морда в кувшин не влазит… Подобно апулеевскому ослу, мы ходим по кругу, влача свои жернова. Мельник, которому мы проданы, завязывает нам глаза. Осел прикидывается непонятливым, но его так колотят палками, что нельзя не согласиться…

Баба-Яга же тем временем всё толчет и толчет воду в ступе… Течет вода в ярок… Бежит молоко по вымечку, из вымечка по копытечку, из копытечка во сыру землю.

Такая вот сказка про Солнце, Месяц и Ворон Вороновича у нас получилась.

⁂

…В дни, когда Солнце шло по знаку Близнецов, славяне отмечали празднества божества Лады и ее дочери Лели. Последняя сохранила в звучании своего имени близость к словам «лялька», «люлька», «лелека». Двум близнецам – Лели и Ладо – поклонялись народы Лидии, где жрец одевался в мужское и женское платье, изображая одно существо… Изображая лад, гармонию, целостность…