Читать книгу Исчезнувшие - Ирина Верехтина - Страница 2

Георгий Гордеев, новоиспечённый инструктор секции походов выходного дня Московского городского туристского клуба, лежал с компрессом на лбу и тихо стонал от бессилия. Он всю жизнь проработал на железной дороге, с людьми, руководил коллективом в несколько сот мужиков, но справиться с квартирной хозяйкой не мог.

– Не стони, всё равно не пущу. Какой тебе поход, ты ж горишь весь, и горлом сипишь, и температура под сорок. Не пущу!

Гордеев покосился в угол, где стоял собранный с вечера рюкзак – новенький, выданный Клубом, с эмблемой Московской Федерации спортивного туризма: голубой земной шар, белая палатка и герб города Москвы – Георгий Победоносец, копьём убивающий змея. В отличие от своего тёзки, Георгий Гордеев чувствовал себя тем самым змеем, корчившимся под копьём.

– Пустишь. Забыла, какое сегодня число? Так я тебе напомню. Сегодня девятнадцатое августа, меня туристы ждут, поход объявлен, народ соберётся… а меня нет!

– Ждут, подождут. Ничего с ими не сделатца, а ты загнёшься, в лесу-то ентом, и туристы твои на станцию тебя поволокут, вот радость-то им будет, начальника дороги на своём горбу на этую самую дорогу ташшить… Болеешь, дак лежи. Счас горчичников налеплю тебе.

Георгий проболтался хозяйке, что в прошлом был заместителем начальника Ярославского региона Северной железной дороги, и теперь пожалел об этом. Сам виноват, не трепись, сказал себе Гордеев. Карьера начальника закончилась «условно-досрочно» с выходом на пенсию, карьера руководителя походов грозила закончиться не начавшись.

Губ коснулось что-то холодное, гладко-приятное. Кружка! Как же хочется пить!

– Нако-ся, хлебни, смородиновый взвар от любой немочи помогает. Попей. Я остудила, холодненького-то хотишь небось?

От кисленького морса стало немного легче, хотя комната кружилась и куда-то плыла, тонула в зыбком тумане. Сквозь туманную завесу доносился ласковый говорок Антонины Сидоровны, от которого тоже становилось легче. О Гордееве никто так не заботился, даже жена, когда она у него была. Жена, музыкантша, пианистка, сердилась, когда он называл её музыкантшей, стеснялась его «железнодорожной» должности и не любила его работу, его дорогу. Презирала, наверное. А Сидоровна, которой он платил за постой и за харчи, навеличивала его по отчеству и втихомолку гордилась – постоялец большой начальник, а с ней запросто, на равных. Старше его на восемь лет, Сидоровна звала Гордеева сынком. Обозначила пристанционную границу, понял Гордеев. И смирился: сынок так сынок.

Сидоровна вынула из его рюкзака бутерброды и свитер, унесла куда-то. Вот же дурная баба, не понимает, что это его первый поход, он должен… Сбить бы температуру хоть немного, глаза печёт от жара…

– Тонь, ты это… Аспирину мне дай. И не гоношись. Не помру.

– Я врача вызвала. Загнёшься той. Пущай он тебя глянет, врач-то, хуже ж не будет, – оправдывалась Сидоровна. А Гордеев лежал и думал: «Тоня ты моя! Как хорошо, что ты у меня есть. Без тебя бы уж точно загнулся».

Ещё он думал о группе. Будут стоять на платформе и ждать. А потом поймут, что он не появится, и разойдутся. И больше к нему не придут.