Читать книгу Предварительное дознание - Irizka2 - Страница 3

2037. 23 апреля.

Берлин. Аллея Пренцлауэр 73.

Будильник поднял меня в семь утра. Будильнику наплевать, что вчера было выпито больше нормы, что у меня отвратительное настроение и, скорее всего, на работе ждёт увольнение. На это также было плевать двум ворчащим сорванцам, которых мне предстояло сначала поднять, а потом собрать и отвести в школу.

Я жил в одной комнате с Камилой и Маем. Квартира у тётки была огромная – она получила её от государства после рождения близнецов. В ней находились и шикарная кухня с керамической плиткой с индийскими мотивами, и огромная гостиная с плазмой на полстены, и несколько гостевых спален, пустых и необжитых. Однако я возился с малышами с их младенчества и по привычке продолжал ночевать с ними в одной комнате. Жил, заботился, водил в школу и кормил завтраками. Не пытался заменить им мать, просто Анна не любила общественные места и потому старалась не появляться в школе, как и в детском саду, а до этого и в группах поддержки молодым родителям.

Так что, несмотря на отвратительное состояние и желание пропустить рабочий день, пришлось встать и выполнять свой общественный долг.

Шкаф Камилы был под завязку забит розовыми платьями с оборками, кружевными колготками и лакированными туфельками. Все кому не лень, каждый случайный знакомый, считал своим долгом сделать ей подарок. Камила росла как маленькая принцесса, хоть я и старался привить ей уважение и терпение к окружающим, она всё равно разительно отличалась от своих одногодок. Девочек в этом мире осталось так мало, что их все воспринимали как сокровище и старались превратить их жизнь в сказку, забывая о том, что они такие же люди, как и мы.

В шкафу Мая было много светлых рубашек пастельных тонов, клетчатых старомодных штанишек и подтяжек с картинками из мультфильмов. Вроде и мальчишеская одежда, но такая, что явственно показывала необычный статус Мая. Единственный, пожалуй, аксессуар из его вещей, который точно не подошёл бы девочке – это очки в широкой оправе. Мой племянник – маленький мальчишка с затравленным взглядом, желал того же, что и его сверстники во все времена: запрыгнуть с разбегу в лужу или свалиться с велосипеда, не боясь упрёков. Но Анна старательно лепила из него идеального омегу: так же отводила на маникюр вместе с сестрой, и в парикмахерскую, где его волосам придавали форму удлинённого каре и подкрашивали пряди в более светлый тон.

И каждое утро сборы в школу превращались в катастрофу.

Камила одевалась в считанные минуты – приготовленное выглаженное платьице, собранный портфель и коробка с завтраком. У неё всё было аккуратно и безупречно. Май же ворчливо комкал очередную рубашку, заявляя, что он ненавидит бежевый, а светло-бирюзовый его бесит, и, если я не выкину эту розовую с лиловыми полосками приталенную рубашку, он порежет её ножом. Май ненавидел надевать то, что покупала ему Анна. Мои же подарки тётка тайком отправляла в утилизатор.

– Послушай, эта почти коричневая. Нейтральный цвет и подходит к твоим брюкам.

– Она девчачья! Камила такие носит!

– Не ношу… – сестра сморщила носик.

– Все альфы в нашем классе будут над ней смеяться! – Май устал бороться и теперь просто плакал. – Меня все там ненавидят, потому что одеваюсь как девочка. Они обзывают меня девчонкой с длинной писькой. Не хочу больше носить такое!

– Сегодня же куплю тебе синюю. Обещаю! – а я устал кормить его обещаниями. Даже если принесу ему новую рубашку, даже если куплю чёрные джинсы или спортивные штаны, Анна всё равно всё сделает по-своему – невозможно идти ей наперекор. Потому что не хочу с ней ссориться – она их мать, и запросто может просто выставить меня за дверь и запретить с ними общаться.

Стоило сходить в школу и поговорить с учителем. Сделать это надо было уже давно, но обычно я был занят своими проблемами. Продолжать с этим тянуть – разрушать жизнь мальчику. И дело явно не в одежде: одноклассникам Мая что-то не то вкладывают в голову учителя или их родители.

На работе меня возможно уже и не ждали, и потому со спокойной совестью я задержался в школе, рассчитывая поговорить с учителем. Школ в Берлине осталось всего четырнадцать, классы получались крохотными, и учителей имелось с избытком. В классе кузенов всего десять учеников и, кроме Мая и Камилы, – все остальные альфы или беты. Камила – единственная девочка на весь поток, и вокруг неё постоянный ажиотаж и множество поклонников. Май на фоне сестры терялся, его будто оттесняли в сторону, от этого и без того подавленная личность могла окончательно сломаться. Но Май, так же как и Камила, в будущем будет составлять ту немногочисленную треть населения, что может дать потомство и продолжить наш род. Май так же ценен, как и Камила. И школьники, их родители и особенно учителя должны это понимать.

– Добрый день господин Мюллер, – мужчина в сером костюме и с сухим голосом недовольно поморщился, но все же пожал мне руку. – У нас уроки через десять минут, вы что-то хотели?

Кабинет Арнольда Шварца, учителя младших классов, оказался маленьким и пропахшим пылью. На стенах – фотопортреты известных философов и писателей, стеллаж с книгами занимал большую часть пространства. Широкий стол и кресло вовсе лишали свободного места. Арнольд остался стоять, я, подпирая плечом Гёте и Шиллера, поставил предложенную кружку кофе на Канта и смахнул густой слой пыли с Виланда. Книги – это сильное оружие, и сейчас мне хотелось взять томик потолще и стукнуть учителя для профилактики.

– Человечество изменилось, господин Шварц. Мы не можем жить старыми устоями, навязывать традиционные ценности. То, каким будет общество завтра, всецело зависит от вашей способности научить детей толерантности и терпимости. Без омег у нас нет будущего, а женщин в мире не осталось, – я мог бы говорить на эту тему часами, ведь написал сотни статей в газеты и журналы, работал с психологами и публицистами. Но Арнольд Шварц, казалось, живёт в другой эпохе.

– То, что мальчик не может вписаться в коллектив – не моя вина. Май постоянно дерётся с другими детьми, он ведёт себя непристойно. Если бы не его сестра, его давно бы отчислили.

– В стране всего тысяча детей их возраста, никто его не отчислит, вы прекрасно это понимаете! Май хороший мальчик, на которого слишком сильно давят. Вы или ваши ученики заставляете его ненавидеть себя!

– Май завидует сестре, всё его поведение указывает на это!

– Если бы Май завидовал, он бы хотел быть девочкой, но он просто не желает быть омегой!

Бесполезный спор затянулся на полчаса, и в итоге пришлось идти к директору. Я не учился на педагога и не мне менять психологию детей, не в моей компетенции влиять на школьные правила, но моего красноречия хватило, чтобы убедить директора пересмотреть программу господина Шварца.

Из школы вышел выжатый как лимон – пробиваться через человеческую твердолобость всегда тяжело. На парковке напротив входа сидел мой кузен, и я сел с ним рядом. Без зазрения совести достал сигарету и, не обращая внимания на запрещающие знаки, закурил. Май плакал, он часто так проводит переменки. Май не слабак и не плакса, он просто маленький мальчик, над которым смеются одноклассники и которого не понимают взрослые. Как долго этот мир будет таким – непонимающим?

– Маме не говори, – он попытался смахнуть слёзы и вытереть нос. – Теперь меня точно переведут в другую школу.

– Не переведут, – я говорил твёрдо, не переставая спокойно дымить, хотя внутри трясло от бешенства – разговор с Арнольдом прошёл впустую. – Тебе нужно давать серьёзный отпор, если тебя задевают.

– Я побил Карла! Он смеялся, что у меня мерзкий запах, потому что я омега. Сказал, что я пахну как тухлая килька! Я врезал ему между глаз и разбил очки. Но он пожаловался господину Шварцу, и тот выгнал меня с урока. Господин Шварц сказал, чтобы я не возвращался, пока не обдумаю свои поступки.

Я обречённо вздохнул. Могу ли я написать на этого Шварца жалобу на непедагогичное поведение? Или сразу устроить ему разнос в газете?

Май снова всхлипнул и, отодвинув мою руку с зажатой сигаретой, забрался мне на колени. Май пах слезами, страхом и пыльными книгами. Запах омеги в нём был ещё слаб, он ещё ребёнок, такой же ребёнок, как и все остальные в его классе. Такой же… Я обнял его, прижал светлую макушку к своему плечу и пообещал, что всё будет хорошо…

Сколько таких мальчишек по всему городу?

В первый год после появления лекарства в Германии родилось восемь тысяч детишек, в Берлине – меньше тысячи. Из них всего две девочки и, судя по статистике других стран, нам ещё повезло. Повезло и с омегами, которых было около сорока процентов, так как в других странах процент омег составил тридцать. Тридцать грёбаных процентов омег на семьдесят альф и бет. Как они будут их делить? И будут ли? Судя по поведению мальчишек в классе Мая, не нужны им омеги. Не нужно приготовленное неумелыми генными инженерами будущее. Не нужны рожающие мужчины.

Восемь лет ведь прошло. Мне были понятны мнения стариков и пожилых людей – им сложно было отринуть старое представление о семье и о традиционных парах. Сложно было начать отношения с мужчиной, когда большую часть жизни прожил с женщиной. Потому по статистике в Берлине так много одиноких пенсионеров. Молодое поколение изменения принимало проще, но все равно осталось немало прожженных гомофобов, не готовых расстаться со своей анальной девственностью. Так что я – не исключение, даже можно сказать тенденция. По статистике около тринадцати процентов населения Европы полностью отказались от секса в связи с отсутствием участия в нем вагины.

Мир не меняется в одночасье, такие вещи надо долго и мучительно осознавать, обдумывая и взвешивая все детали. Только не каждому дано – умение думать. Герман и меня пытался убедить все пересмотреть – но я своей позиции держался твердо именно потому, что все тщательно продумал. Взвесил, поставив на одну чашу красивую полногрудую деву, а на вторую волосатого хмурого мужика. Как вообще между ними можно выбирать? Нет, изменения явно не по мне.