Читать книгу Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё) - Исаак Борисович Гилютин - Страница 39
Часть 2: Взрослая жизнь
Дневная аспирантура, 1968–1969
Пражская весна и её конец
ОглавлениеДля молодого читателя напомню, что в январе 1968 года первым секретарём Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии (ЧССР) стал реформатор с демократическими взглядами Александр Дубчек, провозгласивший «социализм с человеческим лицом», который попытался предоставить дополнительные права своим гражданам: свободу слова, свободу передвижения и ослабление государственного контроля над Средствами Массовой Информации.
Курс на изменения в политической и культурной жизни и реформы в исполнительной власти не были одобрены СССР, после чего на территорию ЧССР были введены войска Организации Варшавского договора для подавления протестов и манифестаций, что породило волну эмиграции из страны.
Политические реформы Дубчека и его соратников не представляли собой полного отхода от прежней политической линии, как это было в Венгрии в 1956 году, однако рассматривались руководителями СССР и ряда стран социалистического лагеря (ГДР, Польша, Болгария) как угроза партийно-административной системе Советского Союза и стран Восточной Европы, а также целостности и безопасности «советского блока» (по факту безопасности властной монополии и марксистской идеологии КПСС и гегемонии СССР).
Период политического либерализма в Чехословакии закончился в ночь с 20 на 21 августа вводом в страну более 300 тыс. солдат и офицеров и около 7 тыс. танков стран Варшавского договора. Это событие раскололо нашу страну на две неравные части: громадное большинство, как и всегда в СССР, поддержало эту акцию, в то время как наиболее прогрессивная часть интеллигенции осудило её. Нашлись даже семь смельчаков, которые вышли на Красную площадь в Москве открыто протестовать против военного вторжения в суверенную страну.
В моём тогдашнем окружении были и те и другие. Вот какой диалог на эту тему произошёл у меня с моей бывшей руководительницей в «Электроприборе» Нэддой Хариковой, которую вполне можно было отнести к тогдашней технической интеллигенции, для которой чтение прогрессивного тогда журнала «Новый мир» и других подобных изданий считалось почти обязательным. Она сказала мне:
– Мы же их освободили в 1945 году от фашизма и теперь имеем моральное право настаивать на нашем образе жизни – произнесла она фразу, которую это большинство повсюду использовало в качестве доказательства своей правоты.
А вот, что я ей на это тогда ответил:
– Недда, давай представим, что ты тонешь в озере, я вижу это и бросаюсь тебя спасать. Твоё спасение удалось, теперь ясно, что ты обязана мне своей жизнью, и с этих пор, и до конца твоей (или моей) жизни я буду диктовать тебе как жить, в том числе, за кого тебе выйти замуж, с кем дружить, а с кем нет, и тому подобные очень личные дела. Как ты на это посмотришь?
Это был, конечно, риторический вопрос и ответа на него не последовало. Но я думаю, что она при этом всё равно не изменила своего мнения на обсуждаемый вопрос. И таких людей было очень много даже среди интеллигенции.
А теперь расскажу про персонажа из противоположного лагеря. В дни, когда произошло это историческое событие я почти всё время работал в БАНе (Библиотека Академии Наук) над своей диссертацией. Очень часто в коридоре БАНа я встречал Лидию Ивановну Гликман, которая распознала во мне того тихого еврейского мальчика-«замухрышку» из дома моего детства по Барочной улице, дом 4. Она в те годы тоже проживала в нашем доме со своим мужем Гавриилом Давидовичем Гликманом и дочерью. Сегодня Гликман Г. Д. довольно знаменитый скульптор и живописец-портретист, а тогда он был малоизвестным, но все жители нашего дома знали, что он скульптор. А сама Лидия Ивановна преподавала на Историческом факультете в Университете ЛГУ. Почему-то она проявила интерес к моей личности и мы, регулярно встречаясь в коридоре БАНа, обсуждали с ней все текущие события и, конечно, не могли обойти тему «Пражской весны» и её трагического конца. Излишне говорить, что она принадлежала к прогрессивной части интеллигенции, которая осуждала произошедшее.
Из того разговора мне тогда запомнился её вполне дружеский упрёк в мой адрес, а также и в адрес других инженеров, работающих на ВПК (Военно-Промышленный Комплекс). Вот как она тогда «поддела» таких, как я:
– Вам всем должно быть очень неуютно, если не сказать стыдно, работать не покладая рук на ВПК, тем самым увеличивая силу и влияние партии и правительства, с политикой которых, и внутренней, и внешней, вы, мягко говоря, не согласны.
Упрёк, конечно, был справедлив, но в той системе, в которой мы тогда жили, другого выхода нам не оставляли. Однако и я не остался в долгу перед Лидией Ивановной. Вот мой ей ответ:
– А вы, имея в виду инженеров человеческих душ, как тогда называли писателей, философов и историков, ещё хуже нас – вы «засоряете» головы молодёжи идеями, ничего общего не имеющими с реальностью.
После такого обмена любезностями мы вполне удовлетворённые вернулись к нашим повседневным занятиям.