Читать книгу Лебединое озеро. Повести и рассказы - Иван А. Алексеев - Страница 4

Дворец ожил вместе с побежавшими вскачь звуками. К веселой компании придворных в средневековом платье, пирующих по случаю совершеннолетия принца Зигфрида, вышел высокорослый герой вечера в белом трико, представляющем мужское тело мускулистым и слащавым одновременно. Принц обходит залу, приветствуя встающих и получая преданные поклоны мужчин и реверансы женщин. Бодрая ритмичная музыка кипит жизненной энергией присутствующих. Фанфары подчеркивают радость. Все улыбаются, изливая счастье на окружающих и получая ответную благость. Чётко звучат такт за тактом, уверяя в незыблемости дворцового миропорядка.

Под тихую пастораль на сцене появляются крестьяне, желающие поздравить принца. Кажется, все его любят, и всем он отвечает любовью.

Довольные придворные угощают поселян вином, дарят женщинам цветы и ленты. К прозрачному звучанию деревянных инструментов добавляется страсть, энергия, и новые чёткие такты продолжают праздник.

Воцарившаяся на сцене радость находит выход в танце. Крестьяне кружат в ярком вальсе. Первые скрипки раскачивают танцевальную мелодию, ударные её поднимают. Вокруг скрипок кружат голоса флейт и кларнетов, звенят колокольчики. Кружение пар и кружение музыки кружит зрительские головы.

В середине вальса четкий ритм сменяется певучей темой, трогающей душу, к концу мелодии она нарастает всей мощью симфонического оркестра, бравурно предсказывающего Зигфриду славный жизненный путь.

Вбегают слуги, музыка приобретает торжественность.

Прерывая общее веселье, под звуки фанфар входит мать. Сын спешит к ней, кланяется. Ласковыми музыкальными фразами королева напоминает ему, что он отныне жених, а на вопрос о невесте рассказывает про завтрашний бал, на который приглашены все известные ей достойные принцессы. Мать уходит, а задорная и энергичная музыка продолжает веселье, ускоряя его ритм.

Краснов не знал сказки, которую смотрел. Если бы его спросили, о чём балет, он бы замялся с ответом. Сказать первое, что приходило на ум: про лебедь, погибшую от любви, – значило сказать глупость. Подумав, он мог вспомнить танец маленьких лебедей. И то, что «Лебединое озеро» показывали в Советском Союзе по телевизору в преддверии перемен управления, словно ключевую подсказку для неведомых командиров. Больше в его памяти на эту тему ничего не было. Сюжета сказки он не знал. Языком танца не владел. Перемещения актёров по сцене информации ему не прибавляли. Правда, музыка взволновала Краснова с первых же аккордов, так что к выходу королевы-матери грустная лебединая песня и праздничные проигрыши выстроились в его голове нитью клубка из детских сказок, которые он заставлял читать маму, пока не научился читать сам. Подсознательно разматывающийся клубок вёл Краснова в детство, а оттуда в сказочный мир, к беззаботному принцу, не догадывающемуся о приближающихся вызовах судьбы.

При этом Краснов с удивлением открыл, что отсутствие слуха и голоса не мешает ему слышать и понимать музыку. Пусть он понимал её по-своему, не так, как научен и привык это делать изощрённый и одарённый талантами слушатель, но и его понимание имело право быть. Хотя бы потому, что история принца казалась ему не чужой, а внутренний голос будил, не давал успокоиться под навязанный композитором мотив.

«Раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два и три-че-ты-ре-пять», – бедный принц! Скоро ему давать свой ответ на вечный вопрос любви! Скорее всего, ответ этот будет тривиальным, а, следовательно, роковым.

На сцене продолжал выстраиваться необходимый композитору эмоциональный фон, отражая предание о древнем мире и его людях, от которых так недалеко ушли люди мира настоящего.

Скользя под аккомпанемент звонкой арфы и навевая томную негу, прозвучала светлая плавная мелодия танца троих. За ней дуэт, где гобой с небольшим опозданием точно воспроизводил мелодию фагота, представляя дополняющие друг друга мужское и женское начала, стремящиеся стать одним целым. «Па-ра-па-ра-па-ра-пам-пам – па-ра-па-ра-па-ра-пам-пам», – известная пьеса, Краснов её раньше слышал. Быстро, быстро, еще быстрее и вместе, всегда вместе, два как один, – вступившие трубы и все оркестровые души безоговорочно утверждают поставленную цель!

Новый танец – лёгкий, в ритме польки, под соло кларнета, флейты, фагота и аккомпанемент струнных инструментов. Следующим – энергичный мужской танец, утверждающий претензию на лидерство. Движения танцоров резки, прыжки высоки, приземления уверенны.

Будто случайно в мужскую уверенность врывается лебединый проигрыш, но тревожное напоминание не долго, уступает напору оркестра, и танцорам его можно пропустить, продолжая любоваться собственными массивными движениями под уверенную поступь тяжёлых и звонких аккордов.

А Чайковский всё добавляет и добавляет кусочки в мозаику, складывая своё представление о сказке. Это уже десерт для музыкальных гурманов, мало что дающий Краснову. Его слабый в музыкальном отношении мозг переполнен завязкой действия. Он слушает, отдавшись общему музыкальному течению. Воля гармонии, организованной умелой и непреклонной рукой, несет мужчину к неведомому берегу, и он просто ждёт, когда его ноги коснутся земли.

Звучит пьеса флейт и скрипок. За ней – оживленный праздничный танец. Его сменяет танец двоих – сюита из четырех номеров: трогательное задумчивое знакомство, грациозный вальс, густое ритмичное усложнение и возвращение к начальной мысли, обогащённое голосом флейты.

А вот танец-песня, исполненный мягкой русской созерцательности. Песенную грусть создает скрипка. Не выдержав её тоски, вступает певучий гобой. Вскоре меланхоличность уступает действию, и песня переходит в быстрый галоп. Скрипка и здесь на высоте.

Новый вальс – диалог бравого корнета и первых скрипок с игривыми кларнетами.

Быстрый галопирующий танец.

И прощальный танец перебравшего вина наставника принца.

Учитель трогательно смешон, беспомощен, падает. Весёлый быстрый общий танец, к которому переходит музыка, сглаживает впечатление о досадной неловкости.

В зале зажигают все свечи. Один из гостей напоследок предлагает танец с кубками в руках. Танцуют все, под громкую музыку в ритме полонеза: «раз – два-три – че-ты-ре», – с изящной перекличкой деревянных и струнных инструментов, возгласами труб и перезвоном колокольчиков, подражающем звону бокалов.

В вечернем небе появляется стая лебедей, и звучит чарующая песня заколдованных девушек, полная нежности и печали. «Раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два – три-че-ты-ре-пять». «Па – па-па-па-па-па – па-па – па-па – па-па-па-па-па».

На сцене приковывает к себе внимание танцор в черном. Уже давно он ведёт себя так, как будто знает всех, и все знают его. Играет роль лучшего и преданного друга принца. А теперь указывает подвыпившим гостям на птиц, предлагая славную охоту.

В древнем предании зло воплощал образ страшного филина, владельца сказочного озера, заколдовавший девушек в лебедей. Краснов этого не знал, и, видя выделяющихся на фоне кордебалета принца в белом и танцора в чёрном, придумал себе то, что было ему понятнее. Видел он белое и чёрное. Понятны ему были двойственность человеческого сознания, одновременный зов крови и души, вершимые одними руками добро и зло.

Чёрный танцор, то и дело обращающийся к принцу, и танцующий не хуже, а даже искуснее Зигфрида, – это «альтер эго» принца. Так понял Краснов чёрного человека, и это понятие будто подтвердили ему трепетно взволнованные аккорды струнных инструментов в концовке вечеринки.

На сцену упал занавес и почти сразу, не давая зрителям привыкнуть к наступившей гулкой тишине, медленно поднялся, открывая фантастический мир грёз с минимумом декораций.

Яркий месяц осветил скалы и озеро, по которому, под соло гобоя, трогательно выводящего лебединую песню, поплыли в танце прекрасные птицы, первая – с короной.

В мелодичное «раз – три-че-ты-ре-пять – раз-два – раз-два и три-че-ты-ре-пять» постепенно вкрапляется драматическое звучание. Оно нарастает оркестровой мощью, и вот уже точно порывы бури налетают на тихое озеро. Несколько раз ветер кружит вокруг него со всей силой и плавно сбавляет свою прыть, почти стихает, словно находит тайну, которую искал.

На берегу озера появляются Зигфрид с друзьями. Они видят стаю птиц, которые быстро скрываются. Из развалин к принцу выходит принцесса Одетта, умоляя его не стрелять в лебедей. Её танец сопровождает нежная мелодия гобоя. Он рассказывает юноше печальную повесть про то, как волей злого гения она с подругами была превращена в птиц. Ночью, когда их никто не видит, они могут обернуться девушками и помечтать о любви, беззаветной, не знающей колебаний, готовой на жертвы, которая только и может победить чары их господина.

Гобою ласково отвечает, утешая, виолончель. Принц помогает танцу девушки, он поражен её красотой.

Колдун подслушивает разговор принцессы и принца. Над парой пролетает зловещая тень, взволнованную музыку рассказа-вальса прерывают аккорды труб и тромбонов. Но семя любви уже упало на благодатную почву и прорастает надеждами. Оркестр играет пылкое расставание.

Вереница лебедей окружает Одетту под трепетно беспокойную музыку. Здесь же Зигфрид, исполненный признательности. «Перестаньте, он добрый», «Успокойся, рыцарь», – отвечает она им и принцу в танце, снова под соло гобоя, продолжая свою мольбу.

За ней танцуют лебеди-подруги, соло и группой. Вальс открывает эти танцы и проходит по ним рефреном: «Раз – раз-два-три – раз», «раз-два-три – раз-два-три».

Общий вальс сменяет игривый танец принцессы лебедей под мелодию скрипок, затем флейт.

И «раз – раз-два-три – раз» – повторение вальса.

Потом – танец маленьких лебедей. «Па-па-па-па – па-па – па-па», – наивно грациозный, под трогательно простую музыку двух гобоев, поддержанных аккомпанементом фагота.

Прозрачные аккорды арфы открывают любовный дуэт Одетты и Зигфрида. Скрипка и искренний танец передают робость и одушевление влюблённых. Звучат отрывистые, трепещущие звуки гобоев и кларнетов. Забирающая главенство виолончель, танец Зигфрида, вторящие им певучая скрипка и танец Одетты – понятная без слов песня любви расцветает всё ярче.

Снова общий танец – новое, седьмое проведение вальса в усиленном звучании. И после оживленной коды возвращение тревожной лебединой песни: «Па – па-па-па-па-па – па-па – па-па – па-па-па-па-па».

Чувство к Одетте всё больше овладевает принцем. Под гром труб он клянётся ей в вечной любви. Принцесса пытается его остановить, ведь если он нарушит клятву, она с подругами навеки останется во власти чародея! Но Зигфрид уверен в себе.

Драматизм музыки нарастает, воспроизводя эпизод встречи влюблённых. Танцор в чёрном кружит вокруг пары. Аккорды труб и тромбонов прорываются сквозь мощь оркестра.

Наступает час прощанья. Над лебедями, уплывающими по озеру, нависает зловещая тень филина. Стихая, звучат лебединая песня и вторящие ей тромбоны. Занавес опускается.

Теперь всё, что построил Чайковский на явной и обратной сторонах мира, готово к решительному действию.

***

Красновы, как и многие другие зрители, не сразу переключились на антракт и некоторое время продолжали сидеть в своих креслах при ярком свете. Самые продвинутые уже убежали в буфеты, когда Краснова заговорила о вкусненьком.

Она не хотела вставать на припухшие в босоножках ноги. Краснов не хотел идти один. Всё-таки встали и пошли вдвоём.

Потолкавшись в общем потоке, они выбрались из зала на лестницу, которая при внимательном рассмотрении оказалась не совсем белой: перила белые, а мраморные ступени серые, с тёмно-зелёными волнистыми прожилками. Краснова вцепилась руками в перила на верхней площадке, рядом с жёлтой ногой светильника-канделябра, и сказала, что в босоножках дальше не пойдёт, а «шлёпки» из сумки доставать не будет.

Буфеты под Красновыми видны как на ладони. Оголодавших от музыки зрителей набралось туда порядочно.

Колоритная толстуха в красном платье, среднего возраста, с пухлыми, «в завязочках», как у младенцев, ручками и ножками, передала через головы очередников две бутылки шампанского и поднос с пирожными. Расплатившись красной бумагой с Хабаровском, принялась высокой грудью торить дорогу к столику, занятому подругами.

Краснов попробовал разглядеть с высоты, есть ли на прилавках бутерброды с чёрной икрой и качественной копчёной колбасой, которые помнились ему по старым московским театральным буфетам, – не увидел.

– Давай без мороженого обойдёмся, – сказал он супруге. – Надо было раньше очередь занимать. Не успели.

– Было бы удивительно, если бы ты успел, – больше по инерции, чем с обидой, ответила Краснова.

– Можем погулять по фойе, – предложил Краснов. – Посмотрим, чего ещё интересного тут понаделали.

– Иди один. Я не ходок. Я тебя здесь подожду.

Краснов спустился по лестнице. Стены фойе на всех уровнях были выкрашены в оранжевый цвет. Окна на улицу завешаны прозрачными занавесями. Белые стеночки ограждений расписаны золотыми узорами.

Самые высокие стены и скругленные вверху окна – на первом этаже. На стенах картины в тяжёлых золочёных рамах. Перед выходом из театра —торгующий книгами рыжий коробейник с острым взглядом. Скорее скучает, чем торгует, – редко, кто подходит к его заботливо разложенному на лотках богатству.

Обойдя фойе, Краснов поднялся к супруге, и они вернулись в полупустой зал. Краснова расстегнула ремешки на босоножках, освободила ноги и с удовольствием устроилась в кресле. Краснов повертел головой по сторонам, наблюдая. Супруга видела то же, что и супруг, не поворачивая головы.

От холодной чопорности принцессы из первого ряда бенуара осталась только гордая осанка. Повернувшись лицом к маме и тётушкам, она участвовала в оживлённом разговоре и смеялась вместе со всеми, потряхивая завитыми локонами. О чём они говорили, было не слышно, слишком далеко.

Небритый парень в пиджаке с нашитыми на локти заплатами, стоя в проходе, разговаривал по телефону, договариваясь о встрече с потенциальным покупателем. Он жестикулировал, добавляя своим словам убедительности, как будто собеседник мог видеть его жесты. Из кресла к нему тянулась девушка с розой, свободной рукой дергая за полу пиджака и пытаясь подсказывать. Парень стоял не далеко, и Краснов слышал его слова, подтверждавшие предположение о том, что парень с девушкой работают в одном офисе.

Справа от Красновых расположилась пожилая пара с крупной девочкой-подростком, догонявшей фигурой и весом маму с папой, которых Краснов посчитал сначала за бабушку и дедушку. Соседей было хорошо слышно, хотя они говорили вполголоса и в сторону сцены. Мужчина был из тех, что всегда ищут и находят возможность получать желаемое за символическую плату. Он собирался прокатиться по Волге и рассказывал своим дамам про обязанных ему людей, через которых дёшево получит каюту на теплоходе. Обсуждалось, удастся ли им пристроиться туда втроём или лучше не тесниться и отдохнуть одному отцу семейства.

– Всё-таки чувствуется провинциальность, – сказал Краснов, которому хотелось поговорить о балете.

Супруга не поняла, и он добавил:

– Танцуют не всегда синхронно. То ли не проснулись, что странно для вечера, то ли не дорепетировали. Или мне показалось?

– Сбивались несколько раз, – подтвердила Краснова. – Принц однажды чуть не упал. Мне показалось, что он подвернул ступню и хромал.

– Да? Я и смотрю, что его черный визави танцует лучше.

– Этот в чёрном, хоть и меньше ростом, но заслуженный артист. Единственный среди танцоров, – сказала Краснова. – А принц не заслуженный.

– Ты откуда знаешь?

– Услышала, пока тебя ждала.

– А маленький, в шутовском костюме? Тоже здорово танцует.

– Ну да, не хуже чёрного.

– А ты обратила внимание, что лебеди чётко делятся на две группы по росту: высокие и маленькие? И каждая старается танцевать со своими.

– Конечно, заметила.

Наблюдательную супругу, как всегда, не удивишь.

– Зато оркестр здорово играет, – поделился Краснов. – Пусть мне медведь на ухо наступил, но музыка здорово волнует. Очень хорошая. Правда?

Супруга согласно кивнула.

– Мне ещё декорации нравятся. Понятно, что замок логично нарисовать похожим на театр. Та же поднимающаяся лестница в центре. Вазы с цветами. Подсвечники. Но и озеро с развалинами, месяц, лунный свет сквозь высокие облака – ничего лишнего, просто и красиво, как во сне.

Супруга кивнула ещё раз. Поощрённый Краснов довольно замолчал. По залу прошелестела прозрачная мелодия с колокольчиками, объявили третий звонок.