Читать книгу Invider. Печати 1 и 2 - Иван Будист - Страница 10

Видения, а тем более видения, вызванные ядерным взрывом, могут иметь крайне выраженные свойства, как по звуковому, так и по визуальному содержанию. В отдельных случаях они способны даже передавать запахи и прикосновения, вызывать подсознательные ощущения и эмоции. И даже позволяют слышать особые голоса…

Самико видела незнакомого человека. Он сидел за красивым массивным столом, перед громоздившимся там непонятным ей оборудованием. Змеями тянулись от него провода; один из них заканчивался микрофоном, что стоял прямо напротив сидящего. Похоже, что хозяин кабинета недавно произносил речь. Рядом на столе лежал… Да, похоже, что автомат, автоматическая винтовка, но такую Самико ещё ни разу не видела.

Человек нервничал. Его голова с аляповатыми квадратными очками нервно подёргивалась, правая рука то и дело принималась барабанить пальцами по столу. Позади человека на стене Самико разглядела два портрета. С одного из них на девушку смотрело весёлое, обросшее, но сдержанное лицо. Его хозяин носил берет с красной звездой, и, казалось, олицетворял своим взглядом решительность и действие. Второй портрет тоже принадлежал бородатому типу, но этот улыбался во весь рот, держал меж зубов длинную сигару.

Периодически слышался отдалённый грохот и треск автоматных очередей. Доносилась отчаянная ругань на незнакомом языке, кто-то громко кричал.

«Обычно во всех своих видениях я слышу иностранную речь и не понимаю её, – подумала Самико, – но сейчас мне кажется, что я узнаю эти слова… Да, определённо. На похожем языке говорили те люди, облачённые в серые одежды, из видения…»

Раздался взрыв. Человек вздрогнул, с потолка посыпались небольшие фрагменты покрытия, осколки люстры, воздух наполнился пылью. Человек закашлял и принялся махать перед собой руками.

Дверь кабинета распахнулась, и внутрь влетел тип, с ног до головы обвешанный патронными лентами. В руках он держал такой же автомат, как и тот, что лежал на столе.

– Президент! – крикнул он. – Они подняли самолёты! Дворец обстреливают с самолётов!

Самико всё поняла. Сидящий в кресле, по-видимому, и являлся президентом. Он повернул голову, взглянул на ворвавшегося в его кабинет бойца и произнёс:

– Мануэль, я сделал всё, что мог. Я останусь здесь.

– Но сеньор президент, это безумие! Мы ещё успеем сдаться! Но надо спешить, у нас несколько минут!

– Сдаться? Для чего? Чтобы нас бросили за решётку? Чтобы я, спасая свою шкуру, признался во всех грехах? Нет, этого не будет! Я уже сказал об этом своему народу в радиообращении.

– Они обещают, что выпустят нас из страны! Мы сможем перебраться к Фидэлю, а, может, даже и в Советский…

– Это всё ложь, – перебил его президент. – Точно такую же мы слышали всё лето.

«Советский… Союз? – предположила Самико. – Выходит, эти парни на одной стороне с Советами, выходит, это наши враги?» – Она, конечно, не знала о том, что СССР объявил Японии войну сразу после бомбардировки американцами её города, но среди населения империи эта загадочная страна евреев-большевиков всегда представлялась как потенциальный враг. К тому же, она противостояла союзной Германии.

– Боже мой! – продолжал кипятиться Мануэль, – у нас нет никаких шансов! Они взяли город в кольцо, солдаты уже на улицах! У наших сторонников нет оружия, мы не можем противостоять армии!

– Сдавайтесь, если хотите… – махнул рукой президент. – Я решил оставаться здесь и держать оборону до последнего…

– Что? А, бросьте! Вы наслушались сказок этих ваших… – Мануэль махнул рукой в сторону портретов. – Деятелей! Посмотрите, к чему нас всех это привело!

– И после этих слов вы предлагаете мне бежать на Кубу? – Президент грузно поднялся из-за стола, и, подойдя к Мануэлю, обнял его за плечи. – Прощайте, мой друг! Вы оставались верным соратником в нашей борьбе за свободу, за коммунистическое будущее… Но сегодня мы проиграли. Я оказался страшно недальновиден, дав им столько власти… Я верил своим подданным… Мне нужно было раньше понять, что происходит, но я был слишком занят собственной политикой. Плебисцит… Даже этот чёртов плебисцит мы не успели… Да, надо было послушать Пратса… Теперь я заплачу за всё это сполна…

Мануэль молчал. Он затравлено оглянулся на дверь, затем – на президента. Отстранившись от него, он поднёс руку к голове, отсалютовал. После этого быстро повернулся, но, сделав пару шагов в сторону двери, остановился.

– Хотите остаться героем? – не поворачиваясь, бросил он. Но, не дождавшись ответа, вышел.

Самико видела, как президент вернулся к столу, взял в руки автомат. Он поднял голову, посмотрел на один из портретов и тихо произнёс, почти прошептал:

– Вот он и пригодился…

Тут Самико поняла, что может не только смотреть в одном направлении, но и обозревать панораму. Она направила свой взгляд назад и увидела красивое окно, за которым, судя по звукам выстрелов, происходило отдалённое сражение.

Она решила покинуть кабинет президента и подобно призраку последовала за Мануэлем. Нагнав его в коридоре, когда он подходил к группе таких же, как и он вооружённых людей, стоявших рядом с парадной лестницей, Самико услышала оживлённый разговор:

– Он не желает выходить. Я не смог убедить его, – проговорил Мануэль.

– Всё кончено, мы продержимся тут максимум час, – бросил другой боец. – Что будем делать?

– Я предлагаю сдаваться! – крикнул какой-то парень. – Что толку, если мы убьём еще десяток солдат? Мы уже ничего не изменим!

– Фернандо прав, какой смысл сопротивляться, если у них в руках самолёты? – крикнул кто-то ещё.

Самико задумалась.

«Это плохие парни или хорошие? Совершенно точно, что они набедокурили, а теперь наступила расплата. Наверное, их президент, подобно нашему Императору, посчитал благом захват соседних государств? Решил сам вершить волю других народов? Сделать свою страну империей, как и нашу? Или как немецкий Рейх, канцлер которого хотел объединить всю Европу под своим руководством…»

Самико поразилась своим мыслям. Раньше ей бы и в голову не пришла фраза «захват соседних государств». Война Японии с сопредельными странами носила священный характер, ставила своей целью укрепление империи и возрождение японской нации. Даже жестокое уничтожение Нанкина девушка считала благом для своей страны. А теперь Самико склоняется к мысли, что это был захват…

«Возможно, это последствия той вспышки, контузия, временное помутнение рассудка, – успокаивала она себя, – это пройдёт».

Вооружённые люди продолжали спорить. Несколько человек, что-то громко прокричав, побежали по лестнице вниз; среди них бежал и Мануэль. Самико поплыла следом за ним.

Они подошли к парадным дверям, испещрённым многочисленными следами пуль. Один из беглецов бросил автомат на пол и вынул из кармана белую тряпку, подняв её высоко над головой. Остальные также сняли с себя автоматы, в том числе и Мануэль, и, побросав их у стены, двинулись за ним.

На площади перед дворцом никого не было. Лишь несколько припаркованных у фасада автомобилей, получивших уже свою порцию свинца, да незначительный мусор. По периметру площади, теснясь к высоким многоэтажным офисным коробкам, будто тисками сжимающими дворец, стояли танки и грузовики. В небе над дворцом низко пролетел самолёт. Таких Самико ещё не видела и, не имея никакого другого объяснения происходящему, заключила, что находится в будущем. В будущем, всё ещё объятым пламенем взаимного истребления…

«Неужели этот ужас ещё не закончился? – подумала она. – И что стало с Японией, что стало с моими родителями?»

Она вспомнила надменное лицо Мисоры, её браваду. Ей стало искренне жаль подругу, которая сгорела вместе с мостом в той адской вспышке. И родителей стало жалко, и дядю Суэхиро… И всех жителей, и всех солдат… И себя тоже… Сколько ещё городов было сожжено этим новым оружием? Или… целя страна?!

Группа людей, тем временем, под защитой белой тряпки быстро двигалась по краю фасада. В этот момент ещё один бомбардировщик совершил снижение и выпустил по дворцу реактивный снаряд. Он врезался в одно из окон, разорвавшись клубами пламени и дыма, обрушив вниз куски камней и оконных решёток.

Группа шарахнулась, и парень с белым флагом ещё отчаяннее замахал своей тряпкой.

– Солдаты, скорее всего, заняли позиции на крышах офисов, мы для них лёгкая мишень! – прокричал Фернандо.

– Ничего, – отозвался парень с флагом, – они нас не тронут…

– Уверен?

– Не очень…

Они достигли края здания, перебежали через дорогу. Прямо перед ними оказалась баррикада с несколькими солдатами и двумя офицерами.

– Не стреляйте! – крикнул Мануэль. – Мы без оружия!

Солдаты вышли из укрепления, держа группу под прицелом автоматов.

– Руки на затылок! – скомандовал офицер. Он что-то сообщил по рации и добавил:

– Встать у той стены, пока не приедет транспорт. За любое движение – расстрел на месте.

Люди разместились у стены, расставив ноги, скрестив руки на затылке. Их было пять человек. Один из солдат стал позади них, направив на них автомат.

«У солдат другое оружие, – отметила Самико. – Значит, это армия другого государства? Они агрессоры или воины-освободители, несущие возмездие? Наши… союзники?»

Снова затрещали очереди, раздалось несколько взрывов. Самико увидела, как со стороны городского квартала быстро подъезжает грузовик, как оттуда спрыгивают солдаты. Всех пятерых пленных заставили сесть в кузов, двое солдат уселись с ними. Грузовик отъехал, быстро нырнув в одну из боковых улиц; за ним последовала и Самико.

Мимо проносились улицы. Самико видела везде следы недавнего, а местами всё ещё продолжающегося боя: битое стекло, баррикады, трупы людей… Она уже привыкла к этим картинам, и они не пугали. А грузовик ехал дальше, миновал ещё одну площадь, свернул, начал петлять по неизвестным кварталам города. Остановился у очередного патруля, военные принялись сверять документы… Через минуту конвой был снова в пути.

Мануэль наклонился к одному из парней и тихо сказал:

– Интересно, Себастьян, в какую тюрьму нас везут?

– В какую бы ни отвезли, ничего хорошего нас там не ждёт, – буркнул в ответ парень.

– Я так не думаю. То, что происходит сейчас – эта стихия, такие вещи неизбежны. Президенту нужно было пойти на уступки, и он остановил бы кровопролитие. Чёрт… Нет, он решил биться до конца, а теперь и мы, мы, те, кто направлял страну на новый курс, стали заложниками бунтарей! Жаль, конечно, что всё так получилось, чертовски жаль… Ведь вот-вот должен был состояться плебисцит!

Он глубоко вздохнул и продолжил уже громче:

– Но наша доблестная армия решила взять ситуацию в свои руки. Да только кажется мне, что она немного перестаралась. В конце концов…

Но Мануэль не успел договорить: один из солдат, конвоировавший их, замахнулся автоматом и ударил прикладом Мануэля в челюсть. Пленник повалился на пол грузовика.

– Что вы делаете?! – воскликнул Себастьян.

– Заткнись, марксистская мразь! – рявкнул солдат. – Скажите спасибо, что вас не кончили прямо у дворца!

По лицу Фернандо было видно, что он поражён. Он переводил взгляд то с солдата на Мануэля, то с Мануэля на солдата, не понимая причину этой ненависти.

– Простите, но мы заключённые, вы не имеете права…

Солдат привстал, потянулся к Фернандо и схватил его за воротник. Он приставил дуло автомата к его горлу, от чего голова Фернандо карикатурно запрокинулась назад, прошипел:

– Из-за таких красных выродков как ты, мой отец потерял всё своё состояние! Но ничего. Сейчас вы за всё ответите! Ты ещё пожалеешь, щенок, что родился на свет! – с этими словами он оттолкнул парня назад. Фернандо подобно Мануэлю, упал на дощатый пол грузовика.

Изо рта Мануэля потекла кровь, он с гневом смотрел на солдата, не решаясь что-либо сделать, прижимая к лицу платок.

– Вы все сдохнете, ясно?! – заорал солдат. – Я лично буду расстреливать вас. Знаете почему? Нет, не только за развал экономики, не за долги! Просто мне это нравится! Хочу сделать мир чище! Русских свиней наслушались, да? Так я вам покажу ваш несчастный коммунизм во всей красе!

– Эдвин, да успокойся ты, – осадил его второй солдат. – Держи себя в руках.

– Чёрта с два! – кипятился Эдвин. – Они должны знать, что их ждёт! Отправитесь в ад следом за своим бездарным президентом! Скопище дерьма, отбросы! Вы за всё ответите, за всё, клянусь!

Самико слушала как Эдвин всё больше и больше распалялся.

«Наверное, – думала она, – эти парни в чём-то очень сильно виноваты. Жаль, они кажутся мне такими… красивыми что ли? Неужели, они всё-таки преступники и заслуживают наказания?»

Грузовик, тем временем, поехал по аллее, которую обнимали ряды высоких деревьев. Он пересёк какой-то КПП, где тоже толпились солдаты, и въехал на огороженную территорию. Остановился перед массивным сооружением: из кузова виднелась только отбрасываемая им тень. Офицер, сидевший в кабине, пустился в перепалку с патрулём, но вскоре этот разговор стих, и грузовик продолжил движение. Он въехал внутрь большого подъезда и люди, сидевшие в кузове, судя по охватившему их возбуждению, увидели знакомые очертания:

– Это же Национальный стадион… – прошептал Фернандо.

– Что ж, разумно с их стороны, – так же шёпотом отозвался его сосед. Оба они сидели у самой кабины и солдаты не слышали их диалога.

– Готовая тюрьма под открытым небом, а главным палачом здесь будет солнце… Да… Генералы хорошо сэкономили на расходах!

Грузовик проехал подъезд и остановится прямо напротив трибун. Солдаты спрыгнули вниз и велели пленникам выпрыгивать следом. Когда Мануэль оказался на беговой дорожке, Эдвин ещё раз со всей своей ненавистью ударил его прикладом в плечо, крикнув вдогонку:

– Пошёл! Будешь развлекать своей демагогией остальных оборванцев, тебе тут самое место!

Мануэль ничего не ответил и поспешил вслед за остальными, держа, как и все руки на затылке. Кровь капала из разбитой скулы, но едва он дотронулся до неё платком, как второй солдат крикнул, чтобы тот держал руки, где полагается.

Однако он не казался столь злым как Эдвин. Действительно, отведя пленников на трибуны, он заговорил спокойным тоном:

– У Эдвина плохое настроение, не знаю, чего это он так на вас взъелся… Но могу сказать одно: положение у вас незавидное. – Он огляделся и продолжил: – Здесь, как и на некоторых других крупных объектах города собирают всех, кто оказывал сопротивление войскам. Мой вам добрый совет: держите языки за зубами и не говорите о том, что вы из дворца.

Солдат повернулся и ушёл.

– Сама галантность, – заметил один из пленников.

– Как знать, Луис, как знать… – пробормотал ему в ответ Фернандо.

– Помогите Мануэлю, нужно остановить кровь, – сказал Луис. – Чёрт, да у него сломана челюсть!

Все пятеро были подавлены и переживали эмоциональный шок. Они пребывали в уверенности, что этот переворот, эта кутерьма – лишь спонтанная реакция военных кругов на ситуацию в стране. Они думали, что узурпировавшая власть четвёрка генералов, провозгласившая себя временной хунтой, хочет лишь взять эту ситуацию под свой контроль, не допустить гражданской войны и хаоса. Но то, что они увидели на этом стадионе, заставило их усомниться в своих надеждах. То, что поначалу не бросилось им в глаза, теперь рушило их надежды в прах.

Самико тоже решила осмотреться. Она взмыла вверх, временно оставив пятерых человек, и окинула стадион взглядом.

Стадион оказался весьма масштабным сооружением. Самико ещё никогда лично не видела ничего подобного, за исключением демонстрировавшегося в кинотеатре фильма «Олимпия», созданного в союзной Германии. Фильм повествовал о летних олимпийских играх в Берлине, но какого года, Самико не помнила. Тамошний стадион был, если и поменьше, то очень похожим.

Стадион заполняли люди. Сейчас их число не превышало и десятой части от количества доступных мест, но оно постоянно увеличивалось, поскольку у каждого подъезда толпились солдаты, загонявшие на трибуны всё новых и новых зрителей поневоле. И эти зрители, конечно, не казались любознательными болельщиками или праздными гуляками. Напротив, многие из них выглядели уставшими, растерянными, а некоторые даже ранеными. Самико воспользовалась своими сверхъестественными способностями и пролетела сразу мимо нескольких десятков человек, наблюдая жуткие подробности их пребывания здесь.

Многие сидели на скамьях трибун, некоторые стояли, ходили. Тот тут, то там, Самико замечала группы людей, жарко обсуждающие своё новое положение, однако, они всё время затравленно озирались, боясь, что их заметят солдаты: видимо, собираться и беседовать было запрещено. Большинство же хранило молчание.

По лестницам, что пересекали трибуны, неспешно расхаживали солдаты в блестевших на солнце касках, держа свои автоматы наготове. Некоторые из военных носили солнцезащитные очки, будучи, скорее всего, офицерами.

Солнце же тем временем поднялось почти в зенит, страшный день перешагивал свой главный рубеж. Грузовики постоянно доставляли к подъездам новые группы пленников, а солдаты загоняли их на ещё свободные сектора стадиона. Некоторых, наоборот, выдёргивали, и вели во внутренние помещения, под трибуны. Многие из заключённых уже осознали масштаб произошедшей трагедии, а некоторые и вовсе понимали, что их личные шансы выйти живыми из этого Колизея, ничтожно малы.

Самико вернулась к брошенным ею товарищам. Мануэля среди них уже не было, остальные же горячо спорили и почти ругались.

– Ну и сходил бы сам, идиот! – орал парень, имя которого Самико в разговоре ещё не слышала. – Его же по телевизору все видели! Рядом с президентом!

– А что мне оставалось делать? Держать его силком?

– Тупица! Что теперь с ним будет?

– Откуда я знаю! Раньше думать надо было!

Самико заволновалась. Похоже, совет доброго солдата оказался проигнорированным: Мануэль куда-то отлучился, пока она парила над стадионом, и это вызвало у его друзей серьёзные опасения.

Она стала внимательно вглядываться в окружающих. Спустя какое-то время, она увидела Мануэля внизу, у того самого подъезда, через который и привезли пленников. Он стоял перед офицером под прицелом одного автоматчика, касаясь правой рукой разбитой челюсти. Самико мгновенно ринулась к нему и услышала их разговор. Офицер, надменно улыбаясь, говорил:

– Что, думал затеряться здесь? Не вышло! Вижу, ты уже получил немного нашего внимания. Да, не повезло тебе, что не подох во дворце. Чего молчишь? Где твои друзья, я спрашиваю? Мне сказали, что вас доставили сюда впятером. Где остальные?

Мануэль молчал. Офицер смотрел на него, улыбаясь, о чём-то думая, затем гаркнул одному из солдат:

– Развяжите ему рот!

Солдат перевернул в руках автомат и ударил Мануэля прикладом в живот, пленник упал. Затем солдат принялся бить его сапогом, стараясь попасть по лицу.

– Не жалейте этих красных тварей, это не люди! – громко прокричал офицер, обращаясь ко всем вокруг. – Они все заслужили смерти и все тут подохнут! Вопрос только в том, как именно!

Мануэль захрипел и попробовал поднять правую руку, защищаясь от ударов. Офицер крикнул солдату:

– А ну дай сюда!

Взяв автомат, он нацелился в Мануэля прикладом и с каким-то звериным рёвом ударил им по локтю правой руки. Мануэль закричал, и его рука беспомощно задёргалась на горячем покрытие беговой дорожки.

– Хорошо! – довольно произнёс офицер и отдал автомат солдату. – Вот, учись!

Он немного постоял, наблюдая за мучениями своей жертвы, затем, медленно опустив ногу на травмированный локоть Мануэля, повторил свой вопрос:

– Кто ещё с тобой бежал из дворца? И где они сейчас?

Мануэль хрипел, пытаясь прокашляться от заливающей рот крови.

– Что уставились, ублюдки? – рявкнул офицер на смотрящих на него из-за ограждения пленников. – И до вас очередь дойдёт!

Он привстал на ноге, стараясь поворачивать сапог так, чтобы ещё больше покалечить локтевой сустав Мануэля.

Вдруг, тот изловчился и, дёрнувшись всем телом, схватил офицера за сапог левой рукой. От столь внезапного рывка и явно неудобной основы, офицер потерял равновесие и упал.

Самико захотелось зажмуриться. Как-то раз один из солдат во время увольнения в город рассказывал ей, как, будучи в одном из концлагерей, они пытали американских военнопленных. Но тогда Самико считала американцев кровавыми захватчиками, хладнокровными убийцами стариков и детей, истребителями японского народа, как и учила её военная пропаганда. И ей ничуть не было их жалко, напортив, она радовалась мести. Теперь же Самико понимала, что кем бы ни был Мануэль, какие бы тяжкие и жестокие преступления он не совершил, его нужно судить, а не издеваться, как это делает офицер. Самико взглянула прямо в глаза офицера и поняла, что Мануэля не ждёт ничего хорошего.

– Ах ты, марксистская гадина… – прошипел офицер, поднимаясь на ноги. Двое солдат уже скрутили Мануэлю руки, приподняв его над землёй.

– Не трогайте его! – крикнул офицер. – Я с ним сейчас персонально разберусь!

Но в этот момент к нему подошёл другой военный, видно, немного старший по чину и небрежно сказал:

– Маркус, тебя вызывают на пост. Ты понимаешь, о чём речь?

Маркус перевёл взгляд на офицера, ответил:

– Слушаюсь! Этого козла, – он повернулся к солдатам, – в секцию четыре, сюда. Пусть сидит там! И не трогайте его! Только следите, чтобы не сбежал!

Офицер поспешил прочь в сторону упомянутого поста, а солдаты потащили Мануэла к одной из дверей, выходящих внутрь подъезда. Самико поплыла за ними следом.

Полина прервала чтение. Она подняла глаза к потолку, посмотрела на люстру, затем, перевела взгляд на окно.

«Инвайдер – псих. – В очередной раз подумала она. – Псих с садистскими наклонностями».

Ей не хотелось читать дальше, опасаясь, что следом за возвращением офицера начнутся описания изощрённых пыток. Но она понимала, что чтение этой новеллы необходимо.

…Самико оставалась с Мануэлем до самого конца. Она видела, как его бросили на пол раздевалки, где уже лежало несколько избитых человек, ослабших настолько, что они даже не обратили внимания на нового узника. Затем, спустя, час пришёл Маркус и ещё два солдата. Офицер принялся лично избивать Мануэля, постоянно повторяя вопрос о его друзьях. Мануэль молчал, лишь изредка что-то хрипя и сплёвывая кровь. В какой-то момент его вырвало кровью.

– Ну, так и подыхай! – взорвался офицер. – Мы и без тебя найдём твоих вонючих дружков!

Он направил на Мануэля пистолет и несколько раз выстрел ему по ногам. Садист метил в колени, что, впрочем, ему не совсем удалось. Выпустив все пули, он остановился, отдышался и крикнул одному из солдат:

– Как подохнет, вынесите и погрузите в грузовик с остальными!

После чего вышел из раздевалки.

Один из солдат посмотрел на подёргивающееся тело Мануэля, затем на своего сослуживца.

– Что, так и оставим его? – спросил он.

– Не знаю, – ответил другой. – Лейтенант приказал ничего не делать пока.

– Это же бесчеловечно, – снова сказал первый.

– Тебе что, жалко коммуниста? Ты посмотри, что они со страной сделали? А эту рожу я хорошо помню…

Они помолчали. В наступившей тишине слышались лишь стоны раненых. Наконец, второй сказал:

– Ладно, поступай, как знаешь, я пойду. Я ничего не видел.

Первый солдат подождал, пока шаги его напарника смолкнут, затем, убедившись, что никто из военнослужащих не заходит в раздевалку, приставил дуло автомата к голове Мануэля и произвёл выстрел.

Самико вздрогнула, и видение поплыло перед ней. Она снова увидела мрачную процессию в балахонах, увидела парня с гитарой и гигантский корабль-крепость.

«Я поняла! – вдруг воскликнула Самико. – Я поняла!»

«Что ты поняла?» – отозвался внутренний голос.

«Люди в балахоне – это борцы первого порядка. Парень с гитарой – это производная от песни! А корабль, который разрушает всё на своём пути – это противодействие второго порядка! Это уравнение! Уравнение цикличности человеческой природы!»

Девушка очнулась. В воздухе пахло хлороформом. Где-то рядом стонали, слышался звон металлических инструментов, гомон множества голосов, возня, скрип несмазанных пружинных коек. Боль от ожогов прошла, видимо, её тело обработали специальной мазью. Но взгляд её ничего не видел, упирался в тёмную непроницаемую стену. Самико вздрогнула и вцепилась руками в бинты, наложенные на глаза.

Самико изо всех сил дёрнула руками и сорвала повязки. Сквозь кровавую пелену и ослепляющий свет электрической лампы вокруг неё начали вырисовываться окружающие предметы. Она лежала в больничной койке посередине большого помещения, в котором находилось ещё человек сто или больше. И с противоположной стены этого помещения прямо на неё смотрел круглыми стёклами застывших очков император Хирохито.

Текст кончился. Полина посмотрела на часы. Они показывали без пятнадцати час. Инвайдер так и не появился в сети. Уставшая от напряжения Полина решила, во что бы то ни стало, встретиться завтра с Машей и всё ей рассказать. Сейчас же ей хотелось одного – крепко выпить и столь же крепко уснуть. Сделав последний глоток пива из бутылки Данилы, она пошла на кухню и открыла холодильник.

Водка!

Это магическое для большинства населения России слово обладает поистине огромной властью над волей и разумом. Полина хорошо это знала, поскольку помнила Серёжу Мотко, полностью спившегося к концу третьего курса. Но сейчас она твёрдо решила выпить: волевым движением она достала бутылку, поставив на стол. На закуску пошла бутылка газировки, купленная Артёмом и недоеденный арбуз (честно говоря, Полина ничего не смыслила в хорошей закуске, да и в прямом доступе сейчас ничего не наблюдалось, кроме, разве что, рыбного супа и неприкосновенной банки с красной икрой).

Налив себе в рюмку огненной воды, а в стакан – газировки, Полина снова подумала о трёх новеллах. Что может их объединять? Ведь это «что-то» наверняка лежит на поверхности. Это как загадка на сообразительность. Например, лежит в поле мёртвый мужик с ранцем за спиной, вопрос: отчего он умер? Как-то Полина задала её своим однокашникам, и никто не мог ответить целую неделю. Но ответ оказался простым и логичным донельзя (пытливый читатель может попробовать сам ответить на него, а проверить себя он сможет ближе к концу нашей истории, или же, заглянув в интернет).

Так же и здесь. Слово, отвечающее на главный вопрос, связывающее все новеллы в одну идею. А, может, это не слово, а число? Может быть, сорок два?

Что общего между рухнувшими небоскрёбами, атомной бомбой и военным переворотом? Ну, да: дома взорвали, бомбу взорвали, дворец пытались взорвать, но вроде, остался цел. А причём тут могут быть бумажные журавлики? А ещё люди в балахонах, певцы с гитарами и корабли-ледоколы. И вообще, они как-нибудь связаны с общей концепцией или это так, метафоры?

«Замечай детали, – вспомнила Полина слова Инвайдера. – Да, бумажные журавли – очень заметная деталь».

– Ладно, чёрт с ними со всеми! – громко сказала Полина. – Завтра встречусь с Машкой, всё ей расскажу, и мы вместе прищучим этого гада! Уж она-то мне точно поможет!

С этими словами она взяла рюмку и опрокинула в себя её содержимое, затем быстро, по-студенчески, запила газировкой из стакана.

Немного поморщившись, Полина взглянула на бутылку. Какое-то время она просто глядела на неё, понимая, что до сих пор даже не обратила внимания на этикетку. На бутылке синими буквами было написано: «журавли».

Утро встретило Полину недобро. Неприятно сглотнув сухим ртом и больно уколов в голову, оно произнесло голосом Артёма:

– Ну, ты даёшь! Там же полбутылки оставалось! Нет, мне не жалко, конечно, но как-то странно… Ты ж вроде водку не любишь, с чего это ты?

Полине стало очень совестно. Она жадно пила воду из кружки и понимала, что выглядит сейчас в глазах мужа, мягко выражаясь, не очень. Ведь сам Артём выпивал редко.

– Понимаешь, Тём, ну так вышло… Захотелось расслабиться, а потом… Вчера же год как Пашка погиб!

– Какой ещё Пашка?

– Я разве не говорила тебе? Мой одноклассник, его машиной насмерть сбило, – быстро соврала Полина. Никакого Пашки одноклассника у неё, кончено же, не было.

– А… Ну, тогда ладно… Старого кореша помянуть – это дело святое, – мрачно произнёс Артём, глядя в пол. Он вспомнил своего друга Серёгу, который погиб во время спецоперации. История была до боли классической. Какой-то высокий чин отдал приказ о выдвижении группы в направлении села с предполагаемыми там бандитами. Дорогу гарантировали и обязались прикрывать с вертолётов. Но на полпути колонна попала под сильнейший обстрел. В результате несколько человек, включая Сергея, были убиты, судьба же остальных так и осталась неясной… Артём в свои восемнадцать очень хорошо познал горечь таких потерь.

Помолчав немного, он пошёл одеваться.

– Я сегодня задерживаюсь. У нас проверка, всех собирают на базе ЧОП’а, придётся тоже поехать. Ну, я тебе позвоню, там, ближе к делу.

– Хорошо. Я снова за кроссовками поеду, ладно?

– Поезжай, конечно. Купи, только не шибко дорогие, а то опять свою Марни наслушаешься. Она тебе снова мозги промоет своими дольчегабанами…

В этой фразе Артём намекал на недавний случай, когда Полина, послушав Марни, приобрела сумку Louis Vuitton за 5000 рублей, ту самую, с которой она и вынуждена теперь ходить «в наказание», невзирая на сочетаемость с одеждой и обувью. Впрочем, про обувь Полины разговор у нас уже заходил, тут тоже всё печально. Но самое страшное в этой истории то, что данная модель известной сумочки оказалась подделкой, правда, Полина об этом пока не знала. В «правильном магазине», куда бы непременно повела её Марни, такая же сумка продавалась раз в семь дороже. И Полина вряд ли смогла бы её приобрести.

– Между прочим, одевается она хорошо! А я себе кроссовки купить нормальные не могу.

– У неё папаша бизнесмен потому что. Вот ей делать и нечего, кроме как по клубам да по магазинам шастать.

– Артём, а это камень, в чей огород, а?

– Вообще-то, – немного помедлив начал Артём, – твой папа тоже не бедный. Вот на всякую ерунду у него денег и проси, а я ещё не раскрутился. – По его тону было видно, что этот разговор ему не нравится.

На самом деле Полина не хотела обижать мужа. Она знала его прямую натуру, его какую-то самобытную честность. В своё время Артём отказался работать на откровенных бандитов, обещавших ему неплохой доход. Он хотел всего добиться сам, притом честно, и поэтому в дополнение к основной работе часто подрабатывал инструктором по технике рукопашного боя. К тому же он служил срочником в Чечне и знал о настоящих ужасах не понаслышке. Упрекать его в трудностях приобретения pure branded articles4 было со стороны жены некрасиво.