Читать книгу В краю гор и цветущих долин - Иван Царицын - Страница 3

Пётр Мельниченко родился 26 декабря 1991 года – в день, когда перестал существовать Советский Союз. Единственным, что связывало его с ушедшим временем, был образ товарища Сухова из фильма «Белое солнце пустыни». Будучи пятилетним мальчиком, Пётр подражал киношному образу – бегал по квартире в фуражке с красной звездой и щёлкал игрушечным револьвером (нагана, как у Сухова в фильме, в ящике с игрушками не нашлось).

Мальчик рос, мужал, вскоре окончил школу и поступил в университет. И хотя порой он ощущал голод к идеям и смыслам, душа его оставалась пустой, подобно ненаполненному сосуду. Однажды на четвёртом курсе, а это уже был конец 2013 года, он вместе с однокурсниками-судомеханиками выпивал в пивнухе. С тяжёлым от влитого пива животом Пётр вышел на улицу перекурить. Сделал несколько затяжек и увидел любопытную картину – парень в чёрном кожаном плаще отмахивался от четверых отморозков, задиравших и толкавших его. Один из отморозков, небось самый отщепенец, маленький, горбатенький, с пышным одуванчиком кучеряшек на голове скакал вокруг, вскидывал кривую ногу, точно собака, желающая справить нужду, и пытался дать парню пинка.

Дело пахло жареным. Четверо на одного – такой расклад вызвал у Петра острый приступ чувства несправедливости. Он спустился с крыльца пивнухи, глубоко затянулся сигаретой, выкинул её и крикнул:

– Ну что ребята, а больше чем с одним поговорить не хотите?

– Пишов геть, – рявкнул отморозок.

– Гы-гы, – отозвался кучерявый.

– Ты мне тут не гыгыкай.

Отморозок повернул к нему лютое лицо.

– Пишов геть, а то гирше будэ.

Пётр свистнул:

– Эй, мужики.

Из пивнухи высыпала ватага судомехаников. Мужики разминали плечи, щёлкали костяшками пальцев, чесали кулаки – пьяные и агрессивные. Кучерявый тут же юркнул в кусты. Остальные трое попятились. Они скалились и рычали от обиды.

– Где ты живёшь, мы знаем, – проговорил один на русском и ткнул пальцем в энкавэдэшника.

Когда трое скрылись, парень пожал Петру руку.

– Благодарю за помощь. Ты сейчас сильно занят? Я живу здесь недалеко, можем зайти, у меня есть к тебе деловое предложение.

– Ну давай, – дыхнул Пётр на него кислым запахом пива. Потом повернулся к однокурсникам. – Щас вернусь.

– Как тебя звать-то? Меня Иван Коновальцев, можно просто товарищ Иван.

Они вошли в подъезд, где на двери ближней квартиры кто-то мелом вывел тонкие буквы: «КОМУНЯКУ НА ГИЛЯКУ».

– В самом деле, знают, где я живу, – проговорил Коновальцев, отпирая дверь.

В коридоре он снял плащ, и Пётр увидел на нём военный китель с маленьким значком выпускника МГУ. Значок выглядел очень скромно. Иван, стуча берцами, протопал в комнату. Зажёг настольную лампу, и комната потонула в полумраке. Пётр очутился в логове. Пыль щекотала ноздри. Её источали два широких ковра на полу и стене, бесчисленное количество книг на полках. Помимо потрёпанных корешков с полустёртыми и нечитаемыми названиями там же стояли и фарфоровые статуэтки: девушка на коньках, балерина, матрос и мальчик с гармонью на плече.

– Вот о чём я хотел с тобой поговорить, – начал Коновальцев. – Вижу, ты парень боевой, а главное, честный. Вступиться за незнакомого человека, когда перевес четыре на одного – это поступок, достойный уважения.

Пётр как чихнул – всю пыль вокруг разогнал.

– Вот, видишь, правду говорю. Кстати, ты заметил мою небольшую коллекцию статуэток. Это, так сказать, искусство ушедшей цивилизации. А ещё у меня есть вот что, – откуда-то из-под стола он извлёк деревянный ящичек, наполненный советскими монетами. – Чего тебе в пивнухе пропадать, с твоими порывами лучше приносить пользу обществу. Как тебе такая идея?

– В армию чёль пойти?

– Неа, лучше.

Так Пётр вступил в Союз коммунистической молодёжи.

Его привлекла идея коллективизма. На экономику ему, в сущности, было плевать. Базисы и надстройки вызывали скуку. В лозунге «Свобода, Равенство, Братство» именно братство импонировало больше всего.

Их было трое, самых активных: он, Иван и Лера Балабанова. Организацию мероприятий брал на себя Коновальцев. Он работал как заведённый, без устали и перерывов. Проникал во всевозможные объединения – в экспертный совет при губернаторе, в колледжи и школы, и даже к клубу реконструкторов умудрился прилепиться.

– Авторитет, братцы. Сперва ты работаешь на авторитет, а потом авторитет работает на тебя, – объяснял он Петру и Лере. – Пусть видят, что наш Союз занимается работой с молодёжью. Главное, дать молодым людям какое-то дело, занять их, направить энергию в нужное русло. И постепенно мы будем завоёвывать авторитет среди общественности своей честностью и бескорыстием. Курочка по зёрнышку клюёт.

Они сидели в тени дерева на склоне Сапун-горы рядом с дышащим сыростью тёмным проёмом входа в землянку. Проём был узкий, с деревянными косяками, по которым струйкой бегали проснувшиеся после зимней спячки муравьи. Их привлекал родной запах почвы, намертво поселившийся в землянке.

Склон, разрезанный глубоким чёрным окопом, ребята готовили к проведению реконструкции штурма Сапун-горы 6 мая 1944 года. Не хотелось работать – лежать бы на солнышке в густой пахнущей влагой траве и глядеть вдаль, где над морем с трудом двигаются огромных размеров облака. Это приближается гроза – тёплая, неистовая, майская.

– Ты не сможешь всем угодить. Люди слишком разные. Авторитет да, но кому-то вообще может не быть дела до нас, – проговорила Лера.

Коновальцев призадумался. Он всегда тщательно выстраивал стратегию ответа – не мог отступиться от уже сказанного и желал даже не переубедить собеседника, а заразить убеждённостью в своей правоте. Такой в нём господствовал инстинкт.

– Наша цель – проникать в массы. Вытаскивать людей из болота обыденной жизни. Своим примером вдохновлять. Вспомни Павку Корчагина. Он был примером для миллионов советских детей. Прочитай на досуге «Как закалялась сталь», кстати.

– Такой ты видишь свою миссию? – спросил Пётр.

– Нашу. Такой мы видим нашу миссию, – Коновальцев вышел из-под тени дерева, подставив под тёплые лучи серьёзное лицо. Его гимнастёрка во время работы почернела на спине от пота и до сих пор не успела высохнуть. – Ну что, ребята, отдохнули? Пора и к субботнику возвращаться.

Пётр пошёл вслед за Иваном, а Лера осталась сидеть. С угрюмым видом она вглядывалась в мрачный проём входа в землянку.

– Я как всегда не права, – пробурчала девушка под нос, взяла банку с зелёной краской, кисточку и отправилась красить 45-миллиметровую пушку.

Иван и Пётр лопатами расширяли гнездо для миномёта. Коновальцев помахал рукой проходящей мимо Балабановой и снисходительно улыбнулся, подразумевая: «Ты всё равно примешь моё мнение».

В благодарность за помощь ребятам разрешили участвовать в реконструкции. Каждому выдали пилотку, ватник и галифе. Пётр от своего наряда пришёл в такой восторг, что весь вечер перед реконструкцией повторял:

– Я Вася Совесть – зек с Колымы, отсидел десять лет.

Ребята остались на ночь перед штурмом, чтобы ночевать в землянках. Тут и там на склоне, поглощённом темнотой, горели костры – реконструкторы готовили ужин, кипятили воду для чая. В прозрачном чистом воздухе, озаряемом оранжевым пламенем, копошилась мошкара, мелькали мотыльки. Трещали в огне дрова. Пётр то и дело кружкой зачерпывал густой дымящийся чай из кастрюли, висевшей над костром.

– Чифирь? – спросила Лера.

– Именно.

– Тебе как раз.

Он набрал ещё одну кружку и протянул товарищу.

– Спасибо, – Балабанова вдохнула резкий, но приятный аромат. – Хочу спать. За весь день на природе я так устала.

– Давай чай допьём. Я бы тоже уже завалился.

– Волнуешься перед завтрашним штурмом?

– Не очень. Хочу уже в бою побегать. Это такое мальчишеское, понимаешь, такой азарт, – он улыбнулся Лере. – А ты? Волнуешься?

– Больше всего я переживаю, как бы в очередной раз в лужу не сесть. Он, конечно, опять бросится утешать, – она кивнула на тёмный проём в земле. – Но что мне его утешения, если он никак не может увидеть во мне, ты знаешь, не может увидеть во мне девушку.

Лера выплеснула чай на раскалённые дрова. Раздалось яростное шипение, взметнулся пар и тут же растворился.

– Ладно, я окончательно уморилась. Иду спать.

Она полезла в землянку, где уже давно храпел на деревянных нарах Коновальцев. От соседнего костра доносились хиханьки и хаханьки – там советские медсёстры пили водку с немецкими солдатами.

Первым, кого Пётр увидел, когда утром вылез из землянки, оказался капеллан в военной униформе и с фиолетовой столой на шее.

– Хэндэхох, – ухмыльнулся капеллан и протопал мимо.

– Милости прошу к нашему шалашу, – поприветствовала Лера.

– Что-то уже не смешно, – ответил Пётр. После ночи на неудобных жёстких нарах у него болело всё тело, и раскалывалась голова.

– Ну что товарищи, готовы к штурму? – проговорил Коновальцев торжественным тоном. – Для нас это большая честь. Нам оказали доверие, приняли как равных. Давайте мы проявим себя сегодня с наилучшей стороны и не посрамим честь родной организации.

К ребятам подбежал Новиков – руководитель клуба реконструкторов.

– Ваня, срочно нужен один человек. У нас не хватает людей поставить на шлагбаум.

– Пётр, – Иван повернулся к юноше, – можешь помочь нашим товарищам?

Мельниченко широко зевнул, протер заспанные глаза.

– Надолго это?

– На всё мероприятие, – Новиков имел вид нервный, будто отсутствие человека на шлагбауме могло сорвать штурм. – Зрители будут пытаться пройти, а там заряды лежат, нужно никого не пропускать.

Пётр бросил взгляд на мосинки, разложенные на брезенте и подготовленные к реконструкции. Из одной из таких винтовок он должен был сегодня стрелять. Он мечтал, как с мальчишеским восторгом побежит к вершине, не взирая на взрывы. Но сейчас сквозь дремоту к нему пришло чувство коллективизма и заставило поставить интересы организации выше собственных хотелок.

– Хорошо, – ответил Пётр и опять зевнул.

Реконструкция штурма должна была начаться в девять утра. Советские войска расположились вниз по склону, им предстояло взбежать, выбить немцев с их позиций, захватить гнездо миномёта вместе с самим миномётом, укрепиться, и затем, преодолев окоп, закончить штурм на вершине.

Солдаты лежали на траве, ждали сигнала. Морпех в бушлате и бескозырке курил махорку. К морпеху были претензии – на его бескозырке значилось «Балтийский флот». И он не мог объяснить внятно, что Балтийский флот делает на черноморском побережье.

Коновальцев прижимал к груди мосинку, в кармане ватника лежали холостые патроны. Он раз за разом поглядывал на Леру. Девушка никак не могла удобно приспособить каску на голове. Каска постоянно сползала на глаза.

– Давай я тебе свою дам.

– Та, – отмахнулась Балабанова. – Нормально всё.

Вместе с Новиковым ей предстояло стрелять из противотанкового ружья Дягтерёва. Он показал ей толстую цилиндрическую петарду.

– Вот они, заряды.

Раздался пульсирующий вой сирены. Над головами пролетел самолёт, за деревьями к небу поднялась стена пламени и чёрного дыма. Правую щеку Леры обдало жаром. Прогремел новый взрыв, и очередной столб пламени облизал макушки деревьев. Лера почувствовала жар на всём теле. Солдаты приготовились.

– Ура! – рванули вперёд.

Коновальцев занял место в гнезде рядом с миномётом. Кругом трещало и грохотало. Он прицелился – чёрные фигуры немцев, отстреливаясь, пятились назад. Нажал на спуск – раздался хлопок, дуло винтовки ярко вспыхнуло. Дёрнул затвор – дымящаяся гильза вылетела в траву. Руку в карман за следующим патроном. Рядом с окопом взорвался мешок с цементом, и серая пыль бесформенным облаком взметнулась ввысь. Коновальцев понял – надо бежать дальше, прыгнуть в окоп. Он посмотрел, где Лера. Девушка и Новиков лежали на земле – он заряжал ружьё, она целилась. Перезарядив мосинку, Иван помчался в плотную пелену дыма.

Лера наблюдала за ним в прицел. Новиков спичкой поджёг фитиль петарды и вставил шипящий цилиндр в затвор.

– Закрывай!

Лера щёлкнула затвором, протолкнув петарду чуть вперёд. Выстрел. Она успела отвернуться, чтобы ручка, отскочив обратно, не ударила ей в глаз. Лицо было испачкано копотью. Ноздри резал острый запах гари.

Взорвался второй мешок с цементом. Лера уткнулась в траву. По каске забарабанили клочья земли и цементный песок. Когда подняла голову, увидела медсестру, перевязывающую голову советскому солдату. Вдруг медсестра выпрямилась, схватилась за левую сиську – якобы за сердце, и, вальяжно вскинув руки, упала в кусты.

«Ну-ну», – подумала Лера.

Сквозь дым и треск до неё донёсся крик:

– Балабанова!

– Давай, беги к нему, – сказал Новиков.

Она бросилась вверх по склону. Краем глаза увидела падающего на колени немца. Прыгнула в окоп. Коновальцев встретил её сияющим взглядом, глаза его были как будто влажные. На лице цвела придурковатая улыбка.

Они глядели друг на друга – счастливые молодые люди. Их сердца не знали страха. Они жили здесь и сейчас, не имея ни прошлого, ни будущего. Осознанность момента, единственного, яркого, вечного момента, прочно засела в юных умах. Мир внезапно стал чудом – в нём разрывались снаряды, трещали пулемёты, душил противный запах дыма.

– Пошли, – сказал Иван.

– Ага, – кивнула Лера.

Они выскочили из окопа. Коновальцев, присев на одно колено, выстрелил в никуда. Балабанова стояла за его спиной. Она была счастливее всех на свете. Вместе со своим мужчиной делать общее дело – разве не в этом смысл жизни?

– Ура! – раздалось со всех сторон.

Штурм закончился. Белые, серые, чёрные клубы дыма ползли по склону. Выжившие бойцы палили в воздух из автоматов ППШ и винтовок Мосина. Лера одурело смотрела на поле сражения, взрыхлённое взрывами, усеянное кусками вырванной земли. Её раздирало желание полностью раствориться во всеобщем ликовании, в звуках выстрелов, в сказочном этом моменте.

– Убитые – встать! – скомандовал голос из динамиков.

Через некоторое время бойцы выстроились в две шеренги – советы отдельно, немцы отдельно. Началось награждение. Новиков вручал советским солдатам копии настоящих медалей «За оборону Севастополя» и «ХХ лет РККА».

– Медалью «Двадцатилетие создания Рабоче-Крестьянской Красной армии» награждается Иван Коновальцев.

– Господи, – прошептал Иван.

Он вышел из строя, и после того, как Новиков вручил ему награду, повернулся к солдатам и отдал честь:

– Служу трудовому народу!

Пётр наблюдал за награждением. Его давила зависть. Он, скучая, простоял у шлагбаума, лишённый удовольствия побегать с винтовкой под взрывами. Как будто мальчик уровня принеси-подай. Девочку ведь не пошлёшь работать, а второй – главный, первый секретарь.

Он злился на Ивана – тот и радость получил, и медаль следом. А Пётра даже по плечу не похлопали, даже спасибо не сказали за проделанную бесполезную работу – ни один человек не подошёл к грёбанному шлагбауму! И почему он никогда ничего не получает взамен, когда другим, особенно руководителям, достаются все ништяки?

Перед ним очутилась Лера в ватнике, измазанном зелёными мазками – выпачкалась, когда лежала на траве.

– У тебя вид такой потерянный. Ты обиделся?

– Нормальный у меня вид. И не обиделся я.

– Конечно. Мне ты будешь рассказывать?

Коновальцев появился тут как тут. Сел на землю, – на вспотевший лоб налипли локоны чёрных волос – расстегнул ватник, под которым оказалась футболка с логотипом группы Pink Floyd.

– Ну что, вы осознаёте всю глубину наших глубин? – он поднял взгляд на Петра. Нахмурился. – Как ты? Нормально отстоял?

– Без последствий.

– А, это, – Иван потряс медалькой, словно маленьким колокольчиком. – Это так. Сейчас я отдышусь и продолжим.

Вокруг началась настоящая кутерьма. Зрители безбоязненно ходили по склону, где совсем недавно взрывались снаряды, и дёргали реконструкторов, желая с ними сфотографироваться. А реконструкторы не успевали отгонять излишне любопытных от миномётов и винтовок.

Спустя полчаса ребята, перекусив и напившись чая, собрались возле землянки.

– Хлопцы. И девушка, – начал речь Коновальцев. – Мы все работаем на равных. В нашей организации нет такого, что один кто-то отдыхает, а все остальные пашут. Но, – он сделал паузу настолько наигранную, что Лера и Пётр подумали, не проглотил ли Иван язык. – Но! Иногда кто-то может выполнять поручения более ответственные. Нас сегодня хвалили, мы произвели очень, повторюсь – очень положительное впечатление. Особенно отметили тебя, Пётр. Реконструкторы высоко оценили твой вклад.

Иван выудил из кармана новенькую медаль, точь-в-точь такую же, как висела у него на ватнике.

– Пётр Мельниченко, тебе небольшая благодарность от клуба реконструкторов.

– Здорово! – хлопнула Лера в ладоши. – Все при наградах.

Пётр рассмотрел медальку и орденскую книжку с его именем, нацарапанным красивым, явно женским почерком. Но вместо радости почувствовал стыд. А из-за чего он, собственно, так расстроился? Может, он совершил что-то выдающееся? Может, остановил кого-то? Нет, просто постоял рядом со шлагбаумом. Никакого физического труда, никаких рисков, никакой усталости. Просто стоял. И за это – медаль?

«Значит надо давить в себе порывы эгоизма, – рассудил Пётр. – Только сила коллектива может изменить этот мир, и если каждый откажется от своих амбиций и направит усилия на общее благо, на общее дело, то и жизнь всех людей станет лучше».

Он пообещал себе, что отныне не будет впадать в мещанское себялюбие, а будет работать на благо Союза. Вместе со своими товарищами.

Уже на остановке, после того как окончательно закончилась реконструкция, и участники стали разъезжаться, Коновальцев подвёл итог всего мероприятия.

– Ну, спасибо вам, ребята, от души спасибо. Сегодня мы показали, что есть ещё порох в пороховницах, жива ещё коммунистическая идеология. Но не будет сбавлять темпы, впереди у нас много работы. Кстати, завтра общее собрание организации, надо сделать максимальную явку. Лера, ты не могла бы обзвонить наших ребят и напомнить им?

– Хорошо, – ответил Балабанова.

Они распрощались, и Коновальцев уехал на автобусе.

– Ну вот, обзвони, достань, организуй. А как меня послушать – так нет. Почему он ни к кому не прислушивается?

Пётр смерил её сочувственным взглядом.

– Нашего первого секретаря постоянно куда-то уносит. А ты будь голосом разума. Начнёт Ваня заговариваться, ты его спускай с небес на землю.

– Ну что ж, буду голосом разума, – вздохнула Лера.

Вскоре Пётр получил диплом судомеханика, спрятал синюю корочку глубоко в шкаф и пошёл устраиваться на ставку в местное отделение КПСС. Он так и не узнал, поспособствовал ли его трудоустройству Коновальцев. Но когда он пришёл на собеседование с Козинцевым и Белоусовой, Иван ждал его возле кабинета руководителей. Он выглядел встревоженным и явно переживал – будет ли Пётр держаться достойно, как и подобает настоящему коммунисту?

– Удачи, – сказал Иван. – Не волнуйся, там все свои, Михаила Андреевича и Розу Алексеевну ты знаешь. На самом деле это чисто формальность.

Козинцев встретил Петра с той театральной радостью, которая вырабатывается у публичных людей за годы общения со всевозможными личностями.

– Здравствуй, дорогой, проходи, садись. Мы уже давно к тебе присматриваемся, ты у нас активный боец, прошёл определённую школу. К тебе есть деловое предложение. Ты парень современный, а у нас… Роза, какая у нас ставка появилась?

– Нам нужен человек, который будет заниматься агитацией в сетях. ЦК настаивает, что каждое местное отделение должно развиваться в этом направлении, и, конечно, мы привлекаем молодёжь. Вы у нас в таких вещах разбираетесь.

Козинцев перебил её:

– Роза Алексеевна говорит о работе в социальных сетях. Твоей задачей будет вести аккаунты местного отделения партии, обеспечим тебе рабочее место, всеми методическими материалами снабдим. Работа творческая, нестандартная, что скажешь?

– Я согласен.

– Тогда мы тебя оформим с понедельника, так удобнее будет, да, Роза Алексеевна? И можешь начинать, времени на раскачку нет.

С этими словами для Петра Мельниченко началась политическая жизнь.