Читать книгу Сотворившие мир - Иван Чернецкий, Иван Владиславович Чернецкий - Страница 8

Утро субботы началось, как и всегда, намного раньше, чем день Алисы Смирновой, патологоанатома «Дилигитского Научного Исследовательского Института (ДНИИ)». Хотелось бы заметить здесь, что героине до безумия нравилось прозвище «Лис», поэтому пренебрегать таким я не стану.

Лис бросило в пот от очередного сна, повторяющегося уже несметное количество дней. Он не давал ей покоя, ведь, по логике, человеку, постоянно исследующему органы и ткани, должны сниться кошмары, комедии, трагедии, но не один и тот же силуэт.

Не видно никакого тумана. Все четко. Понятно. Кратко:

– Ты пришел ко мне?

– За тобой, – сказал он, и девушка поняла, что мужчина улыбнулся, хотя лицо так и не всплыло в памяти.

– А как же моя жизнь? Я не хочу бросать родных и друзей, я хочу остаться дома, прости меня.

– Я знаю, Алиса, я пришел сюда за тобой, но уносить не собираюсь.

Далее только темнота, потом белый свет. И вот она приходила в себя. Она не чувствовала ни страха, ни боли, ни жара, ни волнения – ничего. Совсем. Этот сон вытягивал из нее эмоции, словно шприц набирал в себя раствор. Для нее этот раствор – любовь. Да, она понимала: сон забирал ее любовь. Это именно он виноват в ее полном безразличии. Только он.

Для Алисы не существовало такого понятия как «девушка». Она смотрела на жизнь с точки зрения человека, который всегда был белой вороной. Поэтому сложно сказать, хотела бы она по-настоящему показывать свои женские черты или нет. Любовь в ее сердце никогда не играла так пылко, каким бывает раскаленный металл в кузне. Она постоянно смотрела на своих спутников глазами неопределенными, не чувствовала «искр» в груди или прочих состояний, которые так трепетно описывали в мелодрамах. Лис умела любить. Она хотела буквально дышать своим молодым человеком, потому не начинала отношений последнее время.

И сейчас, будучи одинокой, ей было лишь важно, что мысли пока не тревожил никто кроме ее самой.

Спустя несколько минут на кухне закипел чайник, в ванной полилась вода, Алиса вновь стала свежей, только вот тратить всю энергию не собиралась.

Играла музыка по радио, и, девушке вовсе не хотелось менять волну: эта песня уже в сотое утро играла на ее кухне. Вместе с голосом из приемника пела и Лис. Это ее успокаивало. Ее характер постоянно создавал препоны для нее же самой, и только музыка всегда возвращала в Дилигитск, на улицу Стреловержсца двадцать восемь, в маленькую квартирку, балкон которой выходил прямиком на главную улицу, так, что она видела новогоднюю елку, сверкающую и блестящую вечерами.

С семьей у девушки не сложилось сразу после выпускного, и, похоже, что пятый новый год приходилось проводить на работе. Самый странный диалог иногда всплывал в голове: «Так значит в тебе нет чувств, Алиса? Значит все, что ты для нас делала – простая безысходность?! Так ты хочешь отплатить родителям за твое воспитание и содержание?» – прокручивались киноленты слов материнских упреков в памяти каждый раз, когда она смотрела на кружку с надписью «Доча, мы любим очень!», на ту самую, которую ей подарил отец на кристины. Родители успели разойтись, когда Лис было полтора года. Она помнит только, как тянет отца за штанину, а тот продолжает идти, оттаскивает ногу, затем поворачивается: его лицо сначала просто красное, а потом приобретает хмурый угрюмый вид. Зато отчим – «хороший человек, честный, а главное, не любит спорить. Идеальный мужчина, которого заслуживает каждая уважающая себя женщина, как и в том числе, Алиса» – прекрасные материнские слова, которые точно так же, как и «бесчувственная неблагодарная дочь» оставили теплые воспоминания в сердце милейшего патологоанатома на свете.

На этот раз у Лис начало тянуть низ живота, при том, что с медицинской точки зрения все хорошо.

«Что-то нет желания – подумала она – нет охоты что-то делать сегодня… Даже бодрствовать».

Она шла по коридору, стены, пол и потолок которого будто росли из шипастых стеблей роз, без лепестков, без намеков на них. Она шла по нему, почти прыгала, ведь шипы делали свою работу, они больно кололи нежную кожу на ступнях, так что девушка старалась двигаться на носочках. Она хотела схватиться за потолок, но и там было больно прикасаться, ее кололи маленькие зеленые иглы. Тогда она обратилась к стенам, чтобы опереться на них – тут ждал тот же самый исход. Это был не то чтобы слишком больной процесс; он был похож на удары током, самым малым разрядом. По факту, это чувство подобно тем самым иголочкам, которые иногда покалывают отсиженные конечности или, как бы это сказал друг и коллега по лаборатории Алисы, Самсон Сусурик, гипестезия слабо развитой мышечной ткани. Но не думала сейчас девушка о пациентах и их покровах и крови. Мысль ее – всего лишь одна – устремлялась к нему, приверженцу загадочных появлений и впечатлений. Она пробралась к нему, теперь уже выйдя из «острого» тоннеля. Ноги топтали воздух под собой, твердый воздушный, постоянно кружащийся вихрем пол, который щекотал бы пятки, будь это сон. И вот этот загадочный любовник стоит с розой в руке, а потом протягивает ее, но почему он молчит? Девушка видит как ее застилает тень его лица. И вот она собирается коснуться его щеки, но рука ложится на жабры, резко отстраняется. Внезапный ужас, страх сковывает движения, что даже не удается поднять голову. Вдруг он присаживается так, чтобы она увидела его обличие даже с опущенным взглядом. В глаза ей бросается лицо не приятного любовника. Она с ужасом отвечает на взгляд, потому что невозможно отреагировать иначе, когда перед твоим лицом предстает ста восьмидесяти зубовая акулья морда. Пасть резко открывается, но вместо того, чтобы приблизиться и сомкнуться, внутри обнаруживается странная коробочка с бантиком, девушка хочет взять ее, тянется ближе, как вдруг зубы смыкаются. А что в это время глаза? Два фиалка, в центре которых расползается темное пятно, словно черная дыра засасывает в себя море драгоценной лазурной пыли. А глаза открываются…

Алиса проспала до 6 часов вечера, а значит, не было ни смысла, ни желания покидать дом для очередного похода в супермаркет через дорогу. Девушка вышла на балкончик через металлическую арку, которая вилась, словно живая, а также переходила в перила балкона и оконные рамы выше.

Был февраль, но на стеклах инея не было ни разу. Так каждый год и это уже вошло в привычку для жителей Дилигитска. В провинциальном малоизвестном городке никогда не встречали суровые морозы (Что нельзя сказать про остальные районы Патриаморы, страны, находящейся в северной части планеты). Такая удивительная тепловая активность вызывала множество смущений среди ученых, однако они больше тратили выделенные средства на исследование и создание быстровысыхающих душевых леек. Все здесь оставалось обыкновенным: люди при встрече улыбались, и в их глазах была радость, счастье и бескорыстность. Никто не говорил «до свидания» или «пока», или «до скорого», точнее ни один человек не использовал какие-либо слова для того, чтобы закончить встречу. В Патриаморе не прощались, как и в любых других странах. Никогда. Ни с кем.

Алиса всегда смущалась этого, не понимала или не хотела принимать такие суждения. Она думала, что всегда будет нарушать традиции человечества, потому что не видела в собственных мыслях особого торжества от общения с другими: с подругами, коллегами, учителями и другими необходимыми для поддержания здравого рассудка личностями. Конечно, если бы хоть кто-то на планете говорил какие-нибудь фразы для завершения встречи, то и она взяла бы эту привычку себе на заметку. Однако этого никто не знал, не нашлось даже человека, внесшего такой жест в этикет.

И опять же девушка считала, будто это можно устроить, только все так трепетно следуют системе… Каждый считает, что должен быть открытым для других, говорить лишь правду и ничего больше, кроме случаев, когда это наносило еще больший ущерб. Она сходила с ума вечерами, в голове у нее появлялись странные мысли, словно она уносит футболку из магазина, не заплатив. Так никто не делал, а во всем мире не существовало сигнализации. Для этого она даже подобрала слово «ворует», (которое обычно используется для выражения каких-либо чувств, например в стихах Егора Митрова «Ты воруешь мое сердце»). Иногда она думала, как легко можно отнять жизнь у коллеги по лаборатории или даже обычного прохожего. Для этого потребовался бы всего один острый режущий предмет или тупой и тяжелый. Конечно, девушка никогда бы не реализовала такую мысль, ведь до нее так не делал никто, даже во времена становления человека разумного – именно с тех пор цивилизация отказалась от конкурентной борьбы, начала действовать сообща. Несмотря на групповые разделения, а впоследствии становление множества сверхдержав, общество никогда не предавало своих членов. Современный мир за последние два тысячелетия не знал ни одной войны, ни одного протеста или других подобных бредовых выдумок людей, никогда не родившихся на свет. Все эти отрицательные понятия известны людям только благодаря богатому воображению режиссеров фантастических ужастиков. Таковой была Катари, планета, рожденная в свете Господом Богом.

Алиса стояла на теплом паркете носочками босых длинных красивых ног. На ней висел голубой халат, стянутый тонкой вязкой на талии. Поверх шелка падали прямые серые волосы. Пепельный цвет ненастоящий: Лис любила седину, постоянно твердила всем друзьям, что хочет быть похожей на старушку (Выражение хронической депрессии или нестандартное течение – вам решать), и все же она была красивой, молодой и горячей. Бело-серые волосы на самом деле были идеальны для нее. Они прекрасно сочетались с красным маленьким носом. Лоб и щеки ее были бледными и холодными, а губы гладкими, словно спелая вишня. Шторм раскрывался в океане ее глаз, что придавало им характерный серо-голубой оттенок. Именно глаза были ее зеркалом. Они, пускай нередко измученные, показывали всю натуры Алисы, уверяли, что в глубине этой девушки, от самой нее скрывается волнение и любовь.

Раздался стук в дверь. Всего один. Девушка еще больше укуталась в халат и сняла защелку, но перед тем, как открыть, посмотрела в глазок. У ее квартиры стояла фигура, из которой через маленькое стеклышко можно было разглядеть черное кепи. Лис сразу же узнала своего почтальона. Она открыла дверь и он предстал перед ней, со сбитым дыханием. Парень был в пальто, из под которого выглядывала кофта с длинным воротником.

– Алиса Ивановна, здрасьте! Вам письмо… Хотел правда положить в ящик, но случайно пнул дверь… Уж было испугался, не разбудил ли…

– Опять торопитесь, Степ? – спросила она и взяла конверт, не отводя от почтальона взгляд.

– Да вот – парень приподнял охапку писем, обвязанных шпагатом – работа не волк, но и я не хочу пробегать целый день.

– А я уж хотела предложить горячий стакан кофе…

– Как только, так сразу, Алиса Иванна, бежать надо, – парень шустро зашагал к лестничной площадке, и, как это свойственно каждому жителю Катари, оставил прощальные слова при себе.

– Постойте, Степа, – девушка высунулась в общий коридор дома, – а от кого это письмо? Уж больно изысканный конверт.

– Совсем забыл, Алиса Иванна, – парень развернулся и медленно начал возвращаться к двери девушки.

Затем он продолжил.

– Иду я сегодня до почтового отделения. Ну, на работу утром. И из-за угла, чуть не сбивая с ног, выходит на меня высокий мужчина в черном. Да и вообще вырядился странно сей господин: шляпа и пальто до колена, ворот поднят. Видели ли вы в последнее время таких? Я вот, честно говорю – первый раз такого зрелища свидетель. – почтальон почесал затылок, – И потом всучивает он мне конверт ваш и приговаривает: «Стреловержца двадцать восемь, квартира одиннадцать» – и ни слова больше, а просто вперед пошел.

Алиса нахмурилась и посмотрела на конверт. И правда, адрес указан ее. Отправителя не было.

– Я его вслед спрашиваю, что это Алисе Ивановне Смирновой посылочка. А он вроде как и кивнул, а вроде и показалось. Ну, я все равно адрес прочитал на конверте. А вас нельзя не узнать, Алиса Иванна, – парень заулыбался, словно ребенок, который только пробует льстить.

– Хорошо, Степа, я поняла. Спасибо еще раз. Раз не хотите чай, пойду отдыхать, – девушка говорила это и прикрывала дверь, так что последнюю фразу молодой почтальон бросил почти что никуда.

– Это вам спасибо, Алиса Иванна! – парень перестал прыгать у двери, поправил шапку, взялся поудобнее за охапку писем и направился к лестнице.

Когда почтальон ушел, социальная жизнь Лис была закончена.

Алиса легла на кровать. Расправлять не было нужды. Девушка легла на бок, вытянула нижнюю руку в сторону подушки, укрылась холодным покрывалом.

Сегодня она ожидала услышать голос, однако вместо этого оказалась в собственной кровати. И тут возник вопрос, чем является данное действие: сном или началом сумасшествия. Было не очень светло, на столе и подоконнике горели свечи. Лис сидела на краю постели, по ее спине пошло тепло и она почувствовала его присутствие.

– Отгадай цвет, – прозвучал знакомый голос, появившийся месяц назад. Он опять улыбался во время слов, – девушка по-прежнему это ощущала.

– Красный, – ответила она.

– Повернись, Алиса, – сказал он.

При этом она была уверена, что обычно в нем нет стольких добрых чувств. Ей казалось, она важна для него больше всех остальных людей.

Девушка обернулась и увидела силуэт, находящийся по ту сторону кровати.

Она хотела сказать ему, собиралась спросить, зачем он появляется в ее сознании, попросить оставить в покое, но он протянул ей цветок. Девушка потянулась к подарку всем телом, а только ее рука приблизилась к стеблю, острые шипы причинили боль. Цветок упал, и больше Алиса его не видела. Теперь гость целовал ее шею, и она увидела, что кровать поднялась высоко над потоком, причем с каждым вдохом вся комната становилась выше. Ее руки царапали спину парня, затем гладили, потом опять царапали, а под конец начинали хватать покрасневшую кожу. В этом поцелуе она утонула, не заметила, как он прекратился, а когда подняла голову, увидела, что находится в гробу, металлическом и на удивление горячем. Теперь стены его краснели – казалось, что от этого должно становиться жарче, но становилось совсем наоборот – холоднее и холоднее. У Лис свело дыхание. Теперь все стихло. Она посмотрела на свой балкон и поняла – она вновь была наяву. На лбу у нее выступил холодный пот, а в голове родилась мысль: «цинковый гроб».